Горбовский - Марьяна Куприянова

– Согласен, – вставил Пшежень. – Это не имеет ничего общего с инстинктом самосохранения.

– Так-так, хорошо. Товарищи ученые, а кто из вас верит в бога?

– Надо полагать, что ты, Саша, не веришь.

– Не хочу никого обидеть, Юрек Андреевич, а в меньшей степени Вас и Льва Семеновича, но мне видится, что верить в некого «бога» может только человек с недостатком естественнонаучных знаний. Те, кто понимают устройство мира яснее остальных – физики, химики, мы с вами – не могут так глупо обманываться религиозно-идеологической ловушкой для масс. Это ведь манипуляция, это же… Я никого не обидел? Верит кто-нибудь здесь или нет?

– Я придерживаюсь мнения агностиков, – заявила Марина.

– Очень разумно для юной девушки, – похвалил Пшежень. – А я вот заявляю вам как старый человек: я не знаю. Я просто не знаю. Многое в жизни было. В юности, разумеется, не верил. В зрелом возрасте стал все чаще об этом задумываться. Иногда и в науке случаются такие уникальные вещи, которые не поддаются никакому закону, порядку, логике, системе. Они совершенно необъяснимы, и никак, кроме как чудом, их не назвать. Так что я не знаю, друзья.

– О! Один ответ гениальнее другого! – завелся Гордеев, уязвленный тем, что его атеистическую позицию пока что не поддержали. От обиды его речь стала грубовата и быстра, фразы стремились задеть собеседника, руки выписывали резкие жесты, мимика на лице играла, как напряжение во взбесившемся трансформаторе. – Я знаю лишь то, что ничего не знаю!

– И знать не хочу, – спокойно добавил Гаев. Он, как всегда, дополнял своего морального «близнеца», оканчивал его фразы, завершал его мысли, делился с ним своей невозмутимой энергетикой, когда Гордеев начинал беситься.

– Ну а ты-то, Слава, еще не отказался, надеюсь, от радикального атеизма? – чуть более спокойно спросил Александр и посмотрел другу в глаза.

– Не отказался, – ответил Слава после недолгой паузы, которую взял, словно чтобы прислушаться к себе.

– Гордеев так вспылил, что чуть нам стол не опрокинул. А Вячеслав Кириллович, как обычно, хладнокровен. Забавно, ведь они придерживаются одного и того же мнения, – с улыбочкой подметил Крамарь.

Гордеев покраснел, взял вилку и стал запихивать в себя еду.

– Сергей Иваныч, полно Вам, – миролюбиво произнес Пшежень. – Какова же Ваша позиция? Давайте уж все выскажемся, чтобы было честно, по-людски.

– Умеренный атеизм.

– Напоказ не выставляешь? Боишься кары? – в отместку заулыбался Гордеев.

– А ты так кричишь о своем неверии в бога, чтобы он услышал об этом? – парировал Крамарь. – Грош цена в таком случае твоему неверию.

Александр Данилович поднялся, Сергей Иванович тоже.

– Прекратить. Немедленно. М-мальчишество.

Всего три слова. Но с какой же подчиняющей, властной интонацией они были произнесены! Пораженные голосом и взглядом Горбовского, как два ребенка, пойманные на шалости, потупив взоры, опустив расправленные плечи, Гордей и Крамарь сели на свои места.

– Простите нас, товарищи. Как нелепо. В такой день – ругаться. Я всем все испортил, забудьте, я вспылил, и… Не знаю, как это вышло. Сергей Иваныч, Вы тоже извините дурака.

– И ты меня извини. Не знаю, что на меня нашло, – Крамарь покачал головой, провел ладонью по лицу, снимая напряжение.

– Все мы люди, все мы не железные. После кладбища всегда так. Скандалы какие-то беспочвенные, нервозность, – вздохнул Юрек Андреевич. – Лев Семенович, здорово Вы их приструнили.

– Опыт, – коротко откликнулся Горбовский, поведя плечом.

– И все же, Вы у нас один, получается, не высказались.

– Относительно веры?

– Да-да. Всегда боялся у Вас об этом спросить. И думаю, не я один. А сейчас – как раз такой случай. Подходящий.

Все замерли. Марина затаила дыхание, чуть повернула голову, чтобы видеть лицо Горбовского.

– У меня с верой тяжелые отношения. Если есть бог, то он очень жесток, и ему совершенно плевать на то, что происходит с людьми. Если его нет, то так было бы лучше. Стало бы некого обвинять, кроме самих людей. А человек слишком слаб, чтобы винить в мировом зле самого себя. Наверное, поэтому бог и прячется. Чтобы мы сами несли ответственность за все, что происходит в мире.

– Думаешь, он все-таки есть? – спросил Крамарь очень осторожно.

Горбовский сжал кулаки, нахмурился.

– Я знаю то, что в мире гибнет множество людей от нового вируса. Все это происходит в настоящий момент. Люди умирают. Десятками. Сотнями. Прямо сейчас кто-то умер, а кто-то только заразился, чтобы умереть, потому что вакцины нет, – его голос становился все более злым, но и беспомощным. В нем слышалось отчаянье. – А кто-то страдает, находясь между жизнью и смертью. Кто допустил это? Божьей воле нужно, чтобы умерли тысячи? Дети, женщины! Это его промысел? Ни одна благая цель не может быть достигнута такими средствами! Если бог есть, то он тот еще ублюдок, – он помолчал, успокоился. – Они умирают за два дня. И остановить этот ужас не смогут никакие боги. Остановить это может только человек. Мы. Мы остановим это.

От того, насколько эмоциональной была речь Льва Семеновича, во время всего разговора молчавшего, у некоторых увлажнились глаза. Марина промокнула глаза без стеснения, а вот Крамарь и Гордеев поспешили скрыть постыдные слезы так, чтобы никто не успел заметить. Никто и так не заметил бы, все были слишком ошарашены только что услышанным.

– Мы остановим это. Мы справимся, – подтвердил Гордеев, медленно кивая в приливе гордости за себя, за коллег, за вирусологов вообще. – На нас сейчас ложится большая ответственность. И мы оправдаем ее. Даже ценой своих жизней.

– Вот, за что я полюбила этот НИИ, – тихо произнесла Марина.

Глава 19. История шрама

«В нашей душе есть что-то такое, что непреодолимо влечет нас к безумию. Каждый, кто смотрит вниз с края крыши высокого здания, чувствует хотя бы слабое болезненное желание спрыгнуть вниз. И каждый, кто хотя бы один раз приставлял заряженный револьвер к виску…»

Стивен Кинг «Баллада о блуждающей пуле»

В тот же день между Мариной и Львом произошел серьезный разговор.

Ближе к ночи они вернулись из НИИ – вымотанные и утренним мероприятием, и неутихающими обсуждениями вируса в течение всего оставшегося дня. НИИ без устали гудел о предстоящем завтра событии, о чести, оказанной вирусологам, о том, как это будет волнительно и важно для всех. Пока не будет изобретена вакцина, их исследовательский центр станет частью всемирного механизма, запущенного во спасение человечества. Речь шла уже об очень серьезных вещах, возможно, даже о будущем людского рода. Огромная ответственность ложилась на плечи ученых, и это тяжелое бремя они были готовы принять беспрекословно.

Марина и Лев вошли в квартиру, молча разулись, молча прошли в прихожую, бросили сумки. Фотография в рамке все еще висела на своем законном месте, но Марина не спешила спрашивать Льва о тех, кто был запечатлен на фото. Ясно, что это жена и сын, которых упоминал Гордеев. Но пока что говорить о них девушка боялась, словно