Смерть не выбирают (сборник) - Григорий Глазов

Раздумья эти прервал быстро вошедший Чекирда.

– О! Ефим Захарович! Давно ждете? Что ж не позвонили загодя?

– Ничего страшного, – успокоил его Левин.

Прошли в кабинет.

– Порадуете чем-нибудь? – когда уселись, спросил Чекирда.

– Пока нет, – ответил Левин. – Как у вас движется?

– Начали отдельные монтажные работы.

– Артур Сергеевич, вот что хотел спросить: вам никто не угрожал, не шантажировал, может есть враги или конкуренты?

– Ничего такого не было. Враги? Вроде ни с кем не враждую. Может, завистники и есть. Но так, чтобы… Нет, явного ничего определить не могу.

– Вы кто по профессии?

– Я? – удивился вопросу Чекирда. – Кончил институт инженеров железнодорожного транспорта. Факультет "Мосты и тоннели".

– Много мостов и тоннелей построили?

– Иронизируете? Вы в Доглядном бывали?

– Бывал.

– Железнодорожный мост через впадину и реку видели? Я один из его проектантов… Почему вы заговорили о возможных моих врагах, шантажистах, завистниках? Есть что-нибудь конкретное у вас?

– Ничего. В вашей профессии, очевидно, многовариантность опасна, а в моей без нее не обойдешься… Теперь у меня такой вопрос: в ближайшее время вы должны получать из Чехословакии какой-нибудь груз?

– Да. Порошок, из которого делается легкая прозрачная пластмасса, из нее штампуется ящичек-соты, в каждом – десять таких гнезд, в них ставится десять банок с пивом. В этой упаковке оно и поступает в продажу.

– В какой таре придет этот порошок?

– В трех полиэтиленовых мешках. По тридцать килограммов каждый. Это для пробной партии.

– Когда вы ждете его?

– В конце месяца. Наши партнеры позвонят о точной дате отгрузки.

– Проследите, пожалуйста, день и час, когда мешки поступят с железной дороги на склад. И тут же уведомите нас. Сообщите также завскладом, что забирать будете на следующий день утром. И сделайте так, чтобы на складе об этом знало как можно больше людей.

– Вы полагаете, что хищение электроники и краски – не случайность?

– Я уже вам говорил, что в моей профессии многовариантность необходимое неудобство.

– Значит, отрабатываете один из вариантов?

– Допустим.

– На чем он основан?

– Ни на чем, Артур Сергеевич. Мне пора, – Левин поднялся. – "Ну, зануда, – подумал он, – все ему надо знать. И как я целюсь, и как промахиваюсь, и почему…" Вернувшись в бюро, Левин пересказал Михальченко разговор с Чекирдой, изложил свой замысел.

– Начнем хоть с этого, – согласился Михальченко. – Время идет, а ни я, ни вы ничего путного еще не вымучили.

– Вот именно, что не вымучили. И зацепиться не за что. Все по той же причине: кому выгодно, ради чего совершались кражи – мы не знаем. Пойдем наощупь. Может, вхолостую, а может, по дороге что-то полезное подвернется. Мы сейчас с тобой, как бычки, привязаны короткой веревкой к вбитому колу: ходим вокруг него, а кол этот – мысль, что хищения случайны. А то, что у одного и того же владельца, да еще подряд – расценивали, как совпадение. Крутиться вокруг этого кола можно до бесконечности, пока не свалимся. Вот и решил я попробовать порвать эту веревку, выйти из круга и на радостях, что освободился, побежать по первой попавшейся на глаза тропинке.

– Что ж, побегу за вами.

– Только ботагом не очень шуми, – сказал Левин…

– Слушай, забыла тебе привет передать, – сказала Ирина. – От Туровского. Знаешь такого?

– Знаю, учились вместе. Где это тебя с ним свело? – спросил Костюкович.

– Приходил на днях к Погосову. Принес пропуск в бассейн.

– Я его плохо знаю. Да и не виделись много лет.

– Ты сегодня на ночь идешь?

– Да.

– Я приготовлю тебе бутерброды…

Дежурств у Костюковича стало больше: кто-то ушел в отпуск, кто-то уехал на курсы, кого-то забрали в военкоматовскую комиссию. Остальным врачам отделения приходилось дежурить за убывших…

Ночь была теплая. Костюкович стоял у открытого окна ординаторской и курил, а с противоположной стороны, у подъезда приемного покоя время от времени слышался шум работающих моторов – подъезжали и, разгрузившись, уезжали машины "скорой помощи". Окно выходило во внутренний двор. Он был темен. Лишь в конце, где находилась подстанция "скорой", ее гаражи и заправочные бензоколонки, ярко горели прожектора, захватывая в полосу света отдельно стоявшее здание патологического отделения.

На дежурство сегодня он приехал на своем "жигуленке", завтра утром сразу собирался на станцию техобслуживания – застучал задний правый амортизатор. Вспомнив об автомобиле, забеспокоился: машину поставил во внутреннем дворе в проеме меж двух корпусов, противоугонную скобу надел, а вот хорошо ли запер ее, сейчас засомневался: надо бы проверить.

Он взял ключи, спустился вниз в цокольное помещение и пошел по гулкому тоннелю, ведшему во двор. И тут на фоне привычных больничных запахов вдруг ощутил инородный стойкий, резкий, но приятный запах лосьона. "Кто-то прошел здесь недавно", – подумал Костюкович. Противоугонная скоба оказалась запертой. Он глянул вдаль двора. Там по асфальтовой дорожке в сторону патологоанатомического отделения и подстанции "скорой" двигались две фигуры в белых халатах – мужская и женская. "Врачи со "скорой", решил Костюкович, – полагая, что это именно они только что перед ним прошли по тоннелю во двор, оставив в тоннеле облачко запаха лосьона…

Костюкович вернулся в ординаторскую, включил приемник, чтоб послушать новости по "Свободе", но едва поймал волну, подстроился, как вызвали во 2-ю терапию на консультацию…

Он спал, когда в дверь позвонили. Голова после рабочей ночи была тяжелая, саднило затылок. С неохотой поднявшись, пошел открывать.

– Кто? – спросил хрипло и, сглотнув слюну, почувствовал боль в горле, на задней стенке.

– Из домоуправления, печник, – отозвался голос.

– Что вам? Я не одет, – сказал Костюкович.

– Проверить тягу.

– У нас в порядке, – пытался отделаться Костюкович.

– Тогда распишитесь.

Пришлось все-таки открыть. Маленький мужичок с морщинистым лицом протянул Костюковичу список. Ткнул пальцем в графу, где надо было расписаться, протянул шариковую ручку.

Когда он ушел, Костюкович, как обычно после дневного сна, собрался было в ванную почистить зубы и умыться, но передумал, очень хотелось опять лечь, что он сделал. И понял: заболевает. Простужался он часто – донимал трахеит, который подхватывал в больнице, где постоянная жара и сквозняки. Сестра над ним подтрунивала, когда он всякий раз пытался вспомнить, где мог простудиться, как будто это имело значение. Но это было уже привычкой, и сейчас, выясняя, вспомнил, что ночью, когда вызвали в приемный покой, потный понесся вниз, там из тоннельного перехода тянуло плотным сквозняком…

Утром следующего дня поднялась температура – 37 и 7, он позвонил в больницу доверенному врачу, чтоб открыли бюллетень, затем – завотделением, предупредить, что заболел и на работу не выйдет.

– Выздоравливай побыстрей, тут по тебе главный соскучился вдруг, дважды присылал секретаршу по твою душу, – сказал, посмеиваясь завотделением.

– А в чем дело?

– Ты что, не знаешь его?..

– Да пошел он!.. Постарайся узнать, в чем дело.

– Попытаюсь… Будь здоров…

Проболел Костюкович неделю, простуда, как говорится, пошла вниз, заложило грудь, он кашлял, голос сел. К концу недели полегчало, но еще два дня, выходные – субботу и воскресенье он пробыл дома. Итого – девять дней.

В воскресенье вечером позвонил завотделением:

– Ты как, Марк?

– Уже в порядке. Завтра выхожу на работу.

– У секретарши я выудил: на тебя поступила жалоба.

– От кого?

– Этого она якобы не знает. Сказала только, что телега лежит у главного уже недели две, но он был в командировке в Богуславском районе по заданию облздрава.

– Уже вернулся?

– Вернулся. Но ты будешь смеяться: его свалил радикулит.

– А когда же он меня искал?

– За день до отъезда в командировку… Так что завтра можешь не спешить к нему, он тебя сам достанет… Ну, пока…

"Кто бы это мог настрочить?" – весь вечер пытался вычислить Костюкович, но так ни к чему не пришел…

В понедельник после пятиминутки и обхода он поднялся в приемную главного врача. Секретарша сидела за своим столиком перед пишущей машинкой.

– У себя? – спросил у нее Костюкович, кивнув на дверь, обтянутую дерматином.

– Болен. Будет в среду.

– Катенька, у меня к вам просьба: я уже знаю, что меня разыскивали по поводу жалобы. Я не спрашиваю вас, кто автор, но хотя бы дату, когда она поступила…

– Хорошо, – она взяла толстую тетрадь, полистала и назвала дату.

Поблагодарив, Костюкович ушел. Спускаясь по ступеням, он высчитал: "Поступила за неделю до моего последнего ночного дежурства, а на следующий день я заболел".