Виллу-филателист - Хольгер Пукк

И тут же снова начала жаловаться, говорить про мужчин, которые ждут, которым нужно что-то передать, которые не могут обойтись без этого; время, которое бежит, и час, который приближается…

— Давай я пойду! — повторил я снова, словно эти слова могли успокоить маму, отвести ее заботы и печали. Вдруг мама обняла меня и прошептала:

— Я… тебя оберегала…

Но ее руки тут же опустились, будто она застыдилась своего душевного порыва. Я не смел больше ничего говорить, не смел пошевельнуться. Между мной и мамой возникла какая-то новая близость, которую я не знал даже как назвать.

Мы сидели и молчали.

И мама вдруг сказала:

— Пойди оденься!

В этих словах звучал уже знакомый мне приказ. Короткий, ясный. И все же я почувствовал, с каким трудом эти слова были произнесены.

Через несколько минут я стоял снова перед мамой. Я надел под пальто свитер и штаны, на ноги натянул шерстяные носки.

Мама поднялась. Медленно и с трудом. Постояла немножко, словно собираясь с силами. Пошатываясь, дошла до нашей поленницы. Вытащила одно длинное полено и прошептала:

— Неси сумку!

Мама просунула руку в отверстие поленницы и вынула оттуда черный предмет. В проступающем сквозь туман лунном свете я узнал в нем пистолет.

Много раз двигалась мамина рука от тайника к парусиновой сумке. Сумка в моей руке становилась все тяжелее и тяжелее.

«Чему тут удивляться, что мама от такой ноши устала», — подумал я про себя.

Наконец мама вытащила из поленницы кусок тряпки и накрыла им оружие.

— Отнеси сумку дяде Артуру! — сказала она коротко. — Постучи два раза быстро, подожди и потом два раза медленно. Так. И сразу же возвращайся!

Я уже было двинулся, но мама схватила меня за рукав.

— Если случится, что кто-нибудь… ну, спросит или в сумку заглянет, скажи, что незнакомый человек дал тебе денег и велел отнести сумку на вокзал, поставить на первую скамейку в зале ожидания. Так. Если спросят, почему ты ночью по улицам шатаешься, ответь, что мама послала в дежурную аптеку за сердечными каплями. Так…

Я сильнее сжал ручки сумки.

Неожиданно мама обняла меня и прикоснулась лицом к моей шее. Щеки ее были ледяными, но теплое дыхание коснулось меня.

Затем она меня отпустила. Прислонилась спиной к поленнице и опустилась. Я оставил сумку и поспешил поддержать маму. Но она уже сидела на чурбаке, оттолкнула мою руку и пробормотала:

— Иди… иди… возвращайся сразу же…

Через пару шагов я оглянулся. Мама наклонилась далеко вперед. Мне показалось, что она боится, как бы поленница не задавила ее.

Через калитку я вышел на дорожку между огородами. С каждым шагом все сильнее сдавливало сердце. Насторожившись, смотрел я вокруг, словно вот-вот должно было произойти что-то страшное. Будто в следующий миг кто-то должен подойти и протянуть руку за сумкой…

Когда мама складывала пистолеты в сумку, я был еще совершенно спокоен. Я не мог поверить, что наша поленница может хранить такую тайну. Но как только я остался один на один с сумкой, все изменилось. Моим спутником стал страх. Огромный, неведомый до сих пор страх.

Дядя Артур жил от нас не очень далеко. Я бывал у него и раньше. И всегда удивлялся необычному дому, который приютил их семью. Это была огромная каменная громада, с проходами посередине в маленький дворик. Из проходов начиналась и скрипучая лесенка с резными перилами. По бокам лестницы в стенке были ниши и замурованные отверстия. В просветах между ступенями виднелись темные коридоры. Я ни капельки не сомневался, слушая рассказы дяди Артура о том, что в их доме появились привидения, верил ему. Дом когда-то принадлежал какому-то купцу, и его использовали и под склад, и под контору, и как магазин, и как жилой дом.

Дядя Артур жил на последнем этаже. Его семья занимала большую комнату и темную кухню.

Ручки сумки врезались в пальцы. Приходилось часто менять руку.

Я уже добрался до булыжной улицы. Кое-где горели одинокие фонари. Большой пользы от них не было. Пока все шло хорошо. Да и что могло случиться на этих пустынных улицах! Скоро буду у дяди Артура.

При всем желании я не мог найти объяснение, зачем ему сейчас, среди ночи, понадобились пистолеты. Да еще две сумки! Ясно, что и мама шла этой же дорогой. А кто спрятал пистолеты в нашей поленнице? Не дядя ли Артур? А теперь вдруг понадобились? Неужели где-нибудь дойдет до стрельбы?

Временами, листая газеты, мне попадались на глаза слова «бунт», «восстание». Но так как ни мама, ни дядя никогда не говорили об этом со мной или в моем присутствии, то я и не знал, что скрывается за этими словами. Тогда мне и в голову не пришло, что мама и эта парусиновая сумка могли быть связанными с чем-то подобным.

Я шагал быстро. Пригородные дома остались позади. Впереди стояли каменные громады старого города. Известняковые плиты тротуара гулко гудели под ногами. А в остальном вокруг все было тихо и спокойно.

От моего страха и волнения не осталось и следа. Я был столь же спокоен, как если бы нес домой с рынка картошку. Откуда я мог знать, что уже за следующим углом меня ждет неприятная встреча! Я почти столкнулся с двумя парнями и девушками.

Парней я узнал сразу. Хозяйский Фридрих и сынок полицейского Раймонд. Девушки были мне незнакомы. Явно где-то гуляли и теперь под утро возвращались домой.

Я не успел отскочить в сторону. Раймонд тут же схватил меня за рукав. Видимо, узнал. А узнав, решил, как всегда, поиздеваться.

— Дети ночью на улице! — воскликнул он и крутанул мне другой рукой нос. Это было до того больно, что у меня выступили слезы. Я не мог защититься, потому что на одной руке у меня висела сумка, а другую руку держал Раймонд. Я дернул головой, но Раймонд еще сильнее сжал мой нос. Боль стала невыносимой.

Я выпустил сумку и стукнул Раймонда по руке.

— Это что такое? — рявкнул в тот же миг Фридрих.

Сумка упала набок, и тряпка наполовину вывалилась. Один пистолет лежал на тротуаре. Фридрих наклонился было, чтобы взять его.

Я вырвался от Раймонда и оттолкнул Фридриха. Он полетел на дружка, оба они упали. Зазвенели стекла в окне подвала. Послышался крик.

Схватив пистолет и сумку, я кинулся бежать. Так быстро я, наверное, никогда не бегал. Я уже не чувствовал тяжести сумки, не чувствовал каменных плит под ногами. Я просто летел по улице.

Бежал, бежал… Наконец решил оглянуться. Погони не было. Наверное, они порезались о стекло и теперь приводили себя в порядок.

Сунул пистолет в сумку и поспешил дальше.

Уже показался знакомый проход. Знакомо заскрипела лестница, когда я в темноте лез по ступенькам.

Тук-тук… тук-тук!

За дверью послышались шаги. Передо мной стоял дядя Артур.

— Ты! — удивился он, глянул в темный лестничный проем, словно удостоверяясь, действительно ли я один, и втащил меня в комнату.

Комната была полна людей. Мужчины сидели за столом. Над головами стоял густой табачный дым. От хлынувшего в дверь воздуха, дым заструился к висевшей под потолком лампочке.

На столе стояли стаканы, хлебница с хлебом, две бутылки, на тарелке лежало несколько селедок.

Осмотревшись, я подумал, что дядя Артур что-то празднует.

— Мать где? — спросил дядя Артур.

В ответ я протянул сумку. Он схватил ее, глянул внутрь и спросил снова:

— Мать где?

Я объяснил, что у мамы плохо с сердцем, она не смогла прийти и послала меня.

— Послала тебя! — недоверчиво повторил дядя Артур.

— Ну, я сам попросился… — уточнил я.

Он посмотрел на меня другим взглядом. Но его привычная улыбка на этот раз не появилась на лице. И шутки тоже не последовало. Я по-мальчишечьи называл его дядя-шутник. В те вечера, когда он приходил к нам, моему счастью не было границ. Дядя-шутник приносил с собой столько веселья, что мне хватало на много дней воспоминаний о его рассказах и выдумках. Он, казалось, только затем и приходил, чтобы веселить нас с сестрой. Мама иногда останавливала его, но он отвечал, что если бог не дал ему своих детей, то пусть хоть будет позволено на чужих порадоваться.

Сейчас дядю Артура словно подменили. Он вовсе не был веселым.

Подошел к столу и начал раздавать оружие.

— Самое время… Уже пятый час! — сказал кто-то.

Мне вспомнились слова мамы о мужчинах, об ожидании, о том, что время бежит… Я понял, что ни о каком празднике тут и речи нет. Конечно же, нет. Бутылки могут стоять на столе, но это ничего не значит. Просто конспирация, больше ничего.

— А теперь быстро домой!

— Но… — начал я взволнованно.

На лице дяди Артура промелькнула наконец улыбка.

— Иди! — коротко велел он, открывая дверь. — И смотри, мать береги!

Я снова оказался на лестнице. Спустился по ступенькам до самого низа. Там остановился.

Перед моими глазами стояла комната: мужчины, в руках у них револьверы, облако дыма под голой лампочкой. «Самое время… Уже пятый час…»