Человек-Горошина и Простак - А Шаров

вызванивали часы простенькую, но такую милую песенку.

"Не у меня сбудется, так у другого, у Сильвера, Каменного Юноши, который восемьсот лет ждет свою суженую", - подумал я и твердо решил помочь Сильверу, если только смогу, даже если мне будут угрожать страшные опасности; хорошо бы не очень страшные, а то вдруг не хватит решимости...

Магистр бежал обратно от ратуши к той высокой башне. На ходу он небрежно бросил мне:

- Будь здоров, мальчик!

В то же мгновение черные тучи заволокли луну и звезды. Воцарилась тьма. В этой тьме я разглядел, как красные светящиеся штиблеты Магистра скользнули от земли к вершине башни.

В окошке башни зажегся свет.

Когда луна снова выглянула, Турропуто, не скрываясь больше, принялся отплясывать вокруг меня дикий танец, размахивая плащом, от чего снова поднялись северные ветры и городские флюгера - все, кроме одного, - завыли, заскрипели, запели на тысячи ладов.

- Опять с носом! С носом!! С носом!!! - приплясывая, выкрикивал Турропуто. - Дурак Ганзелиус совсем спятил, если взял в помощники придурковатого мальчишку. Сыночек Сильвер останется каменным, потому что так решил я, величайший и самый злой из всех самых величайших и самых злых колдунов!

Турропуто ухватился за плющ, обвивающий башню, и стал быстро карабкаться по отвесной стене. Я зажмурил глаза и, хотя голова отчаянно кружилась и сердце замирало, тоже полез вверх по стене. Плющ оборвался, и я грохнулся, как куль, пребольно ударившись о каменную мостовую.

- Сосчитай, сколько ты переломал ребер, рук и ног, дуралей, - крикнул Колдун. - Пока не поздно, возвращайся к старикашке Ганзелиусу.

Турропуто стал плоским, как игральная карта, и скользнул в щель окна.

"Конечно, нелегко быть учеником сказочника. Но я никогда, никогда не оставлю тебя, дорогой Учитель, пусть жить мне суждено недолго и нет от меня никакой пользы", - думал я, с трудом поднимаясь с земли.

Я обошел вокруг башни, надеясь найти вход, но дверей не было.

"Что делать? - тревожно спросил я сам себя. - Ведь если Турропуто в башне, то и мне непременно надо быть там: Учитель велел ни на секунду не спускать глаз с Колдуна".

Вдруг вспомнилось, как мы с Магистром шли по переулку. Вспомнилась Аптека, где продается мизерин, уменьшающий рост в пятьсот пятьдесят раз, и Бюро проката скаковых мух. Еще я подумал, слушая Магистра: "Ну на что может понадобиться скаковая муха".

- Мы встретимся с тобой, подлый Турропуто! Берегись! - прошептал я, хотя понимал, что беречься нужно мне, а не колдуну.

Донн-донн-донн,

вызванивали часы.

Если мечтаешь, сбудется,

Если не трусишь, сбудется,

А черное горе забудется!

Донн-донн-донн. Я знакомлюсь с Ахумдус Ахум.

Мне здорово повезло, я не заблудился в узких переулках Старого города, а, поглядывая на флюгер, прямиком вышел к Аптеке. Старичок провизор, добрейший человек, сразу протянул таблетку мизерина:

- Обычно мы отпускаем, кхе-кхе, это средство только согласно рецепту, но по лицу видно, что ты, мальчик, кхе-кхе, простая душа и не додумаешься до того, чтобы употребить его во зло.

Вот когда пригодился матушкин медный грошик. Тут же на прилавке он превратился в золотую монету, и провизор в придачу к мизерину дал еще пять серебряных монет сдачи.

Я был на пороге, когда он окликнул меня.

- А не запасешься ли ты, молодой человек, кхе-кхе, антимизерином? Ведь может и наскучить все время быть в пятьсот пятьдесят раз меньше обычных людей.

Что бы случилось со мной, если бы не провизор! Конечно, Учитель Человек-Горошина. Но сколько у него мудрости! А каково быть с горошину, если ты и знаешь немногим больше, чем горошина в зеленом стручке.

...В Бюро проката скаковых мух я уплатил положенную плату за сутки вперед и получил металлическую коробочку, похожую на домик. На дверце была прибита табличка:

"Ахумдус Ахум. Без дела не беспокоить". Я улыбнулся строгому предупреждению и сломя голову помчался к гостинице.

Слабое, но очень внятное и въедливое жужжание заставило остановиться. Учитель преподал мне наречия майских жуков и шмелей, так что я с первых минут хорошо понимал Ахумдус Ахум, тоже относящуюся к отряду "жужжащих".

- Эй, дружок, тебе не десять лет, чтобы подпрыгивать на ходу, как блоха, и качаться, как верблюд. Запомни, что породистому существу тряска вредна.

Я прямо-таки остолбенел. Пусть я человек не гордый, да и чем мне гордиться, но когда обыкновенная муха обзывает блохой и верблюдом, это мало кому придется по вкусу.

Надо было, очень надо было сразу поставить Ахумдус Ахум на место, но я не нашелся, потому что думаю медленно.

В номере гостиницы я выложил на стол домик с Ахумдус, синюю таблетку мизерина и красную антимизерина.

"Вот сейчас я стану как фасолина", - подумал я, поеживаясь словно от холода.

Образ Учителя, всплывший в памяти, помог преодолеть нерешительность.

"Была не была", - сказал я себе и уже поднес синюю таблетку ко рту, когда снова раздалось монотонное жужжанье Ахумдус; она ловко открыла дверцу своего домика и стояла на пороге:

- Погоди, дружок! Прежде всего, по условиям найма, ты должен накормить меня.

Я достал из кармана щепотку завалявшихся хлебных крошек и швырнул их Ахумдус, но она презрительно покачала головой:

- Нет, милый! Убери это, я не выношу грязи... Вот так... А теперь добудь-ка каплю сахарного сиропа, разведенного, конечно, в теплой воде; легкая пища пойдет на пользу нежному и родовитому существу.

Характер у меня покладистый, но сейчас во мне все кипело. Пришлось бежать вниз, в ресторан, раздобывать горячую воду и толочь сахар.

Ужинала Ахумдус нестерпимо медленно; после каждого глотка слышалось ее монотонное жужжание:

- Сочинители воспевают птиц и чернят нас, если не считать вдохновенного образа Мухи-Цокотухи. Но по правде, - и ты скоро в этом убедишься, - нет ничего более хищного и опасного, чем птица. В мире все относительно, дружок.

Я присел на краю стола, держа в правой руке мизерин, а в левой стакан с водой, чтобы запить таблетку.

- Ну что ж, - прожужжала Ахумдус, моя лапки. - Я готова и жду. Прежде чем принять мизерин, постарайся усвоить следующее...

- Оставьте при себе мушиные премудрости, - перебил я. Больше я не мог выдержать и взорвался, чему способствовали тревожные мысли о предстоящих испытаниях.

- Как хочешь, как хочешь, - отозвалась Ахумдус, пожимая крылышками и поворачиваясь ко мне спиной.

Я проглотил таблетку, почувствовал нестерпимое головокружение и на несколько мгновений потерял сознание. Когда я очнулся, подо мной простиралась пропасть без дна. Скоро, однако, я понял, что сижу по-прежнему на краю стола, но уменьшился так, что расстояние до пола - меньше метра - выросло для меня до высоты стопятидесятиэтажного дома!

"Упадешь, и мокрого места не останется", - в ужасе подумал я, поднимаясь на ноги и пятясь от края стола. "Ничего-ничего. Это ненадолго. Милый старичок провизор позаботился о тебе, и ты в любой момент можешь стать таким, как был", - пробормотал я, поворачиваясь и отыскивая глазами красную таблетку антимизерина.

И тут меня потрясла ужасающая мысль.

Я добежал до красной таблетки, с величайшим трудом, обливаясь потом, перевернул ее на ребро. Она достигала моего плеча. Слезы, безнадежные, не облегчающие горе, полились из глаз.

- Успокойся, - прожужжала в этот горестный миг Ахумдус. - Конечно, если бы ты заранее растолок таблетку антимизерина, - это я и хотела посоветовать, когда ты так грубо заставил меня замолчать... Но, счастье твое, есть еще Ахумдус; избавься от губительной строптивости... - и уж я-то придумаю что-нибудь.

Я стал горячо уверять Ахумдус, что во всем полагаюсь на ее мудрость.

- Ладно, ладно! - ворчливо перебила она. - Садись-ка верхом, и полетим. Ты не в детском саду, пора за работу.

Я сел в седло, обеими руками ухватившись за луку. Ахумдус круто взмыла вверх, и через раскрытую форточку мы вылетели в город. Ахумдус образовывает ум.

В первые минуты полета меня укачало, и я ни о чем не мог думать, только старался не смотреть вниз, где горели огни ночного города и серыми деревьями без ветвей поднимались в небо башни.

Потом я огляделся.

Мы летели не к площади, а совсем в другую сторону. Я робко спросил, почему выбран такой окольный путь. Ахумдус ответила строгим наставлением:

- Видишь ли, дружок! Мухи, как и люди, не рождаются столь просвещенными, какой ты узнал меня. Пожалуй, в юности я была не на много разумнее, чем ты. Но я пользуюсь каждым случаем, чтобы путешествиями и созерцанием окружающего образовывать ум.

После длинного полета мы влетели в окошко кухни, где, несмотря на поздний час, топилась плита и кипел медный таз с вишневым вареньем.

- Милейшая Катрин не простила бы, откажись я попробовать ее стряпни. Надо радовать ближних, - прожужжала Ахумдус.

Катрин, маленькая, толстая старушка, несколько своеобразно проявила радость. Она схватила длинное полотенце и, крутя им в воздухе, закричала: