Снег, собака, нога - Клаудио Морандини

Но Адельмо Фарандола уверен, что замечал его пристальный взгляд и раньше, в разгар лета, у приюта, укрытого обломками скал, выше в гору. Не обязательно даже это видеть, теперь он знает, что лесник за ним следит. Поднимается к началу последнего прохода, ведущего к приюту, и таращится. Таращится и ждет, чтобы другой приблизился.

Адельмо Фарандола мог бы закидать его камнями. Мог бы устроить оползень, и того погребло бы под массивами льда. Это не так и сложно; тут, наверху, все оползает, достаточно неловко поставить ногу — и покатишься в долину, и полгоры за тобой. Но сделать это он не решается, потому что тот в форме, и за причинение ему вреда можно поплатиться.

Лесник иногда как будто смелеет, приближается, даже не скрываясь. Словно случайно идет мимо приюта или хижины и глядит по сторонам, будто чем-то посторонним занят — животных разглядывает, взбирающихся по скалам, летающих ястребов, колонии сурков, живущих выше. Но Адельмо Фарандола знает, что краем глаза лесник зыркает в его сторону.

Человеку, разговаривающему вслух в одиночестве, нечего скрывать. Его гора. Его впадина. И вся долина тоже его. Он тут что хочет, то и делает. И звери его, и скалы, и трава, и вода, и лед. А если он пару раз и подстрелил серну себе на ужин, так отчитываться об этом не обязан. Его серны. Шкура, мясо, кости, рога — его. Он вместе с братом, когда-то давно, купил все это и землю, на которой оно есть, на деньги от продажи другой долины, той, что покрасивее, где огромное городское агентство недвижимости понатыкало разных учреждений и гостиниц. Ему дела нет до той, другой долины, откуда сейчас поднимаются в небо лучи света и доносится хаос голосов, музыка, гул моторов и дым и откуда сбежали и звери, и горцы. Он хозяин тут, в этой долине, которая никому не нужна, ибо дурна и камениста, и никуда из нее не пройти, здесь кругом обрывы, зимой сходят лавины, а весной и осенью хлещут потоки воды. Ему не нужно иного, он не мечтает об ином. А ты — сдохни, лесник чертов.

— Здравствуйте! — кричит лесник однажды утром.

Адельмо Фарандола вздрагивает, но делает вид, что не слышал, и не отвечает. Пес лает, застигнутый врасплох, но потом рычит и жмется к ногам старика.

— Здравствуйте, — повторяет лесник, подойдя ближе. — А денек-то отличный!

Невнятное бормотание, и все.

— А я рад вас снова видеть.

Бормотание, пожимание плечами. «Почему он говорит, что рад меня снова видеть, — думает Адельмо Фарандола, — если мы с ним первый раз разговариваем?»

— А я вас, знаете, понимаю, — говорит лесник и протягивает руку, чтобы погладить пса. — Хороший пес, хороший. Почему вы тут, в горах, живете, понимаю. Мне тоже дикие места нравятся, как эти; их никто не любит, и на картах не найти, и туристов нет. Вот эта впадина. Да она чудесная! Тут же всюду жизнь. Поглядите только!

Лесник размахивает руками, показывая то, что Адельмо Фарандола прекрасно знает, среди чего живет: тварей, кишащих меж камней, жертв и хищников, птиц, пугающихся всего, зверьков грязных и исхудалых.

— Вид-то какой! — зудит лесник. — Жизнь, она ж все время возрождается. Чудо жизни, так ведь говорят. Я вас понимаю и даже завидую, вот. Но мы ж об этом сколько раз уже говорили?

Адельмо Фарандола ничего не отвечает, он не помнит, чтобы когда-нибудь об этом говорил, но не уходит, потому что не хочет, чтобы лесник увязался за ним. А пуще всего не хочет, чтобы тот пошел за ним в хижину и совал свой нос в хлев, где он повесил сушиться мясо серн, а на цепи подвесил их шкуры — на что-нибудь да сгодятся.

— Жизнь, жизнь! Я свою работу люблю, мне приятно себя ощущать среди божьих тварей. Как еще объяснить? Мне приятно приносить пользу. Понимаете? Хоть какую-нибудь, не просто так быть. Я работаю, чтобы эти существа жили. Чтобы никто их на мушку не взял. В прямом смысле слова. Понимаете, да? Мне на работе говорят, да что ты туда лезешь наверх, кого ты там ищешь? Там только тот старый отшельник, а больше никого, разве землеройки, и тех нет. Но я знаю, что тут все не так. Луга травянистые все обитаемые. Эти вот долины, вроде непривлекательные, полны сокровищ, и сокровища тут несметные. Как еще объяснить?

Адельмо Фарандола, только чтобы показать, что он слышит, устало вздыхает.

— О, я вижу, вы со мной согласны, приятель.

Вечером Адельмо Фарандола уже смутно помнит эту встречу. Но, войдя в хлев, он уверен, что должен спрятать туши, которые повесил сушиться, шкуры, очищенные черепа, которые, возможно, продаст или отдаст на продажу будущим летом. Он укрывает шкуры соломой, закапывает туши, обернув их в страницы старых журналов, которые обычно нужны ему для растопки печи или, совсем редко, для подтирки зада, черепа закапывает тоже. Лучше перестраховаться, говорит ему внутренний голос. Лучше дождаться хороших времен.

Пес ходит за ним, не подавая голоса. И похоже, он тоже думает о леснике; возможно, переживает какую-то собственную вину.

А на следующий день молодой лесник является снова.

— Здравствуйте! — кричит он издалека.

— Здравствуйте! — повторяет, подходя ближе.

— Здравствуйте всем, — говорит, подойдя на расстояние шага к Адельмо Фарандоле и протянув ему руку, на которую тот долго смотрит, но так и не пожимает. Пес вновь прижимается к ногам хозяина и ждет, пока чужак уйдет.

— Как дела нынче?

Бормотание.

— А денек-то отличный?!

Парень придуривается. У него плохо получается. Он здесь за чем-то другим, а зачем — не говорит.

— Чего вам надо? — спрашивает Адельмо Фарандола после долгой паузы, такой долгой, что она кажется невыносимой. «Занятно, — думает старик, — я считал, что привык к молчанию. Считал, что выносил его месяцами и смогу выносить годами. А теперь молчание этого парня мне непереносимо».

— О, я тут проходил, — говорит лесник. — Места красивые, я вам вчера уже говорил.

— Вчера?

— Вчера, да. Красивые места, полные зверей.

— Вредные твари, — произносит Адельмо Фарандола. Потом обращается к псу, смущенно на него глядящему: — Мы не про тебя.

— Почему вредные?

Адельмо