Горбовский - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как скупо это было сказано, но сколько неподдельной боли было в этих неумелых словах, сколько уже пережитых и еще только предчувствуемых страданий!
– Я только что нашел тебя и не собираюсь лишаться.
– С чего ты взял, что обязательно лишишься? Это паранойя.
– Марина! – Лев крепко сжал ее за талию. – Это не паранойя, а здравый смысл. Я хочу уберечь тебя. Нельзя исключать…
– Ты с самого начала был против того, чтобы я попала в вирусологию. Ты оберегал меня, даже когда ненавидел?
– Не знаю, вполне возможно, что неосознанно… Старался вышвырнуть тебя оттуда, потому что уверен – женщинам там не место.
– Лев, а я ведь тоже за тебя переживаю. Ты не думал об этом? Хочу быть постоянно при тебе. Особенно в этот ответственный момент. Неужели ты не ощущаешь, что я стала частью НИИ? Я чувствую, что должна быть там. Это мой долг. Я всегда знала, что вирусология – это опасно. И я мечтала быть вирусологом, понимаешь?
– Послушай, это не игрушки. Случиться может все, что угодно. Я не хочу, чтобы был хоть мельчайший риск твоего заражения. Понимаю, что ты тоже ощущаешь ответственность как член команды, однако есть вещи и поважнее. Давай мы сначала откроем вакцину, а потом можешь хоть все время в НИИ проводить!
Марина хотела отсесть, вернуться на свой стул, но Лев не пустил ее, зная наперед, что она захочет отгородиться.
– Знаешь, в идеале я бы хотел, чтобы ты уехала куда-нибудь на север, пока все не уляжется.
– Ты серьезно, Лев? Тебе совсем плевать на то, что я думаю и чувствую? Я хочу находиться рядом с тобой, и я буду находиться рядом! Чего бы ты там ни хотел! – с каждой фразой Марина повышала тон, пока Лев не состроил кислую мину.
– Прошу тебя, держись подальше от НИИ. Неужели этого шрама тебе недостаточно? У меня сердце разорвется, Марина!
Разозлившись, Горбовский поднялся, почти сбросив Марину со своих колен. Он отошел от стола, повернувшись к девушке спиной и растирая лицо. Спицына стояла, глядя в пол. Что она ощущала в тот момент, задетая грубостью Льва? Трудно описать. Это вызвало смешанные чувства. С одной стороны – такая небрежность к себе с его стороны вызвала недоумение, с другой стороны – это была уже не та резкость, что раньше, и этот жест не стоило толковать как отрицательный. Между двумя любящими людьми многое позволительно без возведения этого в негатив, и Марине захотелось обнять Горбовского, прижать к груди его почти седую голову, пожалеть его, как ребенка. Но именно сейчас это могло бы его взбесить. Она ощущала его состояние.
– Лев, разреши мне.
– Почему ты такая упертая, Марина? – Горбовский полуобернулся к девушке и, увидев ее, немного остыл.
– Кто бы говорил…
– Так. Моего разрешения ты НИКОГДА не получишь, однако я прекрасно знаю, что это не помешает тебе поступить по-своему. Опыт нашей работы вместе – яркое доказательство того, что мы друг другу ни за что не уступим. Это неразрешимый конфликт. Я вижу только один выход, – Лев подошел к Марине, наклонился, чтобы поцеловать в лоб, – идем спать. Уже поздно, мы очень устали. Завтра сложный день.
Несмотря на то, что убедить друг друга в чем-то противоположном было для Марины и Льва невозможно, это никак не влияло на их отношение друг к другу. Ведь все их немногочисленные пререкания возникали не на почве эгоизма, вредности или самолюбия – единственной причиной несогласия по какому-либо вопросу было искреннее нежелание терять друг друга. Лев стремился обезопасить Марину, а Спицыной не нужна была такая безопасность, где она постоянно будет волноваться, а жив ли Лев, и не случилось ли чего, пока она здесь, в целости и сохранности. Однако призванием обоих была вирусология, и они хотели и могли рисковать жизнью в пользу своего долга, который ценили превыше всего. Хотя у каждого из них были свои причины считать вирусологию призванием, они любили свою профессию одинаково сильно, и одинаково на многое были готовы, чтобы оправдать возложенную на них ответственность.
Лев уснул практически сразу – с тех пор, как они с Мариной стали жить вместе, кошмары и бессонницы были ему не страшны. Он ложился в кровать, обнимал любимую женщину и отключался, если слишком сильно уставал. Если же сон не одолевал Горбовского, их бодрствование длилось еще некоторое время, пока оба не изматывались, истрачивая последние силы. Таинство любви между ними имело характер в той степени необычайный, в какой только может быть близость между бывшими врагами. Общее воспоминание о прежней вражде, как и общее осознание нынешней любви, воспламеняло их сильнее солнечных протуберанцев, и каждый раз был как первый.
Но сегодня об этом не было и речи. Лев отключился, а Марина долго ворочалась. Прошлое Горбовского глубоко потрясло ее, предоставив множество вещей, которые необходимо было должным образом «обмыслить». Без этого мозг отказывался засыпать.
Значит, она, именно она, а не любая другая, стала для Горбовского спасением от ужасов прошлого, которое столько лет не отпускало его, притаившись прямо за спиной, напоминая о себе во снах и галлюцинациях. Что это, как не ирония судьбы? Из крайности в крайность. Презренная стала незаменимой. Ненавистная – любимой. Реально ли вообще перестать удивляться поворотам жизни?
А завтра – важное событие. Спицына очень переживала. Не только из-за опасности. Ей было не по себе, что Лев так уперся. Его согласие многое значило для нее, но в этом случае она не собиралась уступать. Впрочем, как и он. Ведь они – два сапога пара.
Размышляя о многих вещах одновременно, как и свойственно женщинам, Марина лежала на боку и смотрела на расслабленное лицо Льва. Поглаживание по щеке не могло его разбудить, и девушка пользовалась моментом. Как она могла с самого начала не заметить его красоты, мужественности? Каждый штрих его лица излучает все самое лучшее, что должно быть в настоящем мужчине. От счастья и волнения щемило сердце, пока Марина наконец не уснула.
Глава 20. Государственная безопасность
«Счастлив тот, кто думает о других».
Аркадий и Борис Стругацкие, «Трудно быть богом»
Лев проснулся за несколько минут до того, как на телефон позвонили. Он лежал на спине, а Марина, как всегда, почти вся лежала на нем – ее голова находилась у него на плече, рука – на груди, нога заброшена на ноги Льва, будто она собралась карабкаться. Горбовский осторожно пошевелился, пробуя, насколько он свободен в движениях, чтобы не разбудить девушку. Затем бережно подтянул край одеяла на оголенное женское плечо с изумительно нежной атласной кожей. Марина сопела, всем
