Смерть не выбирают (сборник) - Григорий Глазов

– Мне бы хотелось услышать это в живом изложении. Сперва.

– Изложу, – и Костюкович пересказал всю историю с Зиминым.

– Значит похищенное из патологоанатомического отделения – протокол вскрытия и некропсийные материалы – это единственное опровержение жалобы?

– Единственное.

– Кому же понадобилось красть это? И зачем? У вас нет никаких предположений на сей счет?

– Нет.

– Плохо, – следователь посмотрел в глаза Костюковича, затем после паузы, сказал: – Копию этой вашей объяснительной вы, пожалуйста, перепишите для нас, так сказать собственноручно. Два дня вам хватит на это? И занесите мне, будьте добры.

– И что дальше?

– Жалоба на вас, как вы, надеюсь, понимаете, стала уже бумагой казенной, официальной. И я человек казенный. А речь в ней идет о том, что по вашей вине умер человек. Так что работы у меня прибавилось, следователь тоскливо вздохнул, встал, давая понять, что на сегодня все…

Когда Костюкович шел в прокуратуру, волнения почти не было, а охватило какое-то шутливо-нервическое настроение от сознания, что ни в чем не виноват. Сейчас же, возвращаясь домой, он забеспокоился, стал вспоминать разные случаи, когда врачей по похожим поводам вызывали к следователям; ни та, ни другая сторона часто не могла ни доказать, ни опровергнуть, верх в таких случаях нередко брала удобная фраза "умер больной". В палате во сне или на операционном столе, или во время какой-нибудь процедуры – умер.

"А! Будь что будет", – как бы махнул рукой Костюкович.

15

В перерыве они вдвоем пили кофе с рогаликами, посыпанными маком. Кофе Погосов варил сам – из молотого зерна в настоящей медной турке на маленькой спиртовке.

– Твой кабинет можно найти по запаху, как духан, – засмеялась Ирина.

– Ты знаешь, сколько лет этой турке? – Погосов откинулся в кресле. Лет сто. – Еще прадед мой варил в ней. Мы, армяне, цепкие во всем, что касается домашнего очага, традиций, вещей.

– Может потому, что Армения мононациональна, как никакая другая республика? – спросила Ирина.

– Скорее другое: всю свою историю армяне боролись, чтоб уцелеть, не исчезнуть. На земле, наверное, только два таких народа: мы и евреи… Ты свой виварий пополнила? – неожиданно спросил Погосов.

– Да. А почему ты спрашиваешь? – удивилась она резкому переходу к другой теме.

– Зашиваюсь, выручи. На двух группах животных я уже проверил. Мне нужно еще испытать взвесь на ингаляционное и на аллергизирующее воздействие на третьей группе животных.

– Это по хоздоговорной теме?

– Да. Сделаешь?

– Ладно, доктор Фауст, сделаю. Хотя своей работы полно.

– Еще кофе? – предложил Погосов.

– Нет, хватит, очень крепкий.

Он начал убирать со стола, опрокинул чашку, густой черный ручеек потек под бумаги, лежавшие кипой справа и слева, Ирина стала помогать ему отодвигать бумаги, чтоб не промокли, откуда-то из-под них выкатился зеленый металлический туб, в каких обычно бывают импортные лекарства. Погосов схватил этот туб и сунул в карман. Ирину удивила торопливость, с какой это было сделано – туб металлический, не промок бы.

– Что это? – спросила она.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Западногерманские витамины.

– Пьешь, что ли?

– Ага.

– Летом? Чего вдруг? Когда полно помидоров, болгарского перца, зелени. И ты все это любишь. Врешь ты, Погос.

– Вру, – добродушно согласился он, куском марли промокая лужицу на столе.

Приоткрылась дверь, девушка-лаборантка в белом халате, заглянув, сказала:

– Ирина Григорьевна, извините. К вам Суярко с химфармзавода приехал.

– Иду! – отозвалась Ирина…

16

Костюкович вышел из застекленного тамбура, где толпились родственники больных, пытавшиеся проникнуть в неурочное время к своим близким, уговаривали пожилую женщину-швейцара, но та была неумолимой.

– Посещение с пяти, вот написано, читать надо. Что вы тут кучу образовали, дайте доктору пройти!..

По долгим ступеням он спустился с холма и пошел к трамвайной остановке. Было начало четвертого. Он ждал трамвай минут десять, когда перед ним остановилась "девятка" и из приоткрывшейся дверцы высунулся Туровский:

– Марк! Домой, что ли? Садись!

Костюкович обрадовался оказии, на дорогу обычно уходил час из-за двух пересадок – с трамвая на автобус, а затем на троллейбус. Он редко ездил на работу своей машиной, парковаться приходилось на пятачке у входа в приемный покой, куда то и дело подъезжали машины "скорой", нередко калечившие докторские легковушки, дважды досталось и "жигуленку" Костюковича…

Едва он нырнул в "девятку", как почувствовал знакомый уже запах лосьона. Костюкович оказался на заднем сидении рядом с Туровским. Водитель, полуобернувшись, поприветствовал:

– Здравствуйте, Марк Григорьевич. Не узнаете?

Но Костюкович уже узнал Алтунина.

– Здравствуй, Сева, – коротко сказал Костюкович, все еще втягивая носом парфюмерный запах. – Разбогател, "девятку" гоняешь?

– Гоняю, – ответил Алтунин.

Рядом с Севой сидел здоровенный мужик лет сорока в светло-серой безрукавке и в серых из плащевки брюках. Мощные руки, тяжелые, как бы обвисшие, плечи.

– Знакомься, Марк, это наш тренер Виктор Петрович Гущин, – сказал Туровский.

Гущин молча кивнул Костюковичу, но голубовато-водянистые глаза его, словно выпученные, под короткими белесыми ресницами, смотрели как-то настороженно.

"У него, похоже, что-то со щитовидкой", – подумал Костюкович, отметив эти глаза, как бы не вмещавшиеся в орбитах. Только сейчас он вспомнил, что видел, хотя и издали, этого человека на спортбазе, когда приходил к Туровскому. Они сидели тогда с Туровским в комнатке, а через распахнутое окно виднелся бассейн, и там на бровке стоял тренер, что-то кричал, размахивая рукой, на нем были красные с каким-то узором красивые плавки…

– Ты спешишь? – спросил Туровский, повернув голову к Костюковичу. Мы едем с тренировочной базы, хотим где-нибудь пообедать. Составишь компанию?

– Денег с собой нет, – ответил Костюкович.

– Ерунда! Мы приглашаем, так что никаких проблем. Так, Петрович? обратился Туровский к тренеру.

– Порядок, – прогудел тот.

– Куда поедем, Виктор Петрович? – спросил Алтунин.

– Жми в "Голубой день".

Костюкович знал, что это гриль-бар за городом, в лесном массиве, в зоне отдыха. Ему не очень-то хотелось быть в роли приглашенного. С какой стати? Кто он им? Может, Туровский просто из вежливости сказал "составишь компанию?" в надежде, что откажется. А услышав, куда они собираются, он расстроился, понимая, что в этом загородном гриль-баре цены космические. Поэтому, когда добрались до развилки – влево дорога в центр, а прямо – за город, в сосновый бор, где и приютился "Голубой день", Костюкович сказал:

– Притормози, Сева. Я сойду, пожалуй. Мы там засидимся, а у меня еще дома кое-какие дела.

– Да брось ты! Вот совковая психология! – махнул рукой Туровский. Когда-то же и расслабиться надо! Не щепетильничай! Пригласили – не комплексуй. Мы знаем эту тревогу, и знаем свои возможности. Так, Петрович?

– Порядок! Кати, Сева, – скомандовал Гущин.

"А черт с вами! – подумал Костюкович. – Чего я в самом деле? Не напрашивался же!" – успокаивал он себя, пытаясь избавиться от чувства неловкости…

В гриль-баре народу было немного: время послеполуденное, да и будний день. Сразу же подошла официантка, похоже, знавшая клиентов.

Туровский сказал ей:

– Привет, подруга. Значит, как обычно, остальное из загашника.

Первым делом она принесла минеральную воду в бутылках без этикеток, на других столах на бутылках были этикетки местной воды "Криничанка". Только потом, во время еды Костюкович понял, что им подали "Боржоми". Стол быстро заполнялся: малиновые помидоры, маленькие огородные огурчики, филе копченого карпа, обложенное каперсами, пучки свежего лука, армянская бастурма, лобио с копченой грудинкой, в глубоком квадратном блюдечке крабы, тарелка с пахучей кинзой и тархуном, бутылка коньяка "Славутич", а вместо хлеба еще теплый лаваш.

– Откуда это у них все? – удивился Костюкович.

– Бар теперь частный, выкупили, трое из них: хозяин, жена и сестра жены официанткой. Крутятся, в Армению ездят за бастурмой и травой, за фасолью для лобио и "Боржоми" – в Грузию, за каперсами – в Азербайджан, за этими помидорами – в Молдавию… Ну что, приступим? – Туровский налил коньяк тренеру, Костюковичу, себе, а Севе Алтунину плеснул в фужер "Боржоми". – Плохо, когда за рулем, а, Сева?

– Ничего, компенсирую едой, – засмеялся Сева.

Пили и закусывали быстро, все были голодны. После первых рюмок пружина неловкости, давившая Костюковича, ослабла, он уже легко участвовал в общем разговоре на какие-то незначительные темы. Потом принесли горячее – бараньи ребрышки с жареным картофелем и зеленым горошком, появилась еще одна бутылка коньяка. Разговор пошел о спорте, о будущем хоккея и футбола, незаметно перескочил на медицину.