Новатерра - Георгий Булавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Прости, я утром не провела тебя.
Собственно, Алина никогда этого и не делала, но...
- И атамана послала к первым петухам!
- Нажаловался, чёрт нерусский! А куда его надо было послать? К их матери?
- Пракурице... Что ж, попробуй в следующий раз. Дай Бог, чтоб его не было!.. Серёгу, главное, к 'петухам' не отправь.
- А что такое?
- Ну-у, тяжёлое блатное детство, криминальная среда, в которой слово 'петух' ассоциируется с...
- А-а, поняла! Хотя, конечно, если рискнет разбудить в такую рань...
- Чтоб не будил, к постели его не допускай в моё отсутствие.
- Чья бы корова мычала! Сам тут гарем развёл. Девушка, всяко-разно...
- Мать, не превращайся в бандершу, тебе не идёт. Сама знаешь, меня подростки особенно не интересуют. В плане ЭТОго.
- Ой, вашество, насчет ЭТОго, пожалуйста, не зарекайся. И чего ты вообще расселся, как чурбан?!
- Гопака вприсядку сбацать? Железное болеро? Фламенко?
- Тарантеллу. Поцелуй меня!..
...А в это время по лоснящемуся руслу мутноватой тёплой Равы неторопливо, как сама река, сплавлялся караван. Хмурые, молѓчаливые, грязные - на реке-то! - нечёсанные, в ссадинах и струпьѓях, люди с унылой обречённостью глядели вдаль. Возможно, и не люди вовсе. Хомо-Прежде-Сапиенс. Давно. Не в этой жизни... Лишь ангелоподобная девчонка плакала в одной из лодок - значит, остаѓвалась человеком. Надолго ли? Ну, день ещё, не более того... А на корме последней из шаланд с оружием в руках вертелся тот, коѓго бродяги звали то Воякой, то Охотником, а про себя - Придурѓком и Любителем Подстилок... Да, он любил! И защищал сейчас свою Любовь. От крокодила, как бы глупо это ни звучало здесь, посреди Черноземья, в Средней Полосе. Он ждал. Он знал. Он видел извивающийѓся панцирь. Он изучал следы рептилии на мокром после дождика песѓке. Он приберёг один патрон - убил козу дубиной. Он мог бы выст-релить туда, где плакала Она, где упивались брагой эти двое... В Этих! Но сдерживал себя. Он выстрелит в рептилию, ибо уверен - жуткий монстр идёт за Нею. За его Любовью...
...А монстр всё шёл и шёл за стадом 'чувственников', пожирая тоннами безмозглую рыбёшку, оттаивая после заполярных холодов, день ото дня накапливая силы и решимость. Он помнил Цель. Он видел цель. Он близко. Он сожрёт. Поймёт. И выполнит Предначертаѓние Властителя Вселенной!..
...А где-то в Запределье сквозь окно простой избы - будто через стекло аквариума - величественный седовласый старец взирал на копошащихся людей, довольно равнодушно попивая духовитый травяной отвар. Пеѓреживал? Завидовал? Сочувствовал? Немножко. Еле-еле. Как умел...
Рвусь из сил - и из всех сухожилий,
Но сегодня опять - как вчера:
Обложили меня, обложили -
Гонят весело на номера!...
(В.С. Высоцкий)
Дробь-атака, или Стреляли...
Во время войны ничто не ценится так дорого, как плоскостопие...
Виктор Селиванов, стоя перед зеркалом в ванной комнате, с несказанным наслаждением втёр ароматный гель в пылающие свежевыбритые щёки, прибрал остатки влажным полотенцем, сбрызнул лицо одекоѓлоном, натянул форменные брюки и чистую защитную футболку, приѓгладил коротко остриженные волосы, успевшие изрядно поседеть, и вислые усы. 'По первому сроку оденьтесь, братишки, по первому сроку - положено в чистом на бой выходить морякам...' - вспомниѓлась песня земляка Розенбаума.
Ни в нынешней, ни в прошлой жизни моряком Виктор не был, хотя и жил до Катаклизма на берегу самого настоящего моря - Ладожского озера. В пору осенних штормов бушевало оно похлеще всамдеѓлишного океана, а водная гладь там, как на Балтике, терялась далеко за горизонтом. Отец Виктора со времён еще... давно, короѓче говоря, валил лес на Карельском перешейке. Виктор, можно сказать, пошёл по его стопам - с горем пополам окончив девять классов поселковой школы и питерский лесотехнический колледж - зачем, не знает до сих пор, - старанием родителя был принят пильщиком на ближайшее деревообрабатывающее производство. Работа оказалась исключительно тяжёлой, но всё-таки привычной с детства, к тому же босс довольно быстро оценил практически не пьющего, добросовестного парня, потому платил более чем прилично, даже от армии отмазал - грех терять хорошего работника. К собственному 'четвертаку' Виктор - уже Тимофеевич - построил двухэтажный дом с гаражом и банькой, купил трёхлетнюю 'десятку', женился по любви на однокласснице Олесе, дочери участкового милиционера, родился у них Мишка, славный хулиганистый крепыш, соседи заходили одолѓжить полтинник, а потом...
Потом была Чума. В станице Виктор Селиванов появился далеко не первым, но всё же ранее других. После двухлетних мытарств по истерзанной России, о коих он ни то чтобы рассказывать, но даже вспоминать боялся, отшучиваясь - было бы о чём!.. Новые для себя порядки, похожие, в общем-то, на прежний жизненный уклад, воспринял без проблем и без насмешек - что, мол, за фантазии? - а за десяток лет подавно прикипел к ним всей душой, даже к армейской службе, обяѓзательной для каждого станичника. Подумаешь, в субботу выйти на занятия - какая, право, ерунда! К тому же интересная, главное - нужная, ибо война преследовала маленький мирок с периодичностью подачи нового бревна на распиловку. Вот и сейчас...
При мысли о 'сейчас' начальник пилорамы задержался перед зеркалом. В упор на Виктора глядели карие глаза отнюдь не староѓго, однако побелевшего как лунь, приземистого кряжистого мужика. Именно на таких, - сказал однажды гетман, - держится Россия и, быть может, потому не умерла. Приятно. Он вообще хороший человек. Вот только мягкий, с нашим братом нужно строже. Да ладно, хрен с ним, разберётся, им там, наверху, виднее...
Дверь тихо отворилась - смазана на совесть, по-хозяйски, - и в ванную проник веснуш-чатый Серёжка, младший. От второго брака. О той семье, из прошлой жизни, первой, Виктор старался меньше вспоминать. Не приведи Госѓподь еще раз увидать такое!..
- Па, мама щи налила, тебя зовёт... Па, а ты - на войну? Па, возьми меня, я буду тихо-тихо сидеть! Я стрелять смогу, знаю, куѓда нажимать. И патроны могу засовывать. И на рации могу. Па, возьми, а!
- Успеешь.
Виктор потрепал мальца по рыжей голове. Думал, тот расплачется, но пацана уже терзала новая идея.
- Па, на нас мутанты напали, да?
- Кто вам эти глупости рассказывает? Ты хоть одного мутанта видел?
- А вот и есть они! Огр-р-ромные, стр-р-рашные, по две головы у них! Ребята говорят, они в шахтах живут, где раньше ракеты быѓли, злые сильно, людей едят, вот что. Честно, па, вы с ними воевать будете?
- Сына, чем ерунду болтать, сходи лучше, набери во флягу свежей колодезной воды.
- Щас!
Пацанёнок умчался.
- Мутанты, - усмехнулся Селиванов. - Пёс их знает, может и мутанты...
Давным-давно, ещё сопливым пятиклассником, он летом помогал отцу на санитарной вырубке у самой Ладоги, недалеко от старофинѓского кордона. Они как раз прореживали древнюю чащобу, когда увиѓдели метрах в пятидесяти от себя огромного неведомого зверя. Суѓщество было похоже на колоссальную обезьяну, сплошь покрыто бурой шерстью, шло, наклонясь вперед, на полусогнутых лапах - да нет, ногах, каких там лапах! - руками осторожно шевеля кусты. Крик ужаса застыл тогда у Виктора во рту, а самого будто пришпилили к берёзе щучьей острогой, от страха парень даже обмочился. Как позѓже выяснилось, батя - тоже... Они летели по болотным кочкам килоѓметра два, лишь у большой делянки тяжко дышащий отец попридержал его.
- Никогда и никому об этом не говори, сынок!
- А кто это был, па?
- Хозяин, - осмотревшись, тихо произнес отец...
Мотаясь ежедневно в колледж, Виктор вместо пива покупал журѓналы и к выпуску скопил огромную коллекцию статей о йети. По пьянке какѓ-то рассказал дружкам о давней встрече, однако те его подняли на смех, пытали, сколько он стаканов перед этим врезал. Лишь старенький водитель лесовоза пристально взглянул на молодого пильщика, размял сырую 'Приму' и чуть слышно пробурчал - леса-чащобы, дескать, всякое бывает... А тут, гляди, мутанты! Собственно, почему бы нет?! Глухие разговоры по углам не умолкают с самого его прихода в Новороссию. Нет, как известно, дыма без огня!..
Виктор присел на табурет перед обеденным столом, принюхался к духмяным щам - гляди-ка, научилась киевлянка! - придвинул соль, обколупал чеснок. Валентина, вторая жена, пухленькая блондинка тридцати пяти лет, закройщица в станичном ателье, устроилась пообочь, напряженно глядя на супруга.