Сад Рамы - Артур Кларк

Мистер Ватанабэ улыбнулся.

— Да, кажется, помню, — сказал он. — Она как-то была у нас, когда Кейко играла на пианино.

— По-моему, да, — непринужденно отозвался Кэндзи. Он рассмеялся. — Впрочем, сам я кроме Кейко в тот вечер никого не видел.

Мистер Ватанабэ опорожнил свою чашечку. Молодая прислуга, ожидавшая стоя на коленях в уголке застеленной татами комнаты, подошла к столу, чтобы наполнить ее.

— Кэндзи, меня волнуют эти преступники, — проговорил мистер Ватанабэ, когда молодая леди удалилась.

— О чем ты, отец? — спросил Кэндзи.

— Я читал в журнале большую статью о том, как МКА набирало в вашу колонию Лоуэлл несколько сотен заключенных. В ней подчеркивалось, что преступники после ареста ведут себя идеально и обладают выдающимися способностями. Но зачем потребовалось набирать их?

Кэндзи отпил пива.

— Дело в том, отец, — ответил он, — что в процессе набора мы столкнулись с определенными сложностями. Во-первых, мы переоценили число желающих и установили чересчур строгие критерии отбора. Во-вторых, неправильно был выбран сам срок. Для молодых — в особенности — он слишком долог. Что еще более важно, пресса оказала весьма отрицательное влияние на процесс комплектования. Когда мы ждали заявлений, повсюду в журналах появилось множество статей (даже были созданы «специальные» телепередачи) о гибели марсианских колоний в прошлом веке. Люди побоялись, что история вновь повторится и их оставят на Марсе.

Кэндзи чуть помедлил, но мистер Ватанабэ молчал.

— Кроме того, как ты прекрасно знаешь, проект страдает от перемежающейся финансовой лихорадки. Бюджетный нажим в прошлом году, собственно, и заставил нас обратиться к услугам образцовых и квалифицированных заключенных, чтобы решить проблемы комплектования и финансового дефицита. Они будут получать минимальные оклады, но заключенным предоставлены достаточные льготы, позволяющие привлечь их внимание. Отбор в экспедицию гарантирует каждому амнистию и свободу на Земле после пяти лет пребывания в экспедиции. Важен еще тот факт, что бывшие заключенные станут такими же полноправными гражданами колонии Лоуэлл, как и все остальные… им не нужно будет подвергаться неприятной обязанности подчинять всю свою деятельность…

Кэндзи остановился. На стол подали два кусочка отварной рыбы, нежных и прекрасных, посреди пестрых листьев. Мистер Ватанабэ взял один из кусков рыбы палочками и откусил.

— Ойсии десу,[26] — прокомментировал он, не глядя на сына.

Кэндзи потянулся к собственному куску (разговор о преступниках в колонии Лоуэлл явно закончился) и поглядел за спину отца; там располагались сады, которыми прославился ресторан. По полированным ступенькам бежал ручеек, его окружало с полдюжины роскошных карликовых деревьев. Обращенное к саду сиденье за трапезой всегда считалось у японцев почетным. Мистер Ватанабэ настоял, чтобы Кэндзи смотрел на сад во время своего последнего обеда.

— А вы не сумели привлечь китайцев? — спросил отец, когда с рыбой было покончено.

Кэндзи покачал головой.

— Лишь несколько человек из Сингапура и Малайзии. Китайское и бразильское представительства запретили своим гражданам участвовать в экспедиции. От бразильцев этого можно было ожидать — их Южно-Американская империя практически находится в состоянии войны с СОП, — но мы надеялись, что китайцы смягчат свою позицию. Выходит, сотню лет полной изоляции не так легко изгладить из памяти.

— Их нельзя винить в этом, — отозвался мистер Ватанабэ. — Этот народ ужасно пострадал в дни Великого хаоса. За пару недель испарился весь иностранный капитал, и экономика разом рухнула.

— Нам удалось собрать немного чернокожих африканцев (быть может, около сотни) и горсточку арабов, но в основном наши колонисты — выходцы из стран, вносящих в МКА существенный вклад. Этого и следовало ожидать.

Кэндзи вдруг ощутил смущение. Пока разговор шел только о нем и его деятельности, и во время следующих смен блюд Кэндзи расспрашивал отца относительно его работы в «Интернэшнл роботикс». Мистер Ватанабэ, являвшийся в настоящее время главным распорядителем в корпорации, просто расцвел от гордости, когда речь зашла о «его» компании. Она была крупнейшим в мире производителем роботов, обеспечивающим нужды различных контор и заводов. По ежегодному объему продукции ИР, как всегда называли компанию, находился в числе первых пятидесяти мировых производителей.

— На следующий год мне исполнится шестьдесят два года, — сказал мистер Ватанабэ. Несколько чашек сакэ сделали его необычайно разговорчивым. — Я уже подумывал об отставке. Но Накамура считает это ошибкой. Он утверждает, что компания по-прежнему нуждается во мне…

Когда пришел черед фруктов, Кэндзи с отцом снова беседовали об экспедиции. Кэндзи пояснил, что Наи и прочие азиатские колонисты, приписанные к «Пинте» и «Нинье»,[27] уже прибыли в тренировочный центр на южном Кюсю. Из Киото он сразу же намеревался отправиться к своей жене. А потом, после десяти дней тренировок, их в числе прочих пассажиров «Пинты» доставят на «Низкоорбитальную станцию», где в течение недели они будут привыкать к невесомости. В качестве завершающего этапа околоземных перемещений космический буксир должен был доставить их на «Геосинхронную орбитальную станцию-4»; там в настоящее время собирали и оснащали «Пинту», проводя одновременно проверки систем перед долгой дорогой на Марс.

Молодая официантка принесла две рюмки с коньяком.

— Твоя жена воистину великолепна, — проговорил мистер Ватанабэ, сделав маленький глоток. — Я всегда считал тайских женщин самыми красивыми в мире.

— Она прекрасна не только телом, — торопливо добавил Кэндзи, вдруг ощутивший тоску по своей молодой жене. — Наи еще очень умна.

— Английским владеет превосходно, — согласился мистер Ватанабэ. — Но твоя мать утверждает, что японский у нее не в почете.

Кэндзи ощетинился.

— Наи попыталась говорить по-японски (она ведь никогда не изучала его) лишь потому, что мать отказалась разговаривать с ней по-английски. И поступила так специально, чтобы Наи…

Кэндзи осадил себя. Выступление в защиту Наи сейчас было, пожалуй, неуместно.

— Гомен насаи.[28]

Мистер Ватанабэ сделал долгий глоток.

— Ну что ж, Кэндзи, в следующий раз нам удастся посидеть вдвоем не раньше чем через пять лет. Мне было приятно пообедать и поговорить с тобой, — он умолк. — Впрочем, я бы хотел обсудить с тобой еще одну вещь.

Кэндзи изменил позу (он уже успел отвыкнуть от сидения на полу со скрещенными ногами, и четырех часов было для него слишком много) и выпрямился, пытаясь прояснить голову. По тону отца было понятно, что «еще одна вещь» была вещью важной.