Мао Цзэдун - Александр Панцов

И все же кое-какие сдвиги наметились, и новый курс КПК получил закрепление в документах ее II съезда, проходившего в Шанхае с 16 по 23 июля 1922 года. Форум состоялся в отсутствие Мао, который хотя и прибыл в Шанхай для участия в нем, но на него не попал. По словам самого Мао Цзэдуна, он «забыл название места, где он [съезд] должен был проходить, не смог найти никого из товарищей, а [потому] пропустил его»50. Звучит это заявление странно, так как адрес Чэнь Дусю-то, по крайней мере, Мао должен был помнить: бывал он в этом доме неоднократно. Но никаких более вразумительных объяснений его отсутствию нет.

Так ни с чем он и вернулся в Чаншу, о чем мог лишь пожалеть, поскольку съезд был очень важным. Делегаты реорганизовали руководящие органы партии, избрали вместо Бюро Центральный исполнительный комитет во главе с Чэнь Дусю и основали новый партийный орган — журнал «Сяндао чжоукань» («Еженедельник „Проводник“»). Обсудили они и ставший на тот момент главным для них вопрос о едином «демократическом» фронте. Из двенадцати человек, присутствовавших на форуме, пятеро принимали участие в подготовке или работе съезда народов Дальнего Востока. С докладом об этом коминтерновском саммите на съезде выступил Чжан Готао51. Выслушав его, съезд выразил согласие с принятыми в Москве и Петрограде решениями, утвердив закрытую резолюцию об «объединенном демократическом фронте» и манифест. В обоих документах довольно подробно обосновывалась необходимость создания межпартийного блока компартии и Гоминьдана52. В социальном плане объединенный фронт мыслился как «временный союз» пролетариата и крестьян-бедняков с национальной буржуазией, которая, как признавалось в декларации съезда, была «в состоянии объединить свои силы и выступить против иностранного капитализма и продажного правительства Пекина»53. Что же касается выдвинутого ранее предложения Маринга о вступлении коммунистов в Гоминьдан, то съезд обошел его молчанием.

Интересно, что идея объединенного фронта, предложенная съездом, дополнялась в его документах предложением о создании так называемого параллельного «Демократического союза», иначе — «Союза движений за народовластие»54, в который предполагалось вовлечь членов профсоюзов, крестьянских союзов, союзов торговцев, учителей, студентов, политических женских союзов, клубов юристов и издателей в различных городах страны, а также членов парламента, «сочувствующих коммунизму». Последние должны были, по мысли китайских коммунистов, образовать левое руководящее крыло в «Демократическом союзе»55. Этот радикальный «союз» был не более чем уловкой: имелось в виду на практике облечь в его форму само сотрудничество КПК и Гоминьдана при непременной гегемонии компартии.

Решения съезда были направлены в каждую партийную организацию. Получил их и Мао Цзэдун. И в середине августа в Чанше под эгидой компартии прошел учредительный съезд «Демократического союза» различных общественных организаций. Одним из руководителей его стал Ли Лисань. Аналогичные объединения были созданы также в Пекине, Хубэе, Шанхае и Гуандуне56. Гоминьдановцы, однако, не поддержали эту инициативу.

12 августа 1922 года в Китай вернулся Маринг. Он не мог не чувствовать себя победителем. Ведь с собой он привез две бумаги, которые должны были заткнуть рты всем его недоброжелателям в КПК. Первая из них представляла собой написанную секретарем Исполкома Коминтерна Карлом Радеком инструкцию, в которой полностью поддерживалась инициатива Маринга о вступлении коммунистов в Гоминьдан. В ней подчеркивалось, что Коммунистическая партия Китая должна сохранять внутри Гоминьдана полную независимость и находиться в нем только до тех пор, пока не превратится в массовую политическую организацию. Вторая бумага была директивой Войтинского, являвшегося в то время уже главой Дальневосточного отдела ИККИ. В ней прямо подчеркивалось: «Центральный комитет Коммунистической партии Китая согласно решению Президиума Коминтерна от 18 июля должен… проводить всю свою работу в тесном контакте с тов. Филиппом»57. (Это, как мы знаем, был один из псевдонимов Маринга.)

Сразу же по прибытии в Шанхай Маринг, по воспоминаниям Чжан Готао, сообщил руководству компартии: «Коминтерн одобряет идею вступления членов КПК в КМТ [Гоминьдан] и считает, что это новый путь создания объединенного фронта»58. 25 августа он посетил Сунь Ятсена, который опять находился в Шанхае, изгнанный из Кантона неожиданно предавшим его Чэнь Цзюнмином. Сидя в уютном кабинете доктора Суня, эмиссар ИККИ информировал лидера Гоминьдана о том, что Москва советует коммунистам Китая объединиться с его партией. При этом он рекомендовал Суню уделять больше внимания рабочему и крестьянскому массовому антиимпериалистическому движению59. Дезориентированный изменой милитариста Чэня, Сунь готов был принять его предложения, соглашаясь на реорганизацию Гоминьдана. Он долго думал в те дни о судьбе китайской революции и, по его собственным словам, «разочаровался во всем, во что раньше верил». Еще в Кантоне, сразу же вслед за переворотом бывшего соратника Чэнь Цзюнмина, он «убедился, что единственным действительным и искренним другом китайской революции является Советская Россия»60.

Да, Маринг имел все основания торжествовать. Но Чэнь Дусю так просто капитулировать не хотел. Не желали сдаваться и поддерживавшие своего председателя члены избранного на II съезде Центрального исполнительного комитета партии — Чжан Готао, Цай Хэсэнь (он вернулся из Франции в начале 1922 года) и Гао Цзюнъюй, главный редактор только что созданного органа КПК «Сяндао чжоукань», а также кандидат в члены ЦИК Ли Дачжао. 29 августа по требованию Маринга все они собрались на совещание в городе Ханчжоу. Так же как и заключительное заседание Учредительного съезда в Цзясине, проходило оно на воде. Его участники арендовали лодку и в течение двух дней (разумеется, с перерывами на еду и сон) катались по расположенному на краю города живописному озеру Сиху, окруженному причудливыми холмами с высящимися на них изящными средневековыми пагодами. «Наверху — небо, а внизу— Су[чжоу] и Хан[чжоу]», — говорят в Китае, имея в виду красоту здешних мест. Тихие заводи, сплошь покрытые ярко-красными лилиями, на этот раз, однако, к покою не располагали. Лодка тихо скользила меж небольших островков, утопающих в бамбуковых зарослях, но совещание, в котором помимо членов ЦИК и Маринга участвовал еще и переводчик последнего Чжан Тайлэй, развивалось бурно и драматично. Судя по воспоминаниям Чэнь Дусю, все члены Центрального исполкома, присутствовавшие на этой встрече, выступили против предложения коминтерновского агента, резко потребовавшего от них выполнения решений ИККИ. Представитель Кремля на первых порах был поддержан одним Чжан Тайлэем, однако тот не входил в состав ЦИК. Все доводы Маринга встречались в штыки. Наконец он не выдержал и, стремясь добиться перелома в дискуссии, пригрозил отлучением диссидентов от Коммунистического Интернационала. Его речь прозвучала как ультиматум: он в категорической форме потребовал от присутствовавших подчинения коминтерновской дисциплине61.