Поветлужье - Андрей Архипов

– Так купец сам кричал о том… – недоуменно воззрился на полусотника воевода.

– Слова то были, чтобы побольнее нас задеть. Вот и задел, себе на беду. В любом случае, попытку сделал он. Сопротивлялась она крепко, видать: ноги расцарапаны все, а лицо вообще один синяк. Однако по женской части в порядке все. А вот насчет душевного здоровья сказать ничего пока не могу. На несложные вопросы начала отвечать, но в основном молчит да в точку смотрит. Что уж там у них случилось, понять сложно, да только трое прибитых буртасов сами за себя говорят. Про Антипа слышали уже?

Воевода кивнул, но Радимир, пропустивший эти события, живо этим заинтересовался:

– Что с ним?

– Живым его охотники, что на лодье с Ишеем в низовья спускались, обнаружили, только качает его всего и рвет постоянно. По голове сильно ударили. Ну да ничего, живой – и то ладно. С дочкой сидит, точнее, лежит рядом с ней. А Любима да Николая лекарь наш почти сразу прогнал, дал только поглядеть разок, и все. Помочь не помогут, а дело свое застопорили… – Иван стукнул себя по лбу: – Забыл сказать, что Николай просил передать. Трофим Игнатьич, до конца июля… тьфу, серпеня не управимся мы со всем, как ты наказывал. Уж больно сложно все получается, никакое малое дело до конца нормально не закончишь, пока домницу не пустишь, а она от кирпича зависит да от колеса, что мехи качать будет. Кирпич тоже на колесе завязан – оно для плинфы глину мешает, а колесо ломалось уже раз без железных деталей. Николай же всему не учился, книги только читал. Бить его сильно не будешь, спрашивает?

– Да пусть его, – мрачно улыбнулся воевода. – Лишь бы когда закончил все свои измудрения. Тот срок другим людинам при других временах назначен был. Ныне изменилось все, да и мы сами. Число тех же придумок умножили. К вересеню бы что-то получилось, торговать в самый раз отправиться бы.

– Кстати, Тимка, шельмец, знаете что нашел? Николай говорил, что не известняк в его мешке оказался, а доломит. По мне, так разницы нет, тем более Степаныч говорил, что похожи они и иной раз не разберешься на ощупь, что за камень. А вот для того, чтобы печь выложить изнутри, в роли огнеупорного кирпича доломит в самый раз будет. Только обжечь его надо вроде… Кстати, людишек бы ему для помощи, в первую очередь чтобы плинфу делать, – вопросительно посмотрел Иван на Трофима.

– Да откель я возьму их? – пожал плечами тот. – Плотники частью на болоте Николаю помогают, частью на постройке веси новой, Сосновки, как ты ее обозвал. Лес заготавливают да заодно место под огороды расчищают. Бабы ихние копают да корчуют, а людины да дружинные твои срубы ставят. Все при деле. У нас… в Переяславке, тоже пора горячая. Сенокос да жатва на носу. Нет никого. Через месяц, мнится мне, с Сосновки люди освободятся частью.

– Поздно это. А пацанва отяцкая? Вот бы в помощь направить Вовке с ребятами, заодно и обучение он бы вести мог. А захотят – так всем скопом и воинское дело изучать там можно было бы, – закончил свою мысль полусотник.

– Отроков для молодшей дружины готовить? – вскинул брови воевода. – Да грамотных? То мысль, озвучим сие на сходе. А платой за обучение и руки свои приложат на дела болотные. Свару я поставлю над ними, а тобой самолично займусь. Как тебе такой расклад?

– Да зашибись расклад-то, э… добрый расклад, говорю. Ребятишек отяцких, что в нужный возраст вошли, под семь-восемь десятков будет. Все бреши закроем. Только отпустят ли их?

– Посулим от доли людина в прибытках, – вмешался Радимир. – Так еще и пригонят отцы их. А за учение грамоте да счету те, кто поумнее будет, зубами зацепятся. Токмо речи нашей им выучиться надобно будет, да то, мнится мне, решаемо. Пычеевский младший разумеет по-нашему, он и толмачить будет сперва, и своих в узде держать. Сам-то не дитё уже, броню вздевал, однако совсем из юного возраста не вышел. Как новик у нас писался бы. Они со Сварой и руководить теми щенками будут.

– Это почему ты их щенками кличешь? – поинтересовался у Радимира Иван.

– Да не пошто, а за дело, – опередил того воевода. – Как соберутся отроки в одну свору, так зубки и начнут показывать. Как же без того? Иначе мужей из них не воспитаешь. Вон наши переяславские, пока под присмотром родичей были да болезные лежали, так смирные были, а как Вовка ваш впряг их в одну упряжь с окончанием мора, так они перегрызлись все. И за внимание его, и за работу полегше. Тот ведь, окромя плинфы своей, вокруг не видит ништо.

– И чем дело кончилось? – поинтересовался Иван.

– Чем дело могло кончиться? Верховодство Андрейка там взял, сынишка дружинного моего. Это в отсутствии Мстиши, вестимо: тот всех под собой держал. Порядок ныне при изготовке плинфы. Разбитые носы да губы не в счет. А вот отяцкие придут – и сызнова начнется все. Потому и пригляд за щенками нужен. Обскажи лучше, Иван, чему учить сбираешься ты их?

– Ну, мечному да лучному бою Свара будет. Плашек дубовых для мечей только наготовить надо, а луки охотничьи у родителей поспрошают – может, найдут те для дитятей своих что полегче. Я про полководцев древности рассказывать буду да про то, как они свои битвы вели, скрытности да разведке обучать, бою рукопашному. Вовка – грамоте да счету учение вести будет, как прежде. А у кого сметка мастеровая проявится, тем Николай про механику да рудное дело расскажет, а Вовка к делу поставит. Вячеслав тоже себе помощников наберет, если желающие будут, а остальных научит, как первую помощь раненым оказывать… Я тут подумал, школа выходит у нас настоящая, место под нее присматривать надобно. Может, на болоте и стоит оставить? И руки рабочие рядом завсегда будут, и к Сосновке путь перекрывает, чужой не проскочит.

– Добре, и это на сход вынесем, – кивнул головой Трофим. – Вот завсегда так: обсудить решили участь новгородцев, а ты нам голову сызнова замутил своими новшествами.

На общий сход двух весей собралась, пожалуй, половина жителей обоих поселений. Мужи семейств присутствовали по необходимости. Как пропустить такое дело, даже в горячую пору, если решались наиважнейшие вопросы жития? Как веси свои назвать да как детишек с прибытком к новым делам пристроить? Слухи-то быстрее сквозняка во всякую щель вползают. Хотя главной причиной присутствия был дележ новгородских богатств, найденных на лодье. Тут небылицы ходили самые разные. И хлеба полный ушкуй, и соли столько, что каждому по мешку достанется, да такому, что не унесешь. А уж про злато и серебро чего только не толковали. Ишей, а именно под его надзором стоял ушкуй, изрядно повеселился, рассказывая небылицы тем, кто приходил к нему за прошедшую неделю со спросом, что за товар везли новгородцы. Кому-то рассказывал про шкуру убитого чудо-юда о трех головах с серебряной чешуей, которую везли аж с Хвалисского моря, кого-то удивлял количеством кошелей с золотом, которые были спрятаны под палубой судна. Весяне тоже смеялись себе в бороды, качая на прибаутки Ишея головой и делано удивляясь. Однако при этом искоса пялились на прикрытые холстинами мешки с хлебом, одним своим видом вызывающие у них слюноотделение, как будто кто-то уже подсунул им под нос ароматную свежую ржаную корочку с положенным на нее подсоленным кусочком истекающего ароматом сала. Поэтому, что бы ни обсуждали меж собой общинники, одно звучало во всех их разговорах: хлебушек бы надо поделить, и как можно скорее. Нового урожая невмоготу ждать, да и будет того не так много: не раскорчевали еще достаточно места для больших засевов.

Оттого, кроме мужей, голоса имеющих, на старой пажити было не протолкнуться и от баб да детей, между ними снующих. Хотя их присутствие и не приветствовалось на предстоящем собрании, да как же сгонишь их всех, если одни расположились на берегу якобы бельишко постирать, а другие таким же образом выкашивают траву, что еще осталась на месте предстоящего сборища. Что добро ногами попирать, когда в дело можно пустить?

А сам день выдался на славу. В синем, сочном летнем небе распростер свои крылья беркут. Поднявшийся теплый ветер погнал по лугу в сторону яра смешанные запахи чабреца и полыни, дурманивших голову, переворошил их в кустах тальника, опутанных вьюном, и выбросил на простор реки, мерно покачивающей на своих волнах лодью со спущенным парусом. Работа была позаброшена, тем более что наступивший Петров день весьма для переяславцев этому способствовал.

К сему великому церковному, а заодно и рыбному празднику как раз пришлась сеточка, с которой желающие прошлись по мелководью и заполнили несколько огромных корзин мелочью на жареху. Кроме всего прочего, прямо на берегу готовили уху из стерляди, заходящей в низовье Ветлуги из Волги. Народ вольготно расположился на пажити в ожидании самого мероприятия, хлебал ущицу, травил байки, собравшись небольшими кружками. С вежей подходил знакомиться к привезенным на лодье черемисам, пытаясь понять, что они за люди.

Вообще Петров день был раздольем посреди лета, особенно для молодежи. Не успев отгулять Купалу, отроки и девчата, не испорченные благами цивилизации, проводили ночь за хороводами и песнями, встречали рассвет в поле, слушали соловья, гадали, сколько лет кукушка накукует. Эти пернатые, по поверью, заканчивали свое пение как раз на Петров день. А отдохнув, до Рождества Пресвятой Богородицы впрягались в семейную лямку: наступала страдная пора, и в первую очередь сенокос.