Просроченная виза - Фридрих Незнанский

Знал Георгий, что прокуратура уже покатила бочку на его хозяина, но пока безрезультатно – остались еще в президентской администрации достойные люди, которые не отдают своих. Но тут надо понимать правильно: инициативу снизу не всегда возможно задушить в самом зародыше. Найдется такой сукин сын, который сперва устроит громкий шмон, а уже потом доложит о нем своему начальству. Нет, при советской власти все-таки было все проще. Да и спокойнее. Сказано – не трогать, и только попробуй – век жалеть себя будешь. Если сумеешь столько прожить…

Взять бы этих «наблюдателей», да вот незадача: сматываются быстро. Как видят выезжающую из ворот машину, их будто ветром сдувает. Определенно – «топтуны». И Гоги решил доложить об этом Олегу.

Авдеев забеспокоился, хотя и старался не показать виду. Слежка – это неприятно.

– Когда это началось? – спросил он.

Чартхилава назвал число, когда охрана впервые заметила чужаков. Авдеев внимательно посмотрел на Гоги:

– А что здесь у нас было в тот день, не вспомнишь?

– Ничего такого не было, – пожал плечами начальник службы безопасности. – Гостей не принимали. У Иосифа были раньше. Не помню, батоно, – уважительно назвал он хозяина.

– Жаль, что не помнишь, Гоги, дорогой. Мы с тобой Семихатько сюда вызывали. Не так?

– Ты полагаешь? – нахмурился Чартхилава. – Давай я его сейчас возьму, если у тебя в отношении его есть сомнения.

– А у тебя нет сомнений?

– В данном случае, батоно, это не имеет значения. Достаточно, что они имеются у тебя. Тогда я пошел.

– Сам поговори. Пусть все скажет. Ты меня понял, Гоги?

– Еще как понял, батоно! – ухмыльнулся тот, и улыбка его была страшноватенькой…

Ее и смог оценить в полной мере Лев Георгиевич Семихатько, когда в его кабинет вошел громила-охранник из команды Чартхилавы и кивком пригласил следовать за собой. У юрисконсульта в буквальном смысле душа ушла в пятки.

– Мне одеться? – только и спросил он.

Охранник снова кивнул и пошел по длинному коридору к лифту.

Спускаясь к машине, ожидавшей у подъезда, Семихатько судорожно соображал, чем может быть вызван этот визит. И Авдеев не позвонил, как это было днями. И этот – как бессловесная статуя. В джипе его посадили на заднее сиденье, где уже сидел еще один амбал-охранник. Вот так, молча, и понеслись через центр, а потом – на Кутузовский, на Рублевку…

Вид молчаливых спутников действовал на Льва Георгиевича угнетающе. Даже будучи абсолютно уверенным, что его контакты и с покойным теперь Шацким, и тем паче с Турецким есть его личная тайна, Семихатько все же нервничал: а вдруг? И чем ближе машина подъезжала к Успенскому, тем круче била его противная дрожь, вызывая презрительные ухмылки у амбалов Гоги. Семихатько не знал, что его ждет, а им-то было прекрасно известно, зачем приказано привезти трусоватого юрисконсульта. Пугануть, чтоб обделался от страха. А если нет ничего за ним, так никто его убивать и не собирается. Как говорится, пойди подмойся, прими стакан за собственное здоровье, а другой за твоего шефа и благодетеля. Это – нейтральный вариант. Ну а если чего вскроется, тут иной разговор будет. Только лучше, чтоб его не было. Вот и ухмылялись охранники, предчувствуя небольшую потеху.

Джип вкатился во двор и сразу зарулил на задний двор, к служебному входу, черному – другими словами. Там лестница вела в подвал, где были оборудованы складские помещения, холодильные установки, оружейная, тир, сауна и прочие необходимые для автономного проживания службы. Включая, естественно, отличный винный погреб.

В одну из пустующих пока камер холодильника, по соседству с винными стеллажами, чтоб далеко не бегать, и принесли стол с лампой и стул для Гоги. А для Левы приготовили маленький сюрприз: на крюки для мороженых туш накинули веревки с петлями – вот в них и должен будет немного поболтаться главный юрисконсульт банка. Распятый на стенке. Лучший способ развязать язык. Особенно когда рядом с тобой болтается освежеванная баранья туша, а ты, глядя на нее, легко представляешь себе собственную перспективу.

От пары профессионально исполненных тычков пониже поясницы Лев Георгиевич кубарем скатился по лестнице в подвал, прямо под яркий, слепящий свет направленной в лицо лампы.

Брошенного вскользь взгляда ему хватило для того, чтобы вмиг почувствовать себя ничтожнейшей из козявок, которую и давить-то специально никто не станет, просто наступят сапогом, так, по ходу дела. А что там у тебя – есть ли душа или что другое, никому ровным счетом не интересно.

Он еще и опомниться не успел, как его запястья были охвачены тугими петлями, растянуты в стороны, и тут же пол ушел из-под ног.

Охранники грубо, издевательски захохотали: все случилось так, как и было ими предусмотрено, – обгадился, мозгляк. Теперь из него можно веревки вить.

Насмешливо зажимая двумя пальцами нос, к висящему и скулящему от боли и жуткого стыда Семихатько подошел Чартхилава, сокрушенно покачал головой и сказал:

– Ну рассказывай.

– Что-о-о?… – едва смог выдавить из себя юрисконсульт, с ужасом понимая, что уже готов не только самого себя, но и свою родню, и жену, и детей – всех отдать, продать, загубить, лишь бы прекратились эти невероятные муки.

– Все рассказывай, понимаешь. Раз есть о чем, все говори. А я тебя буду слушать и немножко коптить твои яйца. Мурик, принеси сюда паяльную лампу и вентилятор включи. Пусть немного шумно, зато вони меньше.

Один из амбалов вышел за дверь. А когда он вернулся с черной лампой, из соска которой с ровным гудением била короткая синяя струя пламени, Семихатько истошно завизжал, забился в петлях и на одном выдохе ухитрился прокричать, что все скажет, ничего не утаит, пусть только его снимут, хотя бы опустят на пол.

Взмах руки Чартхилавы – и юрисконсульт мешком, набитым дерьмом, шмякнулся на пол. Гоги поставил в непосредственной близости от него стул, сел, широко расставив ноги, и сказал спокойно:

– Говори. Слушаю.

Умирая от страха, Семихатько все-таки успел выбрать из двух зол, со своей точки зрения, наименьшее для себя – то есть Турецкого. Ивана, слава богу, уже нет в живых, а из могилы он уличить не сможет. Что же касается Турецкого, то бороться с ним можно лишь одним способом: убрать к чертовой матери – и дело с концом. Вопрос только в том, чтобы у Гоги не возникло сомнений, что сам Семихатько является жертвой прокурорской интриги, причем жертвой абсолютно безвинной, поскольку, несмотря на все старания Турецкого, он так ничего серьезного ему и не выдал.

И он поведал, как запугивал его старший следователь по особо важный делам, как он, Семихатько, старательно делал вид, что боится и готов к сотрудничеству, однако в глубине души держался одной мысли: выведать как можно больше, что известно прокуратуре о взаимоотношениях банка и Шацкого. А почему раньше об этом не сказал? Так соблюдал конспирацию. Был почти уверен, что за ним установлено наблюдение. Наверняка и телефон прослушивается. Зачем же в такой ситуации подводить хозяина?…

Чартхилава внимательно, не перебивая, выслушал исповедь, задумчиво покивал, уточнил, где и когда происходили встречи юрисконсульта со следователем, а потом обернулся к амбалу, в руке которого по-прежнему змеино шипела паяльная лампа.

– Мурик, подай инструмент, – ткнул он пальцем в лампу. – И сними с этого говнюка штаны. По-моему, он нам тут не все сказал… – А минуту спустя, глядя на голого, извивающегося на ледяном полу юрисконсульта, участливо спросил: – Так почему, говоришь, этот следак к тебе привязался? Что он такого знал про тебя, чтобы целое ДТП устраивать, а?…

Полчаса спустя мучители ушли, заперев стальную дверь и унеся с собой всю одежду главного юрисконсульта. Не забыв включить камеру на заморозку.

Но несколькими минутами раньше, обожженный и окровавленный, Семихатько лишился сознания. И больше уже не очнулся.

– Оказался сукой, – небрежно сказал Гоги Олегу Никифоровичу.

– Ну и что тебе удалось узнать? – спокойно поинтересовался Авдеев.

Услышанное не обрадовало.

– Ты мог бы провести воспитательную работу с этим твоим Турецким?

– Если б он был мой, батоно! Ты девку спроси, она, по-моему, говорила, что знакома с ним. Но если подтвердится то, в чем успел признаться юрист, таких людей легче убрать, чем договориться с ними.

– Договориться, Гоги, можно с любым, – наставительно заметил Авдеев. – Ключ подобрать… Ну еще и от суммы зависит. Вот ты и попробуй. А убрать-то мы всегда успеем… Что же до нашей гостьи, отчего же, можно и спросить. Кликни ее…

Элина уже освоилась в большом доме. Подогретый бассейн, искусственное солнце, услужливый бармен – что еще требуется женщине, привыкшей главным образом следить за собой, а обо всем остальном узнавать из телевизора. Вот она и любовалась собственной загорелой кожей в многочисленных зеркалах, когда ее позвали к хозяину.

Она выглядела хорошо, даже весьма соблазнительно, входя в небесно-голубого цвета халатике, сквозь который выгодно золотилось ее ухоженное тело. В большом кабинете Олега находился еще и его верный Гоги. Если Олега она могла понять как женщина и он, в общем, никакой опаски у нее не вызывал, то этого огромного грузина она попросту боялась. Как сторожевого пса, который за своего хозяина порвет пасть любому, на кого тот только покажет пальцем. Один раз попалась Элина в его лапы, но этого вполне хватило, чтобы она в первый и, дай бог, в последний раз поняла, чем любые, даже самые разнузданные, занятия сексом отличаются от насилия. И уж тут не расслабишься, как в известном анекдоте, чтоб хотя бы получить удовольствие.