Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне - Нина Никитина

ни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреевич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда-то. Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня и в фижмах — это был Николай. Турчанка был Петя, Паяс — это был Диммер, гусар Наташа и черкес — Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.

После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому-нибудь».

Любимой забавой девушек, как известно, было гадание. Гадали на кольцах, сережках, запонках, перстнях, которые клали под блюдо вместе с кусочками хлеба, на курицах, на лошадях, на башмаках, на луковицах, на поленьях, на бобах, на сковороде, на священной книге, на зеркалах. Именно на зеркалах гадали Наташа и Соня в ♦ Войне и мире». Считалось, что на зеркалах гадают исключительно смелые девушки. Способов гаданий на зеркалах — множество. Гадали, например, в темной комнате, ставя на стол зеркало, а перед ним зажженную свечу. Гадающая девушка смотрела сквозь свечу в зеркало, где и видела образ своего суженого:

«— Садись, Наташа, может быть, ты увидишь его, — сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села.

— Какого-то с усами вижу, — сказала Наташа, видевшая свое лицо.

— Не надо смеяться, барышня, — сказала Дуняша.

Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышан- 11ыми рассказами) то, что она увидит фоб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смут- I юм квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или фоба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.

— Отчего другие видят, а я ничего не вижу? — сказала она. — Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе

— надо, — сказала она. — Только за меня… Мне так страшно нынче!

Соня села за зеркало, устроила положение и стала смотреть.

— Вот Софья Александровна непременно увидят, — шепотом сказала Дуняша; — а вы все смеетесь.

Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шепотом сказала:

— И я знаю, что увидит; она и прошлого года видела.

Минуты три все молчали. "Непременно!" — прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.

— Ах, Наташа! — сказала она.

— Видела? Видела? Что видела? — вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.

Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавший "непременно"… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.

— Его видела? — спросила Наташа, хватая ее за руку.

— Да. Постой… я… видела его, — невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его-, его — Николая или его — Андрея.

"Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видела?" — мелькнуло в голове Сони.

— Да, я его видела, — сказала она.

— Как же? Как же? Стоит или лежит?

— Нет, я видела…То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.

— Андрей лежит? Он болен? — испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.

— Нет, напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, — и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.

— Ну а потом, Соня?..

— Тут я не рассмотрела, что-то синее и красное…

— Соня! Когда он вернется? Когда я увижу его? Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за все мне страш

— но… — заговорила Наташа и, не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как подушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна».

Одним из любимых развлечений в Ясной Поляне был ручной медведь, появление которого сопровождалось отчаянным лаем деревенских собак. Почти все жители усадьбы сбегались на это представление, героями которого были не только медведь на цепи, но и «коза», и еще мальчик. Поводырь командовал, дергая цепью:

— Михайло Иваныч, поклонись господам.

Медведь кряхтел, вставал на задние лапы и, звеня цепью, кланялся в ноги.

— Покажи, как поповы ребята горох воруют.

Медведь ложился на землю и крался к воображаемому гороху.

— Покажи, как барышня прихорашивается.

Медведь садился на задние лапы, перед ним держали

зеркальце, и он передними лапами гладил себе морду.

— Умри!

Медведь, кряхтя, ложился и лежал неподвижно.

Затем начиналась пляска медведя с «козой». «Коза» — это человек, надевавший на себя покрывало, из которого кверху торчала трещотка. Трещотка трещала, поводырь бил в барабан, и медведь вставал на задние лапы, а «коза» плясала. Цирковое представление завершалось тем, что всем актерам, в том числе и медведю, подносили водку. Медведь с удовольствием выпивал водку, которую ему из стакана вплескивали в пасть, становился добродушным, ложился на спину и будто улыбался. Этот забавный эпизод поведал старший сын Толстого.

А Татьяна Львовна, старшая дочь писателя, рассказывала в своих воспоминаниях о карлике, жившем одно время в яснополянском доме: «На его обязанности лежала колка дров, и кроме этого он всегда играл важную роль в забавах и маскарадах Ясной Поляны».

Дворянский маскарад вместе с крестьянскими ряжеными образовывали на Святках общую игровую субстанцию. Не раз в Ясной Поляне устраивались детские карнавалы, на которых собирались дети и взрослые,

среди которых были Лев Николаевич, К. А. Иславин (дядя Софьи Андреевны), Д. А Дьяков (друг семьи), которые разыгрывали «медвежью потеху» и «козу».

«Сквозь толпу стоящей у двери прислуги проталкивались вожак, два медведя и коза, — вспоминала о безмятежной поре детства Татьяна Львовна Толстая. — Я сразу вижу, что медведи не настоящие, а одетые в вывернутые шубы люди. Но они все-таки страшные, иногда кто-нибудь из них ко мне подходит, я с визгом убегаю. Оба медведя тихонько рычат, а поводырь их успокаивает. Очень смешна коза. Она очень высокая. Вся закутана в какой-то мешок. Шея у нее сделана из палки, а на конце этой палки вместо головы приделаны две дощечки. Дощечки эти изображают рот, и они открываются оттого, что к ним приделаны веревочки, которые человек, изображающий козу, дергает.

Поводырь заставляет своих животных проделать всякие смешные штучки. Они показывают, как ребята горох воруют, как красавица в зеркало смотрится и прихорашивается, как старая баба на барщину идет и прихрамывает. При этом поводырь приговаривает такие уморительные прибаутки, что за каждой следует взрыв хохота всей залы.

Но вот музыка играет бодрее и веселее, и коза, и медведь, и поводырь — все принимаются плясать. Очень смешно пляшет коза, щелкая дощечками.

Мы, дети, не участвуем, а только смотрим и стараемся узнать наряженных. Поводыря узнать нетрудно: у кого может быть такой толстый живот и кто может придумать такие смешные прибаутки, как не Микликсеич?

— А это папа, — говорим мы, подходя к козе, это папа так смешно плясал, щелкая дощечками. В двух медведях мы узнаем дядю Костю и Николеньку».

В 1879 году Софья Андреевна писала о праздновании Святок своей сестре: «А мы очень весело провели праздники. Первый день прошел тихо, с пудингом, репетициями и приготовлениями к спектаклю. На второй день мы к обеду уехали к Дельвиг в Тулу. После обеда опять делали репетиции, танцевали. Вдруг кто-то упомянул о цирке. Дети пристали, стали просить. Нечего делать, послали Анюту и Сережу за билетами и поехали в цирк

Из цирка поехали ужинать и пить чай к Дельвиг, и дома очутились в первом часу ночи.

Потом Николенька с женой приехали к нам гостить и Страхов из Петербурга. На четвертый праздник все Дельвиг приехали к нам.

Утром делали репетиции, потом обедали 22 человека всех, а вечером поехали при лунном свете кататься в четырех санях, по трое в каждые, без кучеров. Правили Антоша, Сережа, Николенька и Лёвочка.

Было морозно, сани очень раскатывались, но мы перегонялись, смеялись, чуть не падали и было очень весело и оживленно.

Приехавши, ужинали и легли все спать опять очень поздно.

Под Новый год была чудесная елка, особенно удавшаяся в нынешнем году (1879-м. — Н. #.). Новый год встречали с шампанским, и все семейство, даже Маша, ужинали за столом.

2-го января Дельвиги приехали опять и была генеральная репетиция на сцене с костюмами. Наша сцена хоть не велика, но очень мила. Занавес подымается, подмостки довольно высокие и освещение снизу, как в настоящем театре. Все очень одобрили сцену. Мы ее убрали, и ты увидишь, если Бог приведет, летом. Тогда можно будет опять сыграть что-нибудь.