Соленая падь - Сергей Залыгин

- Найдутся! - пожал плечами Брусенков. - Найдутся сильно желающие. - И опять Мещерякову брусенковские плечики показались слишком уж тощенькими и весь он - слишком тихим, незаметным, но тут вдруг Брусенков как-то очень проворно и цепко глянул на Петровича, сказал, обращаясь к нему: - Вот возьми и ученую интеллигенцию... Возьми хотя бы ее...

Петрович этого особенного взгляда будто и не заметил, сказал с необычайным спокойствием:

- Продолжай, товарищ Брусенков! Интересно!

- Так вот и говорю - разве не сильный от интеллигенции разврат? Память у ее на каждое дерьмо. Кто кого и как истязал, народ не помнит, правильно это было замечено товарищем Мещеряковым, а вот поищи в ихних книжках найдешь. Написано.

Так... Приехали Брусенков с Петровичем нынче по одному какому-то делу, вместе приехали, но враждовали. Даже больше, чем всегда, между ними это замечалось. И, поглядев на них, на того и на другого, Мещеряков решил еще спор поддержать, еще и того и другого послушать. Стал вспоминать и вспомнил один случай. Подумал: можно ли о нем при хозяйке, при молодой еще женщине, говорить? Решил, что можно.

- Могу подтвердить - бывают случаи. У нас в саперном батальоне убило командира, не наврать бы, в феврале, в семнадцатом годе. А денщик остался живой и что сделал? Пошарился в офицерском имуществе. Нашел книжечку, после - за махорку и даже за патроны давал поглядеть другим. Верите ли, там написано, как в разных государствах мужики со своими бабами в постелях обходятся! И картинки при этом! И он, гад, командир батальона, мною командовал, покуда живой был, а я за им этого не знал, а когда его хоронили - шапку перед могилой сбрасывал и давал ему воинский салют, не глядел, что в ту пору у меня в подсумке не более десятка патронов было!

Евдокия Анисимовна вспыхнула, бросилась еще подавать сковороды, Брусенков засмеялся:

- Вот так, вот так, товарищ главком! Мы, народ, друг дружку сразу понимаем, а ей - интеллигенции, - снова кивнул в сторону Петровича, - даже и не сильно нужно это понимание! Вовсе не нужно!

Гости тоже все смешались, командир моряшихинского ополчения - огромный и лохматый - подавился карасем, стал кашлять, прасол сделал вид, что ему случай нипочем, разгладил маслеными пальцами бороду и спросил, не было ли там еще чего интересного, в имуществе убитого командира батальона, а Петрович протиснулся между Гришкой Лыткиным, который ничего не понял, и Мещеряковым - стал горячо объяснять про книги, про их пользу и необходимость. Ненадолго его спокойствия хватило.

В это время и доложили, что старики от моряшихинского общества хотят говорить с главнокомандующим.

- Что за старики? - спросил Мещеряков у командира ополчения. - Что за стародавние порядки? - спросил еще раз и поглядел на Брусенкова. - Или у вас не имеется районного либо хотя бы сельского штаба? Начальника штаба, комиссара, председателя, еще какой комиссии нового порядка.

- У нас все это имеется, товарищ главнокомандующий, - привстав с места, ответил командир ополчения. - Хотя, конечно, все это было сильно постреляно, особенно в последнее, хотя и короткое царствование белых сатрапов, но все равно имеется. Но тут какое дело? Народ, кроме всего, желает еще и стариков. Привычка. Хотя если вам, товарищ главнокомандующий, сильно недосуг, то им ведь можно сказать - до другого раза.

- Ну, нет, зачем же до другого? - пожал плечами Мещеряков. - Пущай нынче и входят. Поговорим!

Старики, человек пять или шесть, стали в ряд у дверей, один из них совсем еще бодрый, с длинной и узкой, как мочалка, бородой - поблагодарил за победу над врагом, после откашлялся в кулак, приступил к делу.

- Вы уже, товарищ Мещеряков, не бросайте после совершенного геройства наше селение на произвол! Уже хватит нашим жителям белого насилия, пожжения дворов, побития невинных. Они тут были, сатрапы, обратно - недоимки еще царского времени взымали. Мыслимо ли? Еще Советская власть объяснила: народ за те недоимки своею горячей кровью на германской войне втридорога расплатился с буржуазией, а энти - ни на что не глядят, требуют! И рекрутов молодых в поганую армию призывают. Додумались - в каратели требовать обыкновенных мужиков и даже вовсе молодых парней! И объездчиков лесных вновь вооружили - ни к одной валежине без настоящего сражения не подступишься! И грозятся казачество наделять не из казенных, не из оброчных статей, а из мирской земли. Да обо всем разве сказать? Когда обо всем, то надо сказать так: не за клочок земли, не за кусок хлеба и не за полено дров народом нынче страдаем. Страдаем, что верховный Колчак обратно хотит по всей земле верноподданных рабов поделать! Это же немыслимо для всех нас, товарищ главнокомандующий! И понятно всем! Хотя мы первую Советскую власть скрозь собственные пальцы пропустили, но понятие она нам сделала. И просим мы нынче об одном лишь только: покуда невозможно в момент одолеть всю белую силу - то хотя бы по справедливости установить между селениями черед, кому подвергаться, кому быть под защитой своей же собственной народной армии. Мы на энтот раз к вам с надеждой! Согласные, как один, родную армию поить-кормить, довольствовать фуражом, согласные наше собственное ополчение выставлять в ночной караул, чтобы товарищи солдаты отдыхали бы в спокойствии, покуда нету истинных военных действий, согласные сделать лазарет для исцеления пострадавших за справедливость, согласные безвозмездно справлять гужевую повинность, а для лазарету доставить сто пар мужеского белья и столь же кусков мыла. Согласные наперед претерпеть которое баловство от товарищей солдатов-партизанов, а свою собственную деревенскую контру с глаз не спущать, глядеть за ей строго, лишать ее и пресекать. Согласные еще и еще, чтобы отныне и навеки избавиться от побора и утеснения! Но и к вам, обратно, имеет общество просьбу: не покидайте селение, не уходите от нас прочь и вдаль! Село наше церковное и базарное, а глядите, что нехристи на каждый заход с им делают, сколь приносят разорения и печали. Примите во внимание, товарищ главнокомандующий, и нижайше вам кланяемся!

Старики все враз махнули бородами, поклонились.

Мещеряков слушал их стоя. После сел. Подумал и обрадованно сказал:

- Ну как же - конские базары здешние я вот с каких пор знаю! Чуть-чуть показал над столом. - Мы с дядей Силантием, с первым жителем Соленой Пади, - известная у его была фамилия - Дитяткин, Дитяткин Силантий Кузьмич, - так с им, бывало, в Моряшиху наезживали. Торговали коней рабочих и выездных. На бегах - сибирских и киргизских - деньги ставили!

- Выигрывали? - ахнув и подавшись тощим телом вперед, спросил старик с мочальной бородой. - Выигрывали али как?

- По большей части все ж таки выигрывали. Силантий Дитяткин, дядя мой, на коней глаз имел. И меня учил.

- Силантий Дитяткин, он, правда что, - известный был житель в здешней местности. И вокруг далеко. Хотя и не слыхать было, чтобы сильно ставил и сильно же выигрывал. Я уже игроков-то зна-ал! Наперечет! А за тебя вот, товарищ Мещеряков, не сомневаюсь: когда не было бы тебе удачи на конях, не было бы ее, обратно, и в военных действиях! Неизменная примета - либо везде, либо нигде! Особенно, сказать, на конях делается проверка человеческой удачливости.

- Он у нас сильно удачливый, наш главнокомандующий, - снова вдруг и очень как-то ласково подтвердил Брусенков. - Он у нас фартовый!

- А как же по-другому? - удивился Мещеряков. - Военный без фарту - он кто? Он уже мертвец либо инвалид. Ясно каждому. И вот еще - господа ли, товарищи ли старики, - снова и уже торжественно обратился он к представителям моряшихинского общества, - армия и народ выражают вам благодарность за вашу сознательность. Горячо выражают, можете этим сильно гордиться. Еще против того, как вы сказали, мы возьмем у вас коней по одному с каждых четырех, и чтоб без обману были годные к военной службе, а не какие-нибудь там козьеногие. Еще озаботиться вам придется насчет зимнего обмундирования ар-ми, то есть поглядеть, чтобы ни в одном дворе более двух полушубков не оставалось, разве только в самых многосемейных. Норму на пимы сейчас не скажу, но она тоже будет, сомневаться не приходится. Что касается нахождения нашей армии, то подумайте сами - как же это можно? Война идет не из-за одной деревни, хотя бы даже из-за вашей. Идет и за соседние села тоже, и за всю мировую революцию. Так что мы будем находиться, где велит нам воинский долг и революционная обстановка. - Повременил Мещеряков. Пригляделся к тому, к другому за столом. - Но в то же самое время, я так думаю, - продолжил после этой приглядки, - в Соленой Пади может нынче покомандовать главный штаб, а я только на моряшихинском направлении возьму задачу воевать с Колчаком. Так складывается либо может сложиться. На сегодняшний день.

Старики переглянулись, подумали и возликовали; с мочальной бородой старик кинулся Мещерякова обнимать. Тот сказал:

- Рано, отец! Преждевременно. Я вообще говорю, а Моряшиху мы сегодня в ночь можем оставить, не взыщи!