Фантастика 2002. Выпуск 1 - Дмитрий Байкалов

И подумал: кажется, они стесняются своих «ментиков». Чуть-чуть, самую малость. Возможно, только поначалу. Возможно, навсегда. Но стеснение это удивительно по самой природе. Так близорукий подросток стесняется очков. Хромой мальчишка — костылей. Если учесть, что задача «ментика» — вовсе не компенсировать физический недостаток, а наоборот… Странно. Стесняться хорошей машины? дорогой квартиры? кольца с бриллиантом?! Или все-таки очки с костылями? — просто они еще не знают, но догадываются, чувствуют подспудно…

Черт возьми, надо быть сейфом, чтобы морочить себе голову такими дурацкими мыслями!

— Слушай, а давай пойдем в кино?

Ночью он будет очень стараться, чтобы все прошло как обычно. Жена вернулась домой. Любящий муж сгорает от нетерпения. В сущности, правда. Но ощущение, что они теперь в постели не одни, сохранится надолго.

Обруча Ванда не снимет, сославшись на рекомендации консультанта.

Еще через месяц они уедут отдыхать на море.

КИРИЛЛ СЫЧ: 1 сентября…18 г… 12.10

…сейчас понимаю: написать роман «for sale» — проще простого.

Взять тетрадки. Довольно скучные, местами разные по стилю. Вместо вялой, сегодняшней рефлексии, не имеющей ни смысла, ни цели, кроме как вскоре полыхнуть от зажженной спички, добавить десятка два высосанных из пальца эпизодов. Шустрых, бойких. Кого-то похитить, кого-то убить. Пострелять в переулке. Найти укромное место для откровенного секса. И сложить карточный финал с намеком на продолжение. Это очень важно: намек. Бодренькое подмигивание из-за занавеса. Седобородый мудрец XX века — Яков, сын Эммануила — иронизировал, имея в виду якобы древнюю Александрию:

«Чем теперь гетера — не муза; чем муза — не гетера? «Дайте мне вина, девицы!» Пить, лишь бы не думать! Возвышенная трагедийность, пиндарова величавость в век господства авантюр, религиозного сумбура, ученого универсализма, музейной науки и площадного суеверия, винегрета из обычаев и обрядов всех культур Востока и Запада… Шибче и веселее! Веселее! Веселее! Вот моральный лозунг эпохи вселенства. Трагедия же? Кому нужна сейчас трагедия — этот Эдип? Пожалуй, еще нужен Еврипид, да и то кучке гурманов. И что такое теперь трагедия, если не душещипательная забава и приятное времяпрепровождение? Для катарсиса же, то есть очищения зрителя при созерцании трагедии, как учил Аристотель, существуют бани и врачи. Не угодно ли вам термы Каракаллы? — Очищайтесь!»

Я был бы счастлив сделать из обрывков собственного жалкого существования что-нибудь, о чем критики могли бы насмешливо воскликнуть: «Шибче и веселее!» И ответно всласть поиздеваться над почтенной публикой. Жаль, издеваться больше не над кем. Те, кто остался, не заслуживают насмешек или оскорблений. Я, например, остался. А мне меньше всего хочется стать лживым и многословным. Я ведь очень хорошо помню годы, прошедшие между приобретением Вандой «ментика» и моим первым посещением «Ящика Пандоры».

Удачные годы.

Счастливые годы.

Возможно, странный привкус неизбежности лишь добавлял счастью остроты. Возможно, это я придумал себе прошлое счастье. Помнится, я был нарасхват. Статья за статьей. Причины смягчения климата: повсеместно. Мирные переговоры израильтян с палестинцами, впервые на памяти человечества завершившиеся реальным успехом. Демократические выборы в Южной Корее. Массовое закрытие атомных станций. Врачи разводят руками: безнадежно больные доживают дни без мучений. Смерть никуда не делась, но боль отступила. Люди стали меньше страдать телесно, у здоровых также поднялся болевой порог — визит к стоматологу превратился в пустяк. Агония партии «зеленых»: любимая мишень исчезала на глазах. Загрязненность среды самопроизвольно упала: заводы, не меняя изношенных фильтров, начали гадить если небезопасно, то вполне сносно. Упал уровень излучения радиоактивных отходов. Реки принялись самоочищаться. Популяции редких животных увеличились вдвое. Втрое.

Вдесятеро.

Многие журналисты не выдерживали. Если раньше публику держали на игле чернухи — пожар в Саратове! истребление осетров! террористы взорвали школьный автобус!!! — то теперь, желая напугать, приходилось редкостно изворачиваться. Обрадовать стало много проще. Вот и не выдерживали.

Ломались. Переквалифицировались в управдомы.

О чем писать, акулы пера и киты клавиатуры?! О празднике урожая?! О высокой производительности труда и росте благосостояния?! О сокращении числа вооруженных конфликтов и дорожных катастроф?! Самолеты давненько, знаете ли, не падали… Ну и что, что правда! — на такой правде тиража не поднять.

Мы были наркоманы стресса, некроголики дурных известий. И — началась ломка. Страшная. Тяжелая. Как выяснилось, сейфы и журналисты особенно плохо переносили хорошие новости. Осколки прошлого, привычные к постоянному испугу, сроднившиеся с ним, каждую радость воспринимавшие как преддверие стократ большей опасности. Мастера плевать через плечо. Знатоки черных кошек. Заклинатели демонов удачи.

Остальным было легче: еще сами того не зная, они уже учились общей радости.

Одной для всех.

…всей — для одного.

АДАМ СЫЧ: 1 сентября…18 г… 16.14

Папа, как бы мне хотелось перестать читать.

Не могу.

Машинально тяну руку — перелистнуть страницу, пахнущую болью и яблоком.

Я уже отравлен? Никогда не задумывался: какой брусчаткой вымощена дорога в рай? Папа, неужели ты сможешь наконец войти в меня — таким чуждым, таким противоестественным образом…

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

Пересчитай свои годы на деньги, и ты увидишь, как это мало.

Магдалена Самозванец

Вход в клуб «Ящик Пандоры» весьма смахивал на дверь банковского сейфа-великана: лоснящийся блеск металла, внушительная тяжесть бронеплиты-многослойки, заклепки по периметру, штурвал запорного механизма…

Намек. Как и само название клуба.

Кирилл, чуть-чуть робея, шагнул вслед за Мишелем. В стальной зев. Странное чувство: будто тебя, сопляка, старший брат впервые вывел во взрослую компанию, где парни курят, не прячась, а девушки улыбаются так, что начинаешь стыдно заикаться в ответ. Вдвойне странное, когда ты привык считать себя битым, тертым, в трех щелоках мытым газетчиком, способным одинаково разговорить лауреата Нобелевки и панка из скандальной группы «Христ-Анти».

— Он со мной. Я поручитель, — тихо, но веско бросил Мишель. Охранник на входе кивнул в ответ, со спокойным достоинством освобождая дорогу. Серьезный парень: волосы ежиком, лицо кирпичом и цепкий взгляд добермана, который не станет зря лаять — сразу в горло вцепится. Костюм сидел на нем как влитой. Белизна рубашки, запонки, стильный галстук с вышивкой… И все равно за версту ясно: сторожевик. Элитной породы. Насмотрелись мы на его коллег.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});