За Москвою-рекой. Книга 1 - Варткес Тевекелян

Боясь обнаружить нахлынувшие на него чувства, Власов только украдкой посматривал на нее.

И в глубокую глаз синеву Погружаюсь опять наяву, — вспомнилось ему.

Если бы он посмел сказать ей все, что накопилось у него на душе!..

Незаметно поднялись они на холмик. Внизу узкой лентой змеилась между тесными зарослями ольхи, вдоль песчаных берегов речка, дальше, насколько хватал глаз, тянулись зеленые, свежие, еще не опаленные зноем леса. Пахло медом, листвой, и было так тихо, словно они находились за сотни верст от Москвы.

— Как здесь хорошо! — воскликнула Анна Дмитриевна.

— Хотите, спустимся к речке, посидим, отдохнем?

Власов не успел закончить фразу, как она уже бежала вниз по отлогому спуску.

Они нашли среди кустов небольшую полянку. Власов расстелил плащ, скинул пиджак.

— Прошу! — сказал он.

Она удобно устроилась, сняла туфли и, стесняясь Власова, поджала под себя ноги.

— Такие чудные места, и, главное, так близко! — сказала она. — А мы дышим московским чадом и света божьего не видим. Позор, жить не умеем!

— Ко мне это, пожалуй, не относится, — отозвался Власов. — Я после окончания института все время работал в области. Там простор, выйдешь за околицу — и пред тобой расстилаются поля, шумит лес, а в лесу грибов, ягод тьма! А рыба! Грешен, люблю удить рыбу… Порой я жалею, что не избрал профессию агронома. Хоть я и коренной москвич, родился, вырос в Москве, а все же люблю землю!

Анна Дмитриевна взглянула на Власова, на его широкие плечи, большие руки и улыбнулась.

— Мне кажется, что, обладая такой волей и настойчивостью, как ваши, можно всего добиться! Сознайтесь: вы все-таки обрадовались, когда узнали, что вас переводят в Москву?

— Как вам сказать… — Власов помедлил с ответом. — Конечно, приятно вернуться в город, где каждая улица, каждый камень знакомы тебе с детства. Конечно, хотелось вернуться. Но не в роли директора. Меня пугали хозяйственные мелочи. Ведь по складу ума я техник, люблю копаться в машинах, выдумывать, усовершенствовать. А вот теперь думаю как раз наоборот: стоит быть именно директором, хозяином положения! Не думайте, во мне не честолюбие заговорило, а просто у директора больше возможностей для осуществления своих замыслов.

— Это тоже своего рода честолюбие, — заметила Забелина, желая разжечь в нем задор и заставить высказать свои сокровенные мысли.

— Допустим, что и так, но мы, по-видимому, вкладываем различный смысл в это слово. Если мои стремления и желания совпадают с интересами общества и мой труд приносит ему пользу, то такое честолюбие я приветствую. Вот я, например, фабричный парень, вырос в казарме, с ранних лет трудился, узнал нужду, видел вокруг людей, добрых, отзывчивых, умудренных жизненным опытом, как моя мать, Матрена Дементьевна. Я проникся к ним любовью, уважением и хочу, чтобы эти люди были счастливы. Вы ответите мне, что для этого у нас есть самое главное — Советская власть. Согласен. Но нельзя на этом успокаиваться, думать, что все прочее приложится само собой. В том и заключается особенность нашего общественного строя, что работа каждого является основой счастья всех. Я хочу быть одним из тех, чей труд приносит максимальную пользу. Если искать такую славу, я — за честолюбие!

— Вы цельная натура, Алексей Федорович, честь вам и хвала!.. Завидую вашей уверенности в собственных силах! — ответила Анна Дмитриевна, не поднимая головы.

Внезапно все как-то потемнело вокруг, яркие, свежие краски померкли. Увлеченные разговором, они и не заметили, как облака закрыли солнце. Подул ветер, тревожно зашумела листва, речка подернулась мелкой рябью. Одинокий рыболов, которого они раньше не заметили за кустами, поспешно сматывал удочки.

— Похоже, надвигается гроза, — сказал Власов, надевая пиджак.

— Пустяки! Посидим немного еще. А где обещанные бутерброды? Я что-то проголодалась.

Он развернул сверток с едой, заботливо приготовленный Матреной Дементьевной.

— Мама приготовила?

— Мама. Она у меня мастерица на все руки!

— Это очень хорошо, что вы говорите о ней с такой теплотой и нежностью!

— Я люблю ее. Она хорошая, большой души человек! Когда узнаете ее поближе, я уверен, что тоже полюбите… Кстати, вы ей очень понравились, она часто спрашивает о вас…

— Странно! Матрена Дементьевна совсем не знает меня…

— У нее острый глаз, она хорошо разбирается в людях. — На руку Власова упала капля дождя, он тревожно взглянул на небо. Темная туча, низко нависнув над землей, двигалась прямо на них. — Однако пора, как бы нас дождь не промочил. Здесь и укрыться негде!..

— Ничего о нами не случится, не сахарные, не растаем!

— Простудитесь!..

Анна Дмитриевна не спеша надела туфли, поправила прическу и, завязав шарфик, вскочила на ноги.

Дождь начался. Крупные капли скользили по листьям, догоняя друг друга, падали на сухую землю. Власов набросил на плечи Забелиной свой плащ и скомандовал:

— Теперь — бегом за мной!

По дороге к речке он заметил на поляне, возле кустов орешника, шалаш, сооруженный пастухами или рыболовами, и побежал к этому шалашу, надеясь в тем укрыться.

Дождь все усиливался. Горизонт закрыло сплошной серой завесой. Трава намокла, в низинах струились мутные ручьи. Власов то и дело останавливался и оглядывался. Анна Дмитриевна, наклонив голову и подняв полы мешавшего ей длинного плаща, быстро бежала за ним. Туфли ее промокли, по раскрасневшемуся лицу текли струйки воды. Она была похожа сейчас на расшалившуюся девочку.

Шалаш был маленький, со всех сторон протекал, и только в одном углу было сравнительно сухо. Они там и устроились.

— Ну и дождь! Льет как из ведра, словно небо прорвало. — Она скинула плащ, посмотрела на свои забрызганные грязью ноги. — Ой, на кого я похожа!

— Придется переждать дождь, — сказал Власов. — Снимите чулки, согрейте ноги. — Он бросил ей на колени свой намокший пиджак.

— Что вы делаете?

— Ничего, я солдат, простуды не боюсь!

— А если дождь не перестанет до вечера? — спросила она, снимая мокрые чулки и прикрывая голые ноги полой пиджака.

— Заночуем здесь!

— Вы шутите?

— Что, боитесь?

— Я ничего не боюсь…

— Не беспокойтесь, ливень грозовой, скоро утихнет…

— И все-таки мы не скоро выберемся отсюда! После дождя дорога должна хоть немного подсохнуть…

— Ну и что? Мне здесь неплохо, и я с удовольствием посижу с вами подольше!

— А вдруг вам со мною будет скучно? Вы меня совсем не знаете…

— Мне кажется, что я знаю вас давно-давно!

— Ведь я совсем из другой среды, быть может, вам и не знакомой. Выросла я в музыкальной семье. Мой отец был профессором консерватории, мать — преподавательницей музыки. Из всей семьи только я одна занялась изучением точных наук — и вот стала химиком!

— То-то вы так прекрасно играете на пианино! Я тоже люблю музыку, но, к сожалению, кроме баяна, ни на каком инструменте не играю…

— Играть не обязательно, главное — понимать музыку…

— И этого утверждать не могу. Учиться музыке не пришлось. Когда завелись деньги, купил баян и стал подбирать знакомые мотивы по слуху. Музыка облагораживает человека. Если у меня когда-нибудь будут дети, постараюсь дать им музыкальное образование…

— Вы любите детей?

— Моя мать говорит, что человек без детей — пустоцвет, и я с этим согласен…

— Что ж вы до сих пор не женились?

— Трудно сказать. Вероятно, потому, что предъявлял слишком большие требования к будущей жене… — Он замолчал и некоторое время сидел не двигаясь, почему-то не решаясь взглянуть на нее.

— Кажется, дождь перестал. Отвернитесь, я надену чулки, и пойдем, — сказала Анна Дмитриевна спокойным голосом.

Дождь еле накрапывал, небо почти очистилось, вдали, над лесом, сияли полосы светлой лазури. Вся поляна была залита водой. Возле шалаша образовалась огромная лужа. Анна Дмитриевна стояла перед ней, не зная, что предпринять. Власов нагнулся и легко поднял ее на руки.

— Что вы… Алексей Федорович! — вскрикнула она, невольно обхватив его шею рукой.

Опьянев от прикосновения ее влажных волос к своему лицу, от теплоты ее тела, он ничего не слышал и молча широко шагал, не разбирая дороги. Лужа давно осталась позади, а Власов все шел и шел.

— Отпустите! — прошептала она.

— Я готов нести вас хоть на край света!

— Довольно! — Она с трудом высвободилась из его сильных рук.

Оба были взволнованы. У Власова часто-часто билось сердце. Он и думал только об одном: она скоро уйдет, и счастье быть с ней, видеть ее кончится. Она тоже молчала, быстрыми, изящными движениями маленьких рук поправляя растрепавшиеся волосы…

На остановке никого не было. Вскоре подошел автобус. Они сели. Власов опустил стекло.

— Я, кажется, даже немножко загорела… Чудесный день был сегодня, не правда ли?