Бомаск - Роже Вайан

- Однако ж, когда рабочие старели и вы не могли больше извлекать с их помощью прибыли, вы выгоняли их прочь, как отслужившую клячу гонят на живодерню.

- А ты гонишь их на живодерню в расцвете сил, - орал старик.

- Я?.. - сказал Филипп, отступая на шаг. - Я? - повторил он. - Я?.. Вы, значит, до сих пор не поняли, что я заодно с рабочими против АПТО.

- А что ты для них сделал? - спросил дедушка.

- Во всяком случае, не благодетельствовал им через свою сестру и в обмен за свои благодеяния не посылал их к исповеди, - отрезал Филипп.

- Моя бедная сестра выполняла свой долг, она, как могла, старалась мне помочь.

- Ах! - воскликнул, не слушая его, Филипп. - Если бы они захотели меня допустить...

- Кому это ты нужен, такой никудышник? - заметил дедушка.

- Если бы рабочие захотели иметь со мной дело... - продолжал Филипп.

Старик Франсуа Летурно долго и молча глядел на внука, затем сказал:

- Ты ещё до сих пор ничего не понял в жизни. Ты все переворачиваешь вверх ногами, все видишь навыворот. Вот что мне уже давно хотелось тебе сказать.

И дедушка заговорил. Филипп слушал его с нескрываемым удивлением. Говорил старик очень громко, вдруг замолкал, ворчал себе что-то под нос, иной раз раскатисто пускал крепкое словцо, изливал, должно быть, то, что накипело у него на душе, то, о чем шепотом разговаривал сам с собою, когда возился в розарии. Дедушка признал, что "часто обходился круто" с рабочими. Недаром говорили, что у него есть хватка - так тогда принято было выражаться о некоторых хозяевах. Ведь он вынужден был защищаться от конкурентов, которые с ним самим обходились весьма круто, и, главное, защищаться против банкиров, спекулянтов, биржевиков - против финансистов, а у них, как известно, нет ни стыда, ни совести, ни родины.

И что же! В конце концов финансисты его одолели.

А сейчас финансисты обрекают его рабочих на голодную смерть. Он подсчитал, что в 1900 году на те деньги, которые рабочие получали у него на фабрике, они могли купить куда больше всякой всячины, чем при теперешних заработках, и после двенадцатичасового рабочего дня они не так тупели, как теперь, с этими американскими темпами, хоть и заняты всего восемь часов в сутки.

Из-за этих господ финансистов он, Франсуа Летурно, вынужден теперь копаться в саду, будто какой-нибудь железнодорожный чиновник в отставке. Но с рабочими у них не пройдет - зубы сломают. Теперь сила на стороне рабочих, и, если они бросят вертеть эти проклятые машины, пусть биржевики не пытаются играть на понижение, дабы пополнить свой дефицит, - все равно не поможет, все равно сдохнут, как скорпион, который кусает себя самого. И вот если бы он не был так стар, он, Франсуа Летурно, "великий Летурно", первый возглавил бы борьбу своих рабочих и прогнал бы вон всю эту безродную сволочь, которая и у него и у рабочих отняла фабрику.

Вот что выложил, примерно в этих самых выражениях, Франсуа Летурно своему внуку. Он повторялся, начинал сызнова, он говорил о финансистах, биржевиках и прочих с тем же презрением, с каким о них говорили его деды, основатели первой шелкопрядильной мастерской, поставившие себе на службу воды Желины.

Филипп вернулся домой, в бывший флигель для сторожей. Первым делом он отыскал номера "Эко дю коммерс", полученные накануне, и внимательно перечел заметки, отчеркнутые синим карандашом. Затем принял холодный душ (в соседней комнате Натали установила переносный душ) и снова перечел обе заметки. После этого он отправился в горы и долго бродил в одиночестве. Около пяти часов он вернулся в Клюзо и побежал к Пьеретте.

Но дома он застал только Красавчика, который беспокойно шагал взад и вперед по всем трем комнаткам квартиры. Ему страстно хотелось присоединиться к рабочим АПТО и принять участие в завтрашней демонстрации, но, с другой стороны, он не мог преодолеть неприязни к Миньо, который торчит теперь возле Пьеретты и с которым придется - хочешь не хочешь разговаривать как с товарищем.

- Где Пьеретта? - спросил Филипп.

- А зачем она тебе понадобилась?

Филипп взмахнул газетами.

- Видишь ли, я хочу сообщить секции крайне важные сведения.

С тех пор как Филипп стал дружить с Красавчиком, он в подражание ему тоже говорил просто "секция".

- Она дежурит в стачечном комитете вместе с товарищами, - ответил Красавчик.

Филипп поспешил туда.

СРЕДА

О событиях, разыгравшихся в Клюзо, я узнал от своей соседки Эрнестины.

Когда в среду утром я открыл окно, Эрнестина уже была за работой усердно подметала крылечко. Этой осенью она ходила в узеньких брючках, на манер лыжных, и кожаной курточке на бараньем меху.

- Там, внизу, тоже дела плохи, - крикнула она мне.

Для вящей наглядности Эрнестина ткнула большим пальцем через плечо в направлении гор и перевала на Клюзо.

Накануне Жюстен получил повестку, извещавшую об увольнении, но все-таки поехал в Клюзо на мотоцикле только затем, чтобы присутствовать на собрании, устроенном стачечным комитетом. Для себя лично он не так-то уж сильно жаждал победы рабочих, больше того, увольнение было ему на руку наконец-то волей-неволей придется принять давно обдуманное решение. Всю ночь он вслух строил планы их будущей жизни: усадьбу продать, трактор продать, двух коров тоже продать и уехать в Гренобль или в Лион; конечно, он там найдет себе работу, не будет больше гнуть спину, как простой чернорабочий, а подыщет что-нибудь более подходящее для такого квалифицированного механика, каким он себя считал. Эрнестина тоже поступит на завод, и на заработки обоих они будут жить куда лучше, чем в Гранж-о-Ване.

- Придется, видно, расставаться с моей живностью, - вздохнула Эрнестина.

При слове "живность" она описала рукой широкий круг, куда попали коровы, овцы, ягнята, индюшки, цесарки, одичавшие куры, а дальше и весь пейзаж, словно выписанный кистью Юбера Робера, - все, что окружало двор, все, что жило и дышало на территории "островка", всех людей и всех животных.

- Там, внизу, тоже дела плохи, - сказала она, ибо дела и здесь, в Гранж-о-Ване, шли все хуже и хуже. Весна и начало лета выдались засушливые, а во время сенокоса пошли дожди, и скошенная трава гнила на лугах. От грозовых ливней полегла уже созревшая рожь, град побил виноградники. С наступлением осени цены на скот в соседних округах окончательно упали. И в довершение всего работы по электрификации железнодорожной ветки кончились, железнодорожники из Сент-Мари-дез-Анж получили уведомление о скорой переброске их в другое место; паровозное депо было накануне закрытия, ремонтные мастерские тоже закрывались, людей предполагалось рассовать кого в другие депо, кого на сортировочные станции в соседние департаменты. А ведь большинство девушек из Гранж-о-Вана выходили замуж за железнодорожников и продолжали сами крестьянствовать. Теперь для многих семей, где и муж и жена имели свою копейку, наступал конец относительному благополучию.

- А знаете, - сказала мне Эрнестина, - Жюстен даже доволен, что его уволили. Но завтра он все равно пойдет на демонстрацию против американцев; они издеваются над нами и устроили в самом центре Клюзо, да ещё в такой момент, свою поганую выставку. Я бы, конечно, тоже пошла, да Жюстен не хочет, потому что у меня слабые бронхи, а там, говорят, пожарники будут обливать демонстрантов из шлангов. Тоже американское изобретение, как атомная бомба, а вы знаете, что из-за этой бомбы все времена года перепутались, пролетит самолет - п-ш-ш! - а дубы кругом умирают...

Я попал в Клюзо после обеда.

Происходившие там события особенно интересовали меня теперь, когда я почти закончил серию статей об АПТО. По существу, у меня получился скорее исторический очерк, в основу которого легли документы, доставленные мне Миньо, а последнему их в свою очередь вручил Филипп Летурно. Я описал первые французские шелкопрядильные фабрики, выросшие на берегах Желины, накопление капиталов, имевших своим источником труд детей из горных деревушек и "кающихся Магдалин", соперничество шелковых магнатов, воровство, банкротство, самоубийства, затем концентрацию предприятий, вмешательство финансистов, образование монополий, постепенное превращение их в международные картели и, наконец, вмешательство американцев и подготовку войны как фактор нового передела мировых рынков. Мои предположения о роли семейства Дюран де Шамбор в американской атомной промышленности полностью подтвердились.

Мне указали помещение стачечного комитета. В заднюю комнату доступ для клиентов был закрыт. В первом зале с утра сидели пикетчики, в основном члены СРМФ. Миньо договорился с хозяином кафе, чтобы молодым людям подавали только пиво или лимонад. Все покорились.

Из заднего зала вынесли столы, за исключением трех, которые составили "покоем". Когда я вошел, я сразу же заметил Пьеретту. Она сидела за средним столом, а перед ней лежала открытая школьная тетрадка. Учитель Жаклар отчитывался в выполнении задания.