Удар иглы - Илья Стальнов

– Луна… сломает третью печать… Он придет на старое место и откроет… откроет дверь… Ты умрешь… Гризрак.

Я вздрогнул. Он повторил слово, которое недавно пришло мне в голову. Значит, оно вовсе не результат расшалившегося воображения.

Рука бродяги безжизненно упала на простыню, веки дрогнули. По лицу начала расплываться зеленоватая бледность. Завотделением бросился к нему, потом резко ударил по кнопке вызова сестры. Вскоре все закрутилось, замелькали белые халаты. Инъекции, непрямой массаж сердца.

– Пульс сто сорок, слабеет!… Пульс нитевидный, судорога! – кричал завотделением, давя на грудную клетку пациента. Он кинул на меня быстрый взгляд. – Да уйдите вы отсюда! – И опять медсестре:

– Готовьте шприц с адреналином…

Минут через десять завотделением вышел из палаты.

– Будет жить твой душегуб, господин сыщик, – ухмыльнулся он и хлопнул меня по плечу…

"Селим-паша нетвердой походкой хорошо подвыпившего человека, хотя Аллах и запрещает правоверным мусульманам употреблять спиртное, направлялся к центру города-крепости, – читал я очередную пожелтевшую страницу, – Мы (я шел за ним) миновали Западные ворота, прошли несколько узеньких улочек, где едва-едва могли разминуться два осла с поклажей, и наконец вышли к роскошному палаццо, который был воссоздан в стиле дворцов, некогда принадлежавших венецианским дожам. С трех сторон прекрасное строение оберегали рукотворные пруды и лишь с одной стороны – янычары из личной охраны грехбунчужного паши.

Бросив несколько слов стражникам, Селим-паша важно проследовал в сад и ступил на дорожку, ведущую к увитой плющом и диким виноградом арке. За ней он и скрылся. А мне не оставалось ничего другого, как быстро просеменить мимо усатых здоровяков и исчезнуть в ближайшем проулке.

Теперь только одна мысль владела мной: как проникнуть во дворец, в его внутренние апартаменты. 5 и сам не знаю, почему вдруг загорелся неистовым желанием предостеречь сераскира от убийцы, а затем уговорить его решиться на сдачу крепости без 5оя. Уж очень не хотелось мне видеть поле будущей битвы, усеянное телами убиенных солдат. В душе я все же не был военным человеком, для которого естественным состоянием является желание уничтожить врага. Я полагал, что всякому человеку свойственно искать компромисс, уходить от гибельного противостояния. А раз так, то всегда можно договориться с противником и с помощью мелких уступок выиграть в главном. Потому-то и предполагаля, наивный человек, что мне следует «открыть глаза» трехбунужному, поведать о том, что видел, и попросить рассудить здраво… Однако я даже не мог предположить, то далеко не все живущие под этим небом разделяет мои взгляды. Для некоторых большее значение имел сиюминутный успех, временная удача, реже – и спасение души на веки вечные и заслуженное блаженство не только на небесах, а еще здесь, на грешной земле.

В эту ночь я был хозяином в городе. Днем на здешних улицах не протолкнешься среди простолюдинов, – воинов, купцов, дервишей, имамов, муэдзинов и прочая и прочая, а вот теперь не было ни души. И все же обольщаться мыслью, что я нахожусь в полной безопасности, не приходилось. Время от времени издалека доносилось бряцанье оружия и топот ночных стражников. Стараясь не попадаться им на глаза, я быстро уходил с их дороги. Но однажды все же не уберегся и чуть было не стал жертвой каких-то оборванцев, прятавшихся в развалинах. Приняв меня за женщину, два разбойника понадеялись на легкую добычу, но просчитались. Одного я сбил с ног ударом рукоятки кинжала, а второй, видя недюжинную силу и проворство во владении оружием «женских ручек», испустил душераздирающий крик: «Ля-илля-гу-у!» – и быстро скрылся в каком-то подземном убежище. Естественно, я не стал его преследовать и постарался поскорее уйти подальше от опасного места.

Нападение бродяг вывело меня из душевного равновесия, напомнило, что я играю в опасную игру, ставка в которой моя собственная жизнь. Мое внимание привлек шум поблизости. Вскоре я приметил процессию из двадцати женщин, до смерти напуганных ночной темнотой, не столько идущих, сколько бегущих по направлению к палаццо, куда нужно было и мне. Что-то подтолкнуло меня к ним, и я неожиданно для себя очутился в самом центре женской толпы. И тут только понял, что это те самые милашки, которыми я совсем недавно любовался в банях. Из их разговоров я узнал, что женщины выражают недовольство отсутствием охраны. Одна из самых здравомыслящих пояснила остальным:

– Все защитники ислама сейчас находятся на крепостных стенах. Даже евнухов отправили туда. Говорят, что вот-вот должен начаться страшный бой и неверные пойдут на приступ…

– А если кто-нибудь задумает черное дело и похитит жен и наложниц Превосходительного? Тогда как? – пропищал тонкий язвительный голосок.

– Тогда мы сами сумеем за себя постоять! – храбро молвила старшая из женщин, и в лунном свете молнией сверкнуло лезвие кинжала, которым она устрашающе взмахнула.

Женщины были настолько возбуждены темнотой и собственными страхами, что не обратили на меня ровным счетом никакого внимания. Я уже радовался тому, что с их помощью легко проникну в дом местного военачальника, но тут вмешались стражники, охранявшие вход.

Один из них дважды пересчитал женщин по головам и, пожав плечами, обратился к начальнику стражи:

– Мой господин! В бани отправились двадцать газелей, а сейчас их на одну больше. Как быть?

– Одной больше, одной меньше… – зевнул тот и махнул рукой. – Чем больше газелей у нашего Превосходительного, тем больше ему удовольствий. Пропусти их!

Через несколько минут я уже осваивался на женской половине дома. На меня по-прежнему не обращали внимания, все готовили любимую жену трехбунчужного к ложу любви, а я молчаливо созерцал происходившее. Это не понравилось одной из служанок.

– Эй, дылда? – неожиданно обратилась она ко мне. – Что-то я тебя не припоминаю… Хоть бы здесь сняла покрывало!

Я тонким голоском прогнусавил что-то про свой зарок, данный самом Аллаху, не снимать чадру до тех пор, пока последнего неверного не покарает рука турецкого воина. Этого оказалось достаточно, чтобы успокоить служанку. Она сказала мне:

– Раз так, то отправляйся на мужскую половину и сообщи, что госпожа готова отойти ко сну…

– Уже бегу, – пропищал я и не торопясь отправился по уже знакомым ходам и переходам к выходу.

Мне опять повезло. Войдя в один из залов, я будто наткнулся на невидимую стену. Прямо передо мной, как вкопанный, набычившись и хмурясь, стоял Селим-паша. Его лицо налилось кровью, затуманенный взор устремился в какие-то неведомые дали. Он даже не посмотрел на меня, будто и я не существовал на свете. Он больше походил сейчас на раскрашенную статую. Мне даже стало как-то не по себе.

«Что же с ним сотворил этот барон? – подумал я. – Будто душу отнял. Стоит как чурбан, и не удивлюсь, если он выполнит волю барона. В голове не укладывается! Ну и возможности у этого негодяя!…» Я спрятался за длинной портьерой, на которой золотом по замше были вытканы игравшие в мяч ягуары. Я стоял теперь совсем недалеко от застывшего Селим-паши. Он даже голову не повернул в мою сторону.

Ждать пришлось недолго. Сначала мимо меня прошествовала толпа женщин, сопровождавших тонкую и грациозную хозяйку, направившуюся в свою опочивальню. Вскоре с другой стороны появился и сам надменный сераскир Измаила Айдос Мегмет, трехбун-чужный паша, окруженный телохранителями-тургау-зами с устрашающими физиономиями. Да, это был он, ошибиться невозможно. Насколько я разбирался в одеждах и обычаях этой страны – в зал входил хозяин дворца.

«Ну сейчас что-то произойдет», – со страхом подумал я и не ошибся.

Селим-паша, которому сераскир приветливо кивнул, оскалился, будто оборотень, готовящийся принять волчье обличье, затем выхватил стилет, врученный ему бароном, и со злобным нечеловеческим визгом, от которого кровь стыла в жилах, бросился на своего начальника и благодетеля.

Телохранители замерли от неожиданности, но уже через миг все-таки успели схватить его. Ну и хорошо – помощь моя не понадобилась…

Однако я рано радовался. Будто подталкиваемый мощной пружиной, толстяк рвался к сераскиру. Он рычал, брызгал пеной изо рта, выкатив глаза так, что они вот-вот должны были выскочить из орбит. Зрелище было жуткое и преотвратительное. И произошло нечто удивительное. Селим-паша тащил за собой двух огромных телохранителей, бессильных справиться с ним, и неумолимо продвигался к сераскиру, который, испуганно вытаращив глаза, пытался вжаться в стенку. Резкое движение – убийца стряхнул с себя тургаузов, навис над сераскиром, будто неотвратимое возмездие за грехи, и занес над его головой стилет. Хозяина дворца ждала неминуемая погибель, но тут раздался мой выстрел, эхо которого прокатилось по помещениям.

Мне показалось, что одного выстрела будет недостаточно, поскольку Селим-паша все же ударил свою жертву. Но тут уж сам сераскир проявил завидную прыть, сумев увернуться и отпрыгнуть в сторону. Селим-паша еще секунду постоял, а потом рухнул на пол.