Сумма теологии. Том I - Фома Аквинский

Ответ на возражение 4. Сидение Сократа, которое является причиной истинности суждения «Сократ сидит», имеет разный смысл в зависимости от того, сидит ли Сократ, сидел ли прежде или только собирается сесть. Таким образом, выступающая в качестве следствия истина претерпевает изменение и [потому] по-разному выражается суждениями, относящимися [соответственно] к настоящему, прошедшему или будущему. Поэтому нельзя делать вывод, что если хотя бы одно из трех суждений истинно, одна и та же истина остается неизменной.

Вопрос 17. О лжи

Далее мы рассмотрим вопросы, касающиеся лжи. В связи с этим будет исследовано четыре пункта: 1) существует ли ложь в вещах; 2) находится ли она в чувстве; 3) есть ли она в уме; 4) относительно противоположности истины и лжи.

Раздел 1. Существует ли ложь в вещах?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Представляется, что в вещах нет лжи. Ведь сказал же Августин, что «если истинно то, что существует [именно так, как кажется], из этого будет следовать, что ложного нет нигде, хотя бы рассудку все казалось иначе»[296].

Возражение 2. Далее, «ложь» происходит от «fallere» [т. е. обманывать, намеренно вводить в заблуждение]. Но, как сказал Августин, вещи не обманчивы, они лишь представляют вид естества[297]. Поэтому в вещах и нельзя обнаружить лжи.

Возражение 3. Кроме того, как было установлено выше (16), об истине говорят как о существующей в вещах в силу соответствия последних божественному уму Но все, коль скоро оно существует, подражает Богу Поэтому все истинно безо всякой примеси лжи, и, значит, нет ничего ложного.

Этому противоречит сказанное Августином: «Всякое тело – тело, без сомнения, истинное, обманчиво только [его] единство; ведь оно лишь подражает единству, не будучи таковым»[298]. Но всему, что подражает божественному единству, этого [единства] как раз и недостает. Следовательно, во всех вещах присутствует ложь.

Отвечаю: поскольку истина и ложь суть противоположности, [далее] поскольку противоположности относятся к одной и той же вещи, нам надлежит искать ложь там же, где нами первичным образом обнаруживается истина, т. е. в уме. Затем, в вещах [как таковых], за исключением [модуса] их соотнесенности с умом, нет ни истины, ни лжи. И так как каждая вещь обозначается прямо через то, что принадлежит ей самой по себе, и относительно – через то, что ей акцидентно, вещь, таким образом, может быть названа просто ложной, когда сопоставляется с умом, от которого зависит и в связи с которым она соотнесена через самую себя, и может быть названа относительно ложной, будучи сопоставлена с другим умом, с которым она соотнесена привходящим образом[299]. Далее, природные вещи зависят от божественного ума, искусственные же – от человеческого. Ибо искусственные вещи, говорят, ложны просто и сами по себе постольку, поскольку им недостает формы [произведшего их] искусства; поэтому и ремесленника полагают производящим ложную работу, когда ему недостает надлежащих его искусству навыков действий.

Что касается вещей, кои зависят от Бога, то в той мере, в какой они соотнесены с божественным умом, лжи в них нет. Поэтому, если что [дурное] и происходите вещами, определенными этим умом, то только, пожалуй, в тех случаях, когда речь идет о действователях со свободной волей, имеющих силу уклониться от определения, в чем [собственно] и состоит ложь греха. Потому-то в Священном Писании грехи и называются неправдой и ложью, согласно сказанному: «Доколе будете любить суету и искать лжи?» (Пс. 4:3), тогда как, с другой стороны, добродетельные поступки, будучи проявлением покорности определенному божественным умом порядку, называются «правдой жизни». Так, сказано: «Поступающий по правде идет к свету» (Ин. 3:21).

Что же касается нашего ума, с которым природные вещи соотнесены привходящим образом, то [с этой точки зрения] их можно полагать ложными, но не просто [ложными], а относительно, и к этому можно подходить двояко. С одной стороны, согласно обозначению вещи, ибо вещь полагают ложной, если она обозначена или представлена в речи или мысли как ложная. В этом смысле о любой вещи можно говорить как о ложной, если она не обладает приписываемым ей качеством; например, как заметил Философ, мы можем сказать, что диагональ – ложная [с точки зрения] соизмеримости вещь[300]. Нечто подобное сказал и Августин: «Истинный трагик – это ложный Гектор»[301]. И напротив, все что угодно может быть названо истинным с точки зрения подобающего ему [качества]. Иначе вещь может быть названа ложной со стороны причины. Так, вещь называют ложной, если она по природе может порождать ложное представление. И принимая во внимание, что нам присуще выносить суждение о вещи по ее видимости, ибо познание наше восходит от чувства, которое преимущественно и по природе имеет дело с внешними проявлениями, то те внешние проявления [данной вещи], которые порождают сходство [ее] с другими вещами, называют ложными относительно этих [других] вещей; поэтому желчь [называют] ложным медом, а олово – ложным золотом. Об этом читаем у Августина: «Мы называем ложными те вещи, которые имеют сходство с [вещами] истинными»[302]; и Философ говорит: «Вещи называются ложными, когда они по природе таковы, что кажутся или не такими, каковы они есть, или же тем, что они не есть»[303]. Подобным образом и человек называется лживым, если он склонен к ложным мнениям или речам [и предпочитает их], а не потому, что он может лгать; в противном случае, как замечено в «Метафизике» V, 2, немало людей знающих и рассудительных могли бы считаться лжецами.

Ответ на возражение 1. Вещь, соотнесенная с умом, полагается истинной в отношении того, что она есть, и ложной в отношении того, что она не есть. Поэтому и сказано в «Монологах» II, 10, что «истинный трагик – это ложный Гектор». Отсюда: в какой мере в вещах обнаруживается [своего рода] небытие, в такой мере в них обнаруживается и ложность.

Ответ на возражение 2. По природе вещи не обманчивы, но они [бывают таковыми] акцидентно, ибо подчас являются причиной ошибки вследствие своего сходства с другими вещами.

Ответ на возражение 3. О вещах говорят как о ложных не в силу их соотнесенности с божественным умом (т. е. как о просто ложных), но в силу их соотнесенности с нашим умом (т. е. как о ложных только относительно).

[Да и] в приведенном контраргументе речь [ведь] идет не о том, что идея ложности содержится в самом подражании или неверном представлении [вида естества], но лишь о том, насколько последние могут послужить причиной [формирования] ложного мнения. Следовательно, о вещи говорят как о ложной не потому, что она походит на другую вещь, а потому, что [это] сходство по виду естества порождает ложное мнение, причем не в каком-то одном отдельном случае, а в большинстве.

Раздел 2. Обнаруживается ли ложь в чувствах?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в чувствах нет лжи. Ведь сказал же Августин: «Если все телесные чувства свидетельствуют так, как они ощущают, то я не знаю, чего же больше мы должны еще требовать от них»[304]. И так как, судя по всему, чувства нас не обманывают, то в них нет и лжи.

Возражение 2. Далее, [сам] Философ заметил, что ложность присуща не чувствам, а воображению[305].

Возражение 3. Далее, в простых вещах нет ни истины, ни лжи, [они есть] только в вещах составных. Но утверждение и отрицание не принадлежат чувствам. Поэтому в чувствах нет никакой лжи.

Этому противоречит следующее. Августин говорит, что «мы обманываемся во всех чувствах, обольщаемые сходством»[306].

Отвечаю: усматривать обманчивость в чувствах можно разве что в том смысле, в каком в них обнаруживается и истинность. Однако истинность находится в них не так, как если бы они знали истину, но лишь постольку, поскольку они истинно схватывают чувственные вещи, о чем [уже] шла речь выше (16, 2); это происходит через посредство чувственного схватывания вещей, каковы они есть; следовательно, и ложность наличествует в чувствах через посредство схватывания или представления ими вещей иначе, чем они есть. Осведомление о вещах через посредство чувств адекватно наличию их [(т. е. вещей)] образов в чувствах; [сам же] образ вещи может находиться в чувствах трояко.

Во-первых, первичным и естественным образом, как в зрении наличествуют подобия цветов и аналогичных им чувственных объектов.