Высшее общество - Бертон Уол

Вера Таллиаферро, которая прилетела из Куэрнаваки и теперь подслушивала и подсматривала сквозь приоткрытую дверь ванной комнаты, не могла скрыть своего отвращения. Она отхлебывала граппу прямо из стакана для полоскания зубов и выражала свое недовольство, брызжа слюной:

– Spórca paglietta, Conte Baciaculo…[33]

– Я запрещаю тебе, – сказала Консуэла без тени упрека, задумчиво вытирая свой палец.

Но с Чэмп дело обстояло совершенно иначе. Консуэла боялась старую Гутту Перчу – их отношения прошли три стадии, – так она боялась бы старую и потому опасную машину для лечения электрошоком. Было время, когда Консуэла пользовалась этой машиной, зависела от нее и, хотя очень недолго, но верила, что она ей нужна. Теперь же она стояла бесполезная, испорченная, очевидная подделка шарлатана, пыльная, большая, пахнущая касторкой и все же… все же совсем не предмет для насмешек. Все еще действенная, все еще опасная, могущая нанести удар, если к ней слишком близко подойти.

В противоположность Консуэле Вера встретила Чэмп с нескрываемой радостью. Она никогда не боялась старого мастифа, поскольку была недосягаема для Йеттиных клыков. В одном и вполне определенном смысле обе женщины были похожи: доходы обеих зависели от других. Но если Чэмп обделывала свои делишки, вцепившись в свою жертву подобно пирании, то Вере Консуэла добровольно приносила дань. Добродетель ставила Веру на недосягаемую для Чэмп высоту. Более того, Вера занимала в жизни господствующее положение: она была по-настоящему благородной дамой, которая могла (и много раз прибегала к своему праву) допустить или не допустить Чэмп в высший свет в зависимости от своей прихоти.

Вот по этим-то причинам Вера не боялась Чэмп. Что касается радости, то Вера предпочитала оставить ее причины без объяснений. Даже Консуэле, ее единственной конфидентке, она не хотела признаться, что ее схватки со старой Гуттой Перчей были как бы частью бесконечных мировых олимпийских игр. Это было древнее состязание между романской и англосаксонской расами, между тем, кто объединяет, и тем, кто анализирует, между идеалистом и прагматиком, между салоном и клубом. Вера услышала суховатую музыку собачьего смеха, когда она положила свою маленькую затянутую в перчатку руку на покрытую псориазом щеку Чэмп.

– Mais, quelle surprise! Epatant! – воскликнула Вера. – Chère, chère, Yetta…[34]

– Заткнись, Вера! – зарычала Чэмп. – Не смей говорить со мной по-французски. Где эта неблагодарная тварь? Прикажи подать мне цыпленка. Что происходит? Боится показаться на глаза? Это я научила ее всему, что она знает. И ты должна быть мне благодарна, ты, венецианская дрянь. Я знаю, что у тебя вставные зубы.

– Бедняжка Йетта, – сказала Вера сочувственно, – только что из Нью-Йорка. И промокла, наверное. Некому поменять тебе белье. Все крошки упорхнули. Не хотите ли принять ванну или, может быть, посмотрите порнофильм? Я не знаю, как здесь будет…

– Гры… – взревела Йетта и мерзко выругалась. Она попыталась захватить Верину голень тяжелой клюкой, но добилась только того, что смахнула со столика фотографию Ходдинга и Сибил. – Кто это? Я не его имею в виду, кто эта шлю-юха? – пропела она со старомодным нью-йоркским акцентом.

– Прошу меня извинить, дорогая, – сказала Вера, обходя стороной Йетту и направляясь к двери. – Я должна бежать. Они, конечно, могли бы послать кого-нибудь, кто написал бы для вас. Нет? Никого? Как дурно обращаются со стариками в этой стране!

– Послушай, Вера, – голос Чэмп походил на голос капитана баржи, – ты скажешь этой маленькой дряни, что я ожидаю ее, и я не двинусь с места, пока не увижу ее. Я хочу знать все дерьмо. До последнего кусочка. Скажи ей, что я не трону ее, но если она не придет сюда, я все здесь разнесу в клочья. Я ее на куски разорву. И эту шлю-юху. Я вас всех разнесу. Поняла?

– Mais, charmante! – Вера всплеснула в ладоши. – Tellement drôle,[35] что никто больше не читает вас. У вас такой прекрасный стиль.

– Я сказала, передай ей! – заорала Йетта.

– Ну, разумеется, дорогая, – сказала Вера. – Я как раз отправлялась, чтобы посмотреть, найдется ли для вас комната.

– Я сказала тебе, я хочу цыпленка и эту чертову ледышку Коль!

Вера помедлила ровно столько, чтобы посмотреться в зеркальце и проверить макияж, и, как бы поглощенная этим занятием, словно забыла о Чэмп, а затем стала грациозно спускаться вниз в холл. Она услышала очередное «Га-ррр», переходящее в каскад неистовых воплей. «Наверное, это Йетта пытается передвигаться в своей коляске, – безмятежно думала Вера. – Пройдет еще несколько минут, прежде чем она обнаружит, что под заднее колесо я подложила последний том автобиографии Крими. Консуэла будет, конечно, опечалена тем, что книжка испорчена, ведь на ее титульном листе стоит его автограф. Впрочем, ее литературные вкусы такие невзыскательные».

В это мгновение Консуэла собственной персоной появилась из задней двери своей гардеробной. С побелевшим лицом и возбужденная, она взяла Веру за руку, и обе женщины отправились к лифтам, чтобы попасть на верхний этаж.

Вечер протекал замечательно. Отель предоставил очень интимный бальный зал, всего на каких-нибудь двести персон, не более, который вместе с гостиными, барами и комнатами отдыха занимал две трети этажа. Зал был полон, но в нем царило спокойствие. Это было то чудесное время, когда распад еще не начался и не произошло ни одного досадного инцидента. Этаж выше был полностью предоставлен гостям, и все свободные комнаты были, конечно, открыты и снабжены всем необходимым для утоления голода и жажды. Еще выше располагалась ставка Деймона Роума и его «организации» – целых четыре этажа со специальным оборудованием, лифтами, доктором и командой «пинкертонов» под рукой. Отель заработал на вечеринке одиннадцать, а то и двенадцать тысяч…

Сибил весело танцевала с Полом, удивляясь обилию знакомых лиц – многие из них были ей мало приятны – и неожиданно поняла, что видела этих девочек на вечеринках и за столиками в барах дорогих ресторанов Голливуда года полтора тому назад.

– Да ведь это уличные девки! – хихикнула она и уткнулась Полу в плечо. Пол посмотрел на нее с перекошенной улыбкой. – Не будь таким противным задавакой.

Сначала он покачал головой утвердительно, потом отрицательно. Она засмеялась и осмотрелась вокруг, пытаясь найти Ходдинга, но без всякого чувства беспокойства. Она знала, что он непременно отыщет Карлотту и будет рад спихнуть ее, Сибил, на Пола.

– Смешно, – сказала она, – все как воды в рот набрали, никто ни с кем не разговаривает. Только мы продолжаем вести себя так, будто ничего не случилось. От этого мороз по коже продирает… совсем немного…

– М-да, – согласился Пол. – Но осталось всего две недели до гонок…

– Когда мы отбываем?

– Я попытаюсь поговорить об этом с Холдингом сегодня ночью. Полагаю, мы должны отправиться туда немедленно. Чем больше нам удастся погонять машину по трассе, тем лучше. Мы сможем проверить, есть ли какие упущения.

Сибил помахала рукой Жоржи Песталоцци и улыбнулась набобу из Чандрапура. Затем Пол услышал, как Сибил с шумом вдохнула воздух.

– Вот это дела! – присвистнула она, и Пол проследил за ее взглядом.

Гэвин Хеннесси, совершенно пьяный, в одном коротком махровом купальном халате стоял при входе в танцевальный зал. Одной рукой он сжимал бутылку коньяка, а другой – заломил руку за спину своей шведской подружке Бигги. Бигги выглядела странно маленькой, потому что стояла в раболепной позе на коленях, пытаясь освободиться от его железной хватки. Она хныкала и была раздета до нижнего белья.

Танцующие пары остановились и начали собираться полукругом напротив Хеннесси. По всей видимости, он не был расположен к шуткам: его лицо кривилось от злости, а голос (хотя Пол не смог подобрать правильное слово) был мертвенно ровным.

Пол двинулся вперед. Сибил вцепилась в него.

– Послушай, зачем тебе вмешиваться? – спросила она.

– Затем, – Пол улыбнулся, сделав над собой усилие, попытался объяснить, но быстро передумал и отрезал: – Затем.

Он пробился через толпу и положил руку на плечо Хеннесси.

– Не рискуй, приятель, – пьяно пробормотал Хеннесси. – Если хочешь перепихнуться, плати. Двадцать баксов за палку. Она даст тебе, как ты захочешь.

– Гэвин, ради бога, – сказал Пол, – ты покалечишь девочку.

– Где Деймон Роум и его итальянские гангстеры? – спросил Хеннесси. – Небось, не прочь полакомиться вырезкой из этой огромной блондинистой задницы. Я намереваюсь…

Пол не спускал глаз с бутылки. Кисть и предплечье у Хеннесси были худыми. Осторожно, отвлекая внимание Хеннесси от своих глаз, он обратился к кому-то из толпы:

– Эй, кто-нибудь, накройте девочку, пожалуйста. Пиджаком или еще чем-нибудь.

Вперед выдвинулась женщина с палантином. И этого было достаточно. Хеннесси перевел взгляд на нее, и Пол наступил каблуком ему на ступню и, всей своей тяжестью удерживая его в таком положении, нанес удар в солнечное сплетение. Хеннесси быстро вскочил и они, сцепившись вместе, выкатились из толпы в свободный коридор. Пол оторвался от противника и встал, готовый нанести новый удар в лицо, но в этом не было необходимости. Глаза Хеннесси были зажмурены от боли и, странно, он выглядел каким-то умиротворенным. Он позволил Полу посадить его, а затем поставить на ноги. Когда они продвигались вдвоем по коридору, Полу удалось краешком глаза разглядеть Сибил. Она и Мэгги Корвин обнимали, утешая, Бигги. Было что-то в этом зрелище, что приятно тронуло душу Пола.