Удар иглы - Илья Стальнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да…
– Но вместе с его смертью надежды на прекращение войны рухнули. А вот вступивший на престол двадцатидевятилетний Селим Третий не пожелал начинать свое правление с позорного мира. И поэтому война вспыхнула с новой силой… А кто подливал масло в огонь?
– Мы…
– Опять правильно! А кто убил старого султана? Каким ядом, кстати, воспользовался убийца?
– Моим фамильным ядом…
– Ну а если подробности об убийстве станут известны вашему трехбунчужному сераскиру?
– Нет, нет! Ты не сделаешь этого!… Хотя бы ради нашей давней дружбы!
– Конечно, не сделаю, если ты ради нашей давней дружбы уничтожишь еще и сераскира Измаильского,
– Что?!
– Да, брат! Это необходимо! Знай же, трехбунчужный собирается сдать Измаил русским без боя, а этого не желает наш великий господин…
– Яне пойду на это!…
– Горячишься, брат… Подумай как следует.
– Нет, нет и нет!
– Зря… Ну что же, найдутся другие дети сатаны, которые сделают это…
Я успел заметить, как в пиалу с чаем, стоявшую перед толстяком, упал какой-то черный шарик, ловко подброшенный туда бароном. Он растворился в жидкости моментально, не изменив обычного цвета и вкуса ароматного напитка.
– Допивай свой чай и расходимся, – сказал барон, пристально глядя в глаза янычару.
Тот каким-то подневольным движением схватил пиалу и отпил из нее. Тут же глаза его закатились, а все тело затряслось в судорогах. Это продолжалось не более минуты, после чего все кончилось, и Селим-паша взглянул помутневшими глазами на барона.
– Чего изволишь, повелитель? – спросил он.
– Я – сатана! – сказал барон. – Я твой великий господин. Я приказываю тебе, ничтожный, пойди в дом сераскира и убей его ударом кинжала в грудь!
– Я понимаю тебя, мой великий хозяин!
– Ты убьешь его вот этим кинжалом!
Барон вложил в руку двухбунчужного стилет. На его рукоятке я увидел знакомый символ – змея, опоясывающая солнце.
– Я убью его! – яростно прорычал толстяк и, сжимая рукоятку стилета, выскочил в сад.
– Не сомневаюсь в этом! – ухмыльнулся барон и безмятежно разлегся на коврах.
Я вышел вслед за одурманенным Селим-пашой на свежий воздух. Теперь я знал, что мне делать…"
* * *Этот сон был еще ярче, чем предыдущие. Он выглядел настолько реальным, что возникал вопрос: а где же все-таки настоящая действительность – там или здесь, в моей двухкомнатной квартире? Я видел вновь перед собой шахматную доску. Рядом был еще кто-то.
Он стоял ко мне спиной, и я никак не мог осознать, имеет ли он определенную материальную форму или просто является сгустком тьмы. Это был мой враг. Он начал оборачиваться, и тут я проснулся в холодном поту. Часы показывали без четверти восемь. Аля спала, натянув простыню на голову и съежившись под одеялом. Она пошевелилась и проснулась…
Мы сидели и завтракали. Я без всякого аппетита жевал бутерброд с колбасой. По утрам я почти ничего не ем.
– Сегодня что-то случится, – каким-то неживым голосом произнесла Аля.
– Что случится?
– Что-то страшное.
– «Случилось страшное», как поется в телерекламе.
– Я чувствую, сегодня будет какая-то развязка клубку, который нас опутал.
– Если верить убийце, отправившему на тот свет-беднягу монаха, сегодня мой последний день. И нужно уже заботиться о поминках.
– Ты все еще никак не можешь поверить в то, что я тебе говорю.
– Во что-то могу поверить. То, что я видел в лаборатории, приходится воспринять как данность, но доверять всей чуши, которую вы с Димой мне наговорили… Нет, это слишком.
– Витя, сегодня правда твой последний день. И мой – тоже. И сейчас идут последние часы, когда мы еще можем как-то повлиять на обстановку. Дальше мы будем просто раздавлены.
– Ты такие вещи говоришь… Это тебе не карточные масти угадывать, тут замах шире нужен.
– Я говорю то, в чем уверена. – Аля со стуком поставила чашку с чаем на стол. Чашка треснула, и по скатерти начало расплываться коричневое пятно.
– Что ты от меня хочешь?
– Не знаю. Это можешь знать только ты. Я уверена, ты единственный, кто способен еще повернуть ситуацию.
– Может быть, ты и права, – вздохнул я. – Но я просто не знаю, что могу сделать. Понимаешь, не знаю,
– У тебя осталось еще немного времени, чтобы узнать это, дорогой.
– Тебя подвезти до работы?
– Не надо.
– Будешь ухолить, закрой дверь на два оборота, Ключ – на трюмо. До вечера.
– До вечера еще неизвестно, что произойдет…
Погода сошла с ума. Ветер крепчал, пригибая деревья, стуча сучьями по металлической крыше гаража. Я подсоединил дворники, отключил противоугонное устройство, снял с педали колоду, включил зажигание и вывел машину со двора.
Люди спешили по суетным утренним улицам на работу, ждали автобус, пригибались под порывами ветра, отворачивались от летящей в лицо пыли. До Чумазовки я добрался быстро. Еще за завтраком я понял, что упустил при обыске нечто существенное. Там должно быть что-то чрезвычайно важное, о чем говорил убийца.
«Снята вторая печать, – вспомнились мне слова бродяги. – Возьми в моем жилище гри…»
Он недоговорил. Я так и не узнал, что такое «гри». С какой стати убийца стал бы помогать мне? Не знаю, какие у него были соображения, но, по-моему, он все же хотел мне помочь. А о мотивах будем гадать потом… Если выживем.
Сантиметр за сантиметром я начал осматривать домик. Углы, половицы, подпол, чердак. Не забыл даже проверить, нет ли во дворе свежевзрыхленной земли.
То, что искал, я обнаружил под полом. Предмет, по форме и размером напоминающий портсигар, сделанный из какого-то гладкого, крепкого, блестящего металла, на котором не было ни одной царапины. По корпусу шла черная полоса и ряд разноцветных кнопочек. Я нажал на одну из них, и на поверхности «портсигара» появился разноцветный кристалл. Я дотронулся до него, но мои пальцы ощутили лишь пустоту. По-моему, кристалл был голографическим изображением.
– Еще один подарок с того света, – произнес я вслух. Вряд ли кто на Земле способен создать подобную вещь. Насколько я читал, технология голографических проекций пока не развита. Но дело даже не в этом. Я просто чувствовал чуждость этого предмета для нашего мира.
– Гри, – произнес я, пытаясь поймать ускользающую мысль. И тут на меня снизошло озарение. – Гризрак!
Это слово поднялось откуда-то из тьмы, пришло издалека. Я готов был поклясться, что когда-то очень хорошо знал его. И видел этот предмет не впервые. Он когда-то сыграл большую роль в моей жизни… В какой именно жизни? – вдруг как током пронзило меня… Я присел на расшатанный стул на кухне домика и попытался собраться с мыслями, вспомнить то, что должен был вспомнить и что закрыто от меня за семью печатями. И не смог.
Надо навестить преступника. Может быть, врачи привели его в чувство?
* * *Городской медицинский центр был один из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей в расчете на отличное оборудование и прекрасных специалистов. Оставив машину на стоянке, я прошел через парк с высокими липами, скрывавшими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения напялил белый халат и в сопровождении завотделения – здоровенного, с волосатыми руками лысого детины – прошел в палату. Один из охранников, долговязый сержант, дремал на стуле. Второй, широкоплечий старшина, считал галок за окном, сидя на подоконнике. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:
– Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий.
– Угомонись. Вам же сказали, чтобы глаз не спускали с убийцы, а вы тут… отдыхаете!
Старшина ткнул в бок своего напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.
– Да куда же этот злыдень денется? – рассудительно произнес старшина. – Мы его наручниками к кровати пристегнули… Как трупешник валяется. Не шевелится даже.
– А вдруг придет в себя. Наручники же расстегнуть – плевое дело. В общем, еще раз такое увижу – пеняйте на себя.
– Орлы, – усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взглядом милиционеров.
Рядом с кроватью больного стояла тумбочка с каким-то аппаратом, щупальца которого тянулись к неподвижному телу, а по экрану ползла зубчатая кривая. Грудь бродяги вздымалась ровно, на лице играл здоровый румянец, В целом выглядел он неплохо, если, конечно, не обращать внимания на такие мелочи, как полная неподвижность и бесчувственность к внешним раздражителям.
Я нагнулся, пощупал пульс больного. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как его рука дернулась и впилась мне в запястье с такой силой, что даже с моим кандидатством в мастера спорта по тяжелой атлетике пришлось бы попотеть, чтобы вырваться.
Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнес:
– Луна… сломает третью печать… Он придет на старое место и откроет… откроет дверь… Ты умрешь… Гризрак.
