Мао Цзэдун - Александр Панцов

И тут Чэнь Дусю все стало ясно. О равноправии с московскими большевиками нельзя было даже мечтать. Его партия, находившаяся в младенческом состоянии, целиком зависела от Москвы, а та требовала одного — беспрекословного послушания. До образования КПК большую часть средств, необходимых для функционирования большевистских кружков, Чэнь Дусю изыскивал сам, в основном за счет издательской деятельности, но с образованием компартии денег стало катастрофически не хватать. Ведь расходы коммунистов все время увеличивались, и если в начале 1921 года они составляли всего 200 долларов, то уже к концу года достигли почти 18 тысяч!62 Какое-то время лидеры КПК еще наивно считали, что не должны зависеть от субсидий Коминтерна63. Однако жизнь диктовала свои законы. В 1921 году Коминтерн предоставил молодой партии 16 тысяч 650 китайских долларов, в то время как сумма, которую партия смогла собрать самостоятельно, равнялась одной тысяче. В 1922 году самим китайским коммунистам уже ничего не удалось наскрести, тогда как из Москвы они до конца года должны были получить 15 тысяч64. Тут уж кривляться не приходилось. Кремль давал деньги, снабжая не только самого Чэнь Дусю, но и региональные партийные организации, а потому вопрос вставал ребром: либо капитулировать перед авторитетом Москвы и по-прежнему получать от нее финансовую подпитку, либо пойти наперекор Кремлю и лишиться всего. Поразмыслив, участники совещания приняли единственно благоразумное решение: они единогласно проголосовали за вступление в Гоминьдан. «Кто платит, тот и заказывает музыку!»

Должно быть, на душе у них было тошно. И красота чудесного озера вряд ли могла развеять их мрачное настроение. Молчаливо смотрел на них высившийся на северо-западном берегу Сиху каменный Юэ Фэй — памятник великому полководцу южносунской династии, обретшему здесь последний покой. Не ирония ли судьбы была в том, что фатальное совещание, превратившее КПК в послушный инструмент зарубежных политиков, состоялось близ могилы бесстрашного воина, прославившегося своим патриотизмом?

ВСТУПЛЕНИЕ В ГОМИНЬДАН

Узнав о решении ЦИК КПК вступить в Гоминьдан, Сунь Ятсен одобрил его65. По указанию Чэнь Дусю переговоры с доктором Сунем начали Ли Дачжао и еще один активист компартии, Линь Боцюй. Последний имел широкие связи в гоминьдановском руководстве, поскольку на заре своей юности (в 1922 году ему было уже тридцать семь лет) вступил в члены суньятсеновского «Объединенного союза», а затем участвовал в антимонархической революции. Вспоминая впоследствии о переговорах, Ли Дачжао писал, что обсуждал с Сунь Ятсеном «вопрос о возрождении Гоминьдана в целях возрождения Китая». Иными словами, говорил с лидером Гоминьдана о реорганизации его партии и в политическом, и в организационном отношениях, в частности — о допущении в нее коммунистов. «Помню, как-то раз мы с господином Сунем оживленно обсуждали его план реконструкции государства, — вспоминал Ли. — Прошло несколько часов, а мы с господином все без устали… разговаривали, едва не забыв о еде. Вскоре сам господин [Сунь] высказался за союз. Он рекомендовал мне вступить в Гоминьдан»66. После этого, в начале сентября 1922 года, Сунь Ятсен принял в ряды своей партии Чэнь Дусю, Ли Дачжао, Цай Хэсэня и Чжан Тайлэя67.

4 сентября в Шанхае состоялось совещание членов центрального аппарата и руководителей провинциальных органов Гоминьдана по вопросу о плане реорганизации партии. В совещании участвовали и коммунисты. Через два дня Сунь Ятсен назначил специальную комиссию из девяти человек для выработки проекта программы и устава Гоминьдана. В нее вошел Чэнь Дусю. Одновременно Сунь вступил в интенсивную переписку с личным другом Троцкого Адольфом Абрамовичем Иоффе, видным российским большевиком, прибывшим в августе 1922 года в Пекин в качестве руководителя советской дипломатической миссии.

Со своей стороны Коминтерн также делал шаги для смягчения негативного отношения коммунистов к Гоминьдану. Осенью 1922 года в Москву был вызван сам Чэнь Дусю. Он отправился туда в сопровождении экспансивного левака Лю Жэньцзина. Вдвоем они приняли участие в IV Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала, состоявшемся в ноябре — декабре 1922 года. Чэнь и Лю имели возможность пообщаться с руководителями ИККИ, обсудить с ними тактику единого антиимпериалистического фронта. Стремясь переубедить вождя КПК, коминтерновские работники даже включили его в состав комиссии конгресса по восточному вопросу68. В результате вскоре после возвращения Чэнь Дусю и Лю Жэньцзина в Китай китайские коммунисты сняли лозунг «демократического фронта», заменив его на призыв к образованию «антиимпериалистического, национально-революционного фронта».

1 января 1923 года Сунь Ятсен опубликовал заявление о реорганизации Гоминьдана. На следующий день в Шанхае было созвано совещание по делам партии и опубликованы партийные программа и устав. В этих документах знаменитые «три народных принципа» Сунь Ятсена получили новую, более радикальную трактовку. Сунь сделал особый упор на антиимпериализм, защиту прав рабочих и демократическое преобразование Китая69. В то же время он пригласил Чэнь Дусю, Чжан Тайлэя, Линь Боцюя и гуандунского коммуниста Тань Пиншаня, тоже раньше являвшегося членом «Объединенного союза», поработать в центральном и местных аппаратах Гоминьдана.

В январе 1923 года в Шанхае состоялись переговоры Сунь Ятсена с Иоффе, в результате которых 26 января была опубликована ставшая впоследствии широко известной «Декларация Сунь Ятсена — Иоффе». В этом документе представитель советского правительства заверил Суня в том, что в борьбе за национальное обновление и полную независимость «Китай пользуется самой широкой симпатией русского народа и может рассчитывать на поддержку России». Обе стороны обнаружили «полное совпадение их взглядов на китайско-русские отношения», подчеркнув, что «в настоящее время коммунистический строй или даже советская система не могут быть введены в Китае» из-за отсутствия необходимых условий70.

Сближение Сунь Ятсена с КПК и Советской Россией продолжалось с нараставшей силой после того, как верные ему отряды местных милитаристов выбили из Кантона в восточную часть провинции Гуандун войска предавшего его Чэнь Цзюнмина, и в феврале 1923 года Сунь, вернувшись в этот город, вновь возглавил южнокитайское правительство.

Во всех этих бурных событиях Мао участия не принимал. Вплоть до апреля 1923 года он продолжал работу в Хунани, организовывая стачки и рабочие демонстрации в Чанше и окрестных районах. 24 октября 1922 года в его семье произошло радостное событие: Кайхуэй родила первенца, которого назвали Аньин. Имя подобрал сам Мао, когда Кайхуэй с младенцем вернулись домой. Весело глядя на жену, он спросил: «Ну, как назовем ребенка?» И тут же, не дожидаясь ответа, сказал: «Пусть он будет Аньин [ань — берег, ин — герой]. Герой, достигший берега социализма. Ну, как тебе?»71 Кайхуэй согласилась. Она чувствовала себя счастливой.