Лузитанская лира - Автор неизвестен Европейская старинная литература

Даже в молодости Кентал мало писал о любви к женщине, а если и писал, то по-дантовски преображал ее в ясновидицу сущего (его юношеская поэма 1863 г. так и называлась «Беатриче»). Кентал был влюблен — трагически неразделенной любовью — в Жизнь, в обладающую бессмертной душой Природу, как истинный влюбленный, жаждал полного с любимой слияния — а ведь оно могло означать только его собственную гибель! Эта сверхличностная — сверхчеловеческая — любовь продиктовала Кенталу лучшие строки его «Современных од» (1865) и сонетов, которые он писал на протяжении всей жизни. И она же увлекла поэта в «океан ночи», «где нет сознанья, хоть и есть бессмертье»: в 1891 году тяжело душевнобольной Кентал покончил жизнь самоубийством.

Титаническая фигура Кентала заслоняет собой тех, по-своему очень значительных португальских лириков, которые творили в одно с ним время. А ведь среди них был и Жоан де Деус (1830–1896), которому Кентал посвятил первую книгу своих сонетов (именно де Деус открыл Антеро тайну неувядаемости этого традиционного жанра). Рядом с Кенталом, надолго Кентала пережив, создавал свою реалистическую летопись современности Герра Жункейро (1850–1923), посвятивший свою музу тем, кого в XIX веке именовали «простым людом». Наконец, современником Кентала был и Сезарио Верде (1855–1886), поэт, по-новому открывающийся читателям и исследователям португальской поэзии только в наши дни. Как и Леал, Верде многому научился у Бодлера, но сумел от Бодлера «оторваться». Он полностью отвратил взор от «цветов зла», произрастающих в сатанинской душе гения, обратив его на зло окружающей жизни. Поэтический язык Сезарио Верде возникает как полифонический синтез разных, вроде бы несовместимых социальных речений: голосов улиц, контор, газет, книг, «загаженных кварталов», фешенебельных особняков…

Неудивительно, что у Верде — поэта-постсимволиста — не было последователей. Логика литературного развития еще только вела португальскую поэзию к символизму, утвердившемуся в ней на рубеже 1880–1890-х годов. Символизму, программа которого выражена в знаменитых строках Верлена:

За музыкою только дело.Итак, не измеряй пути!Почти бесплотность предпочтиВсему, что слишком плоть и тело…

Герценовская стихия музыки буквально захлестнула португальских поэтов конца XIX — начала XX века. Она ощутима в стихах Антонио Нобре (1867–1900) и Эуженио де Кастро (1869–1944). Она разлита в мелодичнейших и нередко написанных на музыкальные «сюжеты» строфах Камило Песаньи (1867–1926). Наконец, пределом движения символизма к бесплотности, к развеществлению мира в краски и оттенки красок (алость и белизна, тусклость и блеск, зелень и золото Песаньи), звуки и туманности, пределом его воспарения над миром стала поэзия Тейшейры де Паскоаэса (1877–1952), теоретика так называемого «саудозизма» (от saudade). Создавая свой «саудозистский» миф, объявляя глубокую меланхолию, тоску, ощущение заброшенности в мироздании извечным свойством португальского духа, Паскоаэс как бы «национализировал» символизм, ставший к началу XX века вполне космополитическим литературным направлением. И только огромный лирический дар поэта — в лучших стихах — удерживает его от сентиментальных банальностей.

К началу первой мировой войны португальская поэзия являла собой, перефразируя слова В. Брюсова, сказанные по другому, но близкому поводу, достаточно тусклую картину: «Центр ее занимали символисты… Но в лагере символистов уже чувствовалась усталость; движение вперед остановилось, сменилось застоем, который явно грозил превратить мятежный поток 90–900-х годов в загнивающее болото»[7].

Из этого застоя ее вывели Марио де Са-Карнейро и Фернандо Пессоа… Но здесь мы вплотную приблизились к «центру», это — совсем иная эпоха истории Португалии, вместившая в себя и две мировые войны, и долгую ночь фашистской диктатуры, и Апрельскую революцию 1974 года, это — и новая глава в истории португальской поэзии, знакомство с которой советский читатель уже начал[8].

С. Пискунова

ГАЛИСИЙСКО-ПОРТУГАЛЬСКАЯ ЛИРИКА

Дон Жоан Перес де Абоин

© Перевод Е. Витковский

«Матушка, могло ль такое статься…»

Матушка, могло ль такое статься,Что дружок не хочет возвращаться?        Может быть, он все-таки придет?

Клялся он, что, коль меня обидит,То вовек пускай добра не видит.        Может быть, он все-таки придет?

Говорил, что не придет мой милыйРазве из тюрьмы да из могилы.        Может быть, он все-таки придет?

Матушка, он так усердно клялсяИ прийти наверно обещался.        Может быть, он все-таки придет?

«По проселкам, по опушкам…»

По проселкам, по опушкамПроезжал я на коне,И проказницам-пастушкамПовстречаться вышло мнеНа французской стороне.Плакалась одна подружкам,Трем милашкам и простушкам:«Сколь бы милый ни лукавил,       Девушки, держитесь честных правил,       Мой-то вот меня дружок оставил».

«Это ль горе, право слово,—Повела другая сказ: —В том не вижу я дурного,Будет следующий раз:Друг придет в урочный час,На тебя посмотрит снова —Уж не будешь ты сурова,Скажешь, против прежних правил:      „Ах, дружок, ты путь ко мне направил —       И такую радость мне доставил!“»

Дон Альфонсо X

© Перевод А. Садиков

«Роза из роз и из зарниц зарница…»

       Роза из роз и из зарниц зарница,       Гроза из гроз и из цариц царица.

Роза лицом, ласкающая взгляд,Цветок веселья и венец услад.Глаза, что состраданием дарятИ лечат тех, кто чахнет и томится.       Роза из роз и из зарниц зарница…

Такую даму можно ль не любить!Она от зла сумеет оградить,Спасти нас грешных и грехи проститьЕе рукой лишь доброе творится.       Роза из роз и из зарниц зарница…

Пусть будет каждый ей служить готов,И нас спасет любви высокой зов,И отвратит от грешных дел и слов,От коих нам бы ввек не отмолиться.       Роза из роз и из зарниц зарница…

Она царит, а скромный мой удел —Ей быть певцом; но если бы посмелНадеяться и взгляд любви узрел,Всем, что люблю, сумел бы поступиться.       Роза из роз и из зарниц зарница…       Гроза из гроз и из цариц царица.

«Кто в делах не знал удачи…»

Кто в делах не знал удачи,Тот, когда король назначит,Мавров воевать поскачет?       Что ж остановился?Иль от нас дружину прячет,       Чтоб он провалился!

Просит он за труд награды,Но не шлет свои отряды,Чтоб помочь нам у Гранады[9];       Что ж остановился?Иль войска служить не рады,       Чтоб он провалился!

Деньги взял с нас, куль бездонный,Но не видим рати конной,Или в роще где зеленой       Он остановился?Или пал на землю сонный,       Чтоб он провалился!

Хвастать он умеет броско,Нарядить умеет войско,Сколько блеска, сколько лоска.       Что ж остановился?А душонка — мягче воска,       Чтоб он провалился!

Дон Аафонсо Лопес де Байан

© Перевод Е. Витковский

«Решила нынче в церковь я пойти…»

Решила нынче в церковь я пойти,Не помолиться, нет, но для того,Чтоб там дружка увидеть моего,—Но не пришел он, — господи, прости.          И вот, подруги, плачу, потому          Что не любезна другу моему.

Не поднимала выплаканных глазИ зажигала за свечой свечу:Я все-таки найти его хочу,Пусть мне господь помог бы в том сейчас!          И вот, подруги, плачу, потому          Что не любезна другу моему.

И вот опять я господа молю,И свечи жгу, и не иду домой:Пусть все-таки придет неверный мой,Так бесконечно я его люблю.          И вот, подруги, плачу, потому          Что не любезна другу моему.

Жоан Бавека