Иствикские вдовы - Джон Апдайк

— И не надо спрашивать! — воскликнула Александра. — Я об этом даже думать не могу. Если мы воочию представим себе способ, то невольно начнем сами воплощать его.

Эта мысль показалась Сьюки настолько странной, что она спросила:

— Ты как вообще-то?

— Устала, — призналась Александра.

— Плохо спишь?

— Я с трудом заставляю себя не спать днем, а ночью наоборот: несколько часов глубокого сна, потом вскидываюсь — и уже ни в одном глазу. Птенцы на пруду так шумят! Что такого они находят, чтобы всю ночь болтать об этом друг с другом? Их перевозбуждает луна. В последние дни она так ярко светит, что птицы на дереве начинают щебетать среди ночи. Я встаю, выглядываю в окно и вижу ее там, высоко над деревьями, словно какой-то ужасный белый глаз, заполняющий все поле зрения. Весь мир старается спать, а она идиотически все сияет и сияет. Показывает нам, как мало мы значим.

— Но сейчас почти новолуние. Ты вспомни, как убывала луна, когда мы…

— Пожалуйста, давай не будем об этом, — взмолилась Александра.

— …когда мы молились Богине, — закончила тем не менее Сьюки, как будто Богиня была неудачной идеей именно Александры.

— Какой же сукой Она оказалась, — признала старшая подруга. — Мы никогда не узнаем, о чем попросила ее Джейн и за что получила такой ответ на свою просьбу.

— А моя просьба удовлетворена, — доверительно сообщила Сьюки. — На прошлой неделе я встретила в городе Томми Гортона, его калечная рука, похоже, выздоравливает. Появилась чувствительность и кое-какая подвижность. Не знаю, как далеко может продвинуться исцеление, но он был в такой эйфории, что предложил трахнуть меня.

— Правда? Почему ты мне раньше об этом не рассказала? Это потрясающе!

Сьюки подумала: скорее всего она оставила это событие при себе потому, что оно вплеталось в ее сугубо личную воображаемую картину. Колдовской ритуал все еще оказывал некое галлюциногенное воздействие. Сьюки не хотела напоминать Александре о своей слабости к более молодым мужчинам, поскольку это могло раскрыть секретный замысел, тайную мечту, которую она лелеяла. Внезапно на нее снизошло видение: идеальный юноша, Актеон или Гиацинт, обнаживший перед луной свою безупречную гладкую грудь с восхитительными, красиво очерченными сосками.

— Не знаю, — уклончиво ответила она. — Наверное, не хотела сглазить, Томми был так полон надежды. Боюсь, чудо на том и закончится, как это чаще всего случается. — Вдруг онемев от своего мистического видения, будто была чуточку пьяна, она перешла к окну, выходившему на автомобильную стоянку, и сменила тему: — Я волнуюсь… что, если прилив окажется слишком высоким и Крис не сможет проехать через дамбу?

— Крис? Голубушка, насыпь давно нарастили. Кто стал бы снимать квартиру в кооперативе, в который нельзя добраться?

— В газетах столько пишут о наводнениях. Глобальное потепление климата — какая мерзость!

Прижавшись к стеклу щекой, она могла видеть дальний конец дамбы. Да, сине-стальные воды прилива покрывали идущую по ней дорогу, но расходящаяся рябь, от которой колыхались болотные травы, указывала на то, что там только что проехала машина.

— Что ты сказала, когда Том предложил трахнуть тебя?

— Разумеется, я сказала — ответ отрицательный. — Сьюки сожалела о том, что хоть немного, но допустила другую женщину в свою приватную жизнь; ей было неловко вспоминать, что несколько недель тому назад они сидели друг перед другом голыми.

— Ты скучаешь по сексу? — вдруг спросила Александра с дивана, на котором она, словно римлянка на пиру, полувозлежала перед красиво расставленными закусками. — Я ловлю себя на том, что нисколько не скучаю. Все это такая обуза. У нас с Джимом все было очень поверхностно, хотя, благослови Господь его добрую душу, он старался, чтобы мне все-таки не было скучно.

— Я тоже не скучаю, — солгала Сьюки.

Обе резко встрепенулись, когда у основания лестничной клетки, резанув слух, заскрежетал дверной звонок. Звук был неподобающе громким и грубым, как сирена охранной сигнализации, но подруги не знали, как сделать его потише; банк, хозяин дома, обналичивал их чеки, но на звонки туда никогда не отвечал человеческий голос — только автоматическая запись, предлагавшая множество путей, приводивших в конце концов к безответной тишине. Шаги на лестнице были такими быстрыми и молодыми, что подруги испытали еще один шок, когда дверь открылась и на пороге, тяжело дыша, появился по-городскому изнеженный гермафродитного вида мужчина средних лет.

— Простите, простите, — задыхаясь, произнес он.

— Вы не опоздали, — ободрила его Сьюки, хотя часы на запястье Александры показывали, что он, конечно же, опоздал.

— Дамбу залило, как в былые времена, — продолжал он, постепенно справляясь с одышкой, — и я не сразу решил, рисковать или нет. Не хотелось утопить этот драндулет под гордым названием «хонда», его одолжила мне Грета.

— Эта несчастная машина все равно на ладан дышит, — сказала Сьюки.

— Тем более с ней следует обращаться деликатно, — подхватил он, придав голосу притворную учтивость, и, словно выполняя поставленную режиссером задачу, пересек сцену и вручил Александре банку соленых орешков кэшью марки «Плантерс». — Презент хозяйке.

— Хозяйкам, — ревниво прошипела Сьюки.

— Конечно. Хозяйкам.

— Грета знает, что вы поехали к нам? — спросила с дивана Александра.

— Да. Знает. И сказала, что, если я не вернусь через два часа, она позвонит в полицию. Бедная девочка боится, как бы мне не причинили зла. — Он временно сменил угрюмую лаконичную манеру речи невоспитанного подростка на театральную, без сомнения, оставшуюся от тех времен, когда он участвовал в дневных «мыльных операх» с их безвоздушной студийной акустикой и дотошно аккуратной версией повседневной одежды. По сегодняшнему случаю он облачился в белые джинсы с медными заклепками, мягкие мокасины фирмы «Л.Л.Бин» на резиновой подошве и листериново-голубую футболку с витиеватой надписью «Метс», на спину он набросил желтый кашемировый свитер с V-образной горловиной, завязав рукава на груди. Оглядевшись, он с прежней мальчишеской живостью воскликнул: — Невероятно! Это же здесь у Даррила была японская деревянная баня с репродукторами и сдвижной крышей, открывавшей вид на звезды.

— В комнате, где жила Джейн, можно до сих пор видеть кое-какую арматуру, — подхватила Сьюки. — Ее только покрасили той же краской, что и стены.

Упоминание имени Джейн сразу изменило тональность происходящего. Сьюки замолчала с приоткрытым ртом, словно о чем-то внезапно задумавшись, а Кристофер уставился в винно-красный ковер и даже — кто бы мог подумать? — покраснел.

— Чай, — поспешила прервать молчание Александра, понимая, что она ответственна за этих двух детей. — Кристофер, обычный с кофеином — у нас есть «Липтон» и «Английский завтрак» — или травяной? У нас есть ромашковый, «Сладкие грезы» и зеленый «Добрая земля» с лимонником.

— Травяной я не пью, благодарю, — ответил он, — это слишком старомодно, и после двух не употребляю кофеина. Даже крохотный кусочек шоколада лишает меня сна на всю ночь.

— Значит, чай отменяется, — заключила Александра.

— А что еще у вас есть из напитков? — спросил Кристофер.

— Вино? — робко, неуверенно предложила Сьюки. — Бутылка откупорена, но она была закрыта плотной пробкой.

— Какого цвета? — спросил он. — Красное. Кьянти.

— Какой марки?

— Что-то калифорнийское. «Карло Росси».

— О Господи. Гигантская экономная расфасовка.

— Это Александра купила.

— Дамы, вы не слишком балуете себя, не так ли?

Александра вмешалась, обратившись к Сьюки так, словно этого мужчины рядом не было:

— Зачем ты стелешься перед этим молокососом? Мы его звали на чай — значит, будет чай. А если он такой привередливый, дай ему стакан воды.

— Капля скотча с водой будет еще лучше, — уступая, произнес Кристофер более легкомысленным голосом, которым, видимо, тоже пользовался на телевидении.

«Интересно, когда он играл в последний раз? — подумала Александра. — Какой жалкий „бывший“. А может, и „небывший“». Тем не менее вот он, в некотором роде гость. Его откровенно заявленное намерение убить их создавало между ними некую интимную связь.

— Я поищу, — подобострастно сказала Сьюки.

Пока из темной комнаты Джейн раздавались звуки выдвигаемых ящиков и открываемых шкафных дверей, Александра сочла себя обязанной поддержать разговор:

— Мы теперь много не пьем. Да, когда-то выпивали, в прошлой жизни, в той, в которой вы нас знали.

— Это было ужасно, — нагло сказал он, — слышать из-за стены, как ваша компания становилась все глупее и шумнее, а потом вообще начинала пронзительно вопить. Эти вопли и жуткий смех… Как я мог спать в такой обстановке?