Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Просто отец позвонил мне, своему единственному сыну, и о чём-то попросил! Не важно, о чём. Пусть даже о каком-то пустяке. Но отец попросил срочно с ним связаться. А раз так, должно было произойти что-то совсем непустяковое. Я всю жизнь только и ждал, чтобы он меня о чём-нибудь попросил…
Страх окружил меня и пробирался внутрь, как клещ, к самому сердцу. Ведь я знал, что отец не молод. И болен давно. Болезнь его серьёзна и необратима в своей запущенности. Периодами я забывал об этом. Часто переговариваясь по телефону: «Как ты? Нормально?», я чувствовал, как моё сердце замирает в ожидании какого-то разрешения. Но мысль о том, чтобы спасти его, меня не отпускала. Жил и думал, как наивный ребёнок: наступит день, и я явлюсь к нему и исцелю. Вот-вот наступит. И что же? День настал. Отец позвонил. И вот я перезваниваю. И что? Не могу ничего сделать. Впервые отец просит, а я не могу!..
И я бежал. Ничего не видя. Никого. Как слепой. Сумасшедший. В висках стучало железнодорожным составом. Временами так темнело в глазах, что я путал моргание фар и светофоров, звук клаксона с женскими и мужскими криками, когда что-то жёсткое и холодное, гладкое и движущееся ощутил я сначала обеими ладонями, а потом ещё и щекой… Мне было не больно. Мне вообще показалось, что какая-то легковушка слегка толкнула меня внезапно, потому что я перебегал дорогу в неположенном месте.
Я упал, но мысли мои мчались дальше. Вскочив, я побежал туда, где сейчас был нужнее всего. Расталкивая на своём пути прохожих, я бежал и боялся опоздать. Мысли сводили с ума. С чем сравнить и как описать своё состояние, когда бежишь к отцу, которого долго не видел, и знаешь, что он неизлечимо больной… К отцу, который наотрез отказывался от всякой твоей помощи. К отцу, большие и сильные руки чьи помнишь, и грудь широченную, в которую прячешь лицо, когда отец сначала обнимает, забирая из детского сада…
Я точно теперь не знаю, приходили ли мне тогда в голову эти воспоминания. Скорее, нет. Я оглянулся вокруг. Миру увидел в толпе. Потом Женю. Но мне было не до них. Хотя Женя всё кричал: «Ви-ко! Ви-ко!» на каждый мой шаг, я уже вбежал по лестнице в квартиру отца со страхом и надеждой одновременно.
И внезапная тупая боль в одну секунду прошила всё моё нутро. Врачи стояли у койки, на которой с закрытыми глазами лежал худющий старик. Я не поверил своим глазам. Это лежал мой отец. У ног его стояла высокая пожилая женщина с опущенным лицом. Я думал, сердце моё в ту минуту разорвётся на части или просто замрет. Врачи говорили шёпотом, едва шевеля губами. Я не расслышал ни слова, но решил, что опоздал. И закричал, призывая отца воскреснуть. И тут же потерял сознание.
Кончилось всё, может быть, тем, что, очнувшись, я что-нибудь с собой совершил. Но, к счастью, приведя меня в чувство, присутствующие объяснили, что папа жив, хоть и плох. Ему вкололи обезболивающее и снотворное. Постепенно приходя в себя, я начал понимать значения слов и осознавать, что всё происходящее сейчас ещё не надолго отодвигает его от конца…
Измождённый, с тяжёлой головой болезненных мыслей, я, уже сидя на табуретке у изголовья спящего отца, начал осознавать всю безысходность и бесполезность происходящего. Как-то вдруг всё стало… неожиданным. Хотя, с другой стороны, почему неожиданным? Я что, не знал, что отец болен и болен смертельно? Не знал, что надо переступить через любые преграды обстоятельств и характер отца и явиться к нему как любящий сын, вопреки всему? Я что, не представлял тысячи разных сюжетов подобной встречи?
Мы ведь ни разу не поговорили о главном… Я фактически не успел побыть с отцом вместе, не успел стать тем, кем он бы гордился. Гордился по-настоящему. Так чтоб кровь горела в груди при мысли, какой у меня сын!
В таких размышлениях я провёл ещё какое-то время и немного успокоился. Врачи давно удалились. Ушла и та женщина, что стояла у ног отца. Сказала, что вернётся вскоре. Это была тётя Тая – соседка отца по квартире.
Я ее узнал не сразу. Но был рад встрече. Впрочем, мне было ни до чего и ни до кого. Хотя именно тётя Тая ухаживала за отцом всё последнее время.
Осознав, что отец в относительной безопасности, что он жив и всё ещё спит, выбившись из сил, я всё-таки вынужден был оставить его и вернуться в театр. При всей своей слабости и нежелании уходить мне необходимо было вернуться.
Перед тем как уйти, я постучал в дверь соседки. Извинившись несколько раз, попросил немедленно звонить мне, «если что», не отключать своего телефона и обязательно отвечать на звонки. Она кивнула. Потом указала на мои слипшиеся от крови волосы. Завела в ванную, заставила промыть. Дала полотенце и сказала, чтобы я держался.
Существуя одновременно в двух параллельных мирах – до известия о звонке отца и после, я возвращался в театр, путая улицы, никого и ничего не замечая перед собой. Это было, как то сквозное действие у актёра: я уходил, чтобы быстрее вернуться обратно. Как можно быстрее. Но, конечно, я не мог торопить время. Хотя очень хотелось перевести все стрелки часов вперёд разом. Вперёд! Вперёд! Может быть, в жизни отца что-нибудь изменится. И я увижу, как он открывает глаза. Видит свет, меня… И с этой мыслью я поклялся, вернувшись, первым делом обнять отца и сказать, что люблю! Что мы со всем справимся! Всё будет хорошо! Потому что отныне мы вместе!
10
– Вико! Вико! – звал Женя своего друга, как будто моля его встать. Ища плачущими глазами на неподвижном теле Вико хоть какую-то живую реакцию на свои вопли, он раскачивался всем корпусом, напоминая своими движениями маятник. Женя заламывал руки, желая прикоснуться к другу и в то же время боясь этим навредить. А Вико лежал, как какой-то маленький сказочный персонажик в центре образовавшегося большого цветка, лепестками которого стали стоявшие над ним люди. И только Женя стоял на коленях и сквозь линзы слёз осматривал волосы, лицо, шею, руки, ноги друга, не находя видимой причины его неподвижного равнодушия к происходящему. И, как и у Миры, в сознании Жени сочными красками вспыхивали яркие моменты их
