Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника - Уильям Айриш

Стоявший у окна повернулся, заметив:

— Вы слегка нервничаете, а, мистер Хендерсон?

Естественное, инстинктивное негодование, свойственное всем человеческим существам, пришло Хендерсону на помощь.

— А вы как думаете? Или я должен быть совершенно спокоен? — ответил он с горьким упреком. — Ведь я только что пришел домой и нашел свою жену мертвой.

Он выбрал правильный тон. Его собеседник у окна, очевидно, не нашел что ответить на этот выпад.

Дверь в спальню вновь открылась. Там происходила какая–то непонятная, неуклюжая возня. Глаза Хендерсона расширились. Его взгляд медленно пересек комнату от двери до арки, ведущей в прихожую. На этот раз он резко, словно от толчка, вскочил на ноги:

— Нет, только не это! Что они делают! Как мешок с картошкой! А ее чудесные волосы — прямо по полу, она так ухаживала за ними!

Несколько рук вцепились в него, удерживая на месте. Наружная дверь захлопнулась с глухим стуком. Запах духов донесся из пустой спальни и, казалось, шептал ему: «Помнишь? Помнишь, как мы любили друг друга? Помнишь?»

Неожиданно он упал на диван, спрятав лицо в непослушных, дрожащих руках. Он шумно дышал. Время раскололось. Потом его руки упали, и он сказал с беспомощным удивлением:

— Я думал, что мужчины не плачут, а я вот заплакал.

Тот, который раньше сидел в кресле, протянул ему сигарету и даже зажег ее. В свете спички глаза Хендерсона блестели.

То ли из–за того, что их прервали, то ли потому, что иссякли вопросы, беседа прекратилась сама собой. Когда разговор возобновился, он сделался содержательным, словно они просто болтали о том о сем, чтобы убить время.

— А вы очень хорошо одеваетесь, мистер Хендерсон, — заметил вдруг тот, который сидел в кресле.

Хендерсон бросил на него неприязненный взгляд и не ответил.

— Все, что на вас надето, замечательно гармонирует.

— Это само по себе уже искусство, — вступил в разговор любитель дамских журналов. — Носки, рубашки, носовой платок…

— Все, кроме галстука, — возразил стоявший у окна.

— Почему вам взбрело на ум обсуждать подобные вещи именно сейчас? — слабо запротестовал Хендерсон.

— Он все же должен быть синим, не так ли? Все остальное — синее. Он портит весь вид. Я не большой знаток моды, но, видите ли, я просто смотреть на это не могу. — И он продолжал с невинным видом: — Как же вас угораздило упустить из виду такой важный момент, как галстук? Вы ведь позаботились подобрать все остальное? Или у вас нет синего галстука?

— Чего вы от меня добиваетесь? Вы что, не видите: я не в состоянии говорить о пустяках… — почти что взмолился Хендерсон.

Его собеседник вновь повторил вопрос тем же бесцветным тоном:

— Разве у вас нет синего галстука, мистер Хендерсон?

Хендерсон вцепился в свои волосы.

— Вы хотите свести меня с ума? — Он сказал это очень тихо, как будто эта беседа была для него совершенно невыносима. — Есть у меня синий галстук. Наверное, он в шкафу, на вешалке для галстуков.

— Тогда как случилось, что вы проглядели его, когда надевали этот костюм? Он же так и напрашивается сюда. — Детектив сделал рукой обезоруживающий жест. — Если, конечно, вы не надели его сначала, а потом, изменив свое решение, сняли и надели тот, который сейчас на вас.

Хендерсон ответил:

— Какая разница? Почему вы так упорно спрашиваете об этом? — Он слегка повысил голос. — Моя жена умерла. Я совсем разбит. Что вам за дело, какого цвета галстук я надел или не надел?

Они продолжали. Вопросы падали неумолимо, как капли воды на голову, один за другим.

— Вы уверены, что не надели его сначала, а потом передумали?

Его голос звучал ровно:

— Да, я уверен. Он висит на моей вешалке для галстуков в шкафу.

Детектив простодушно возразил:

— Нет, он не висит на вашей вешалке для галстуков. Я поэтому и спрашиваю. Помните, на вашей вешалке есть такие прорези, они идут сверху вниз, как рыбьи косточки? Мы нашли, где он висел, на какой из них вы его обычно держите, это было единственное свободное место на всей этой штуке. И самое нижнее — то есть, другими словами, галстуки, висевшие в верхних прорезях, свисая, закрывали его. Так что вы извлекли его из–под всех остальных галстуков, а это значит, что сначала вы пошли к шкафу и выбрали его, а не вытащили сверху первый попавшийся. И теперь меня смущает один момент: почему, если вы вообще дали себе труд перебрать все галстуки и выбрать тот, что висел в самом низу, и снять его с вешалки, почему вы потом передумали и вновь надели тот, который целый день носили на работе и который совершенно не подходит к вашему вечернему костюму?

Хендерсон изо всей силы хлопнул себя по лбу тыльной стороной ладони и вскочил.

— Я этого не вынесу! — простонал он. — Говорю вам, я больше не могу! Скажите мне, чего вы добиваетесь, или прекратите! Если его нет на вешалке, то где он? На мне его нет! Где же он? Скажите мне, если вы знаете! И в любом случае, какая разница, где он?

— Большая разница, мистер Хендерсон.

Последовало долгое молчание, настолько долгое, что он начал бледнеть еще прежде, чем оно было нарушено.

— Он был завязан на шее у вашей жены. Так туго, что это убило ее. Настолько туго, что нам пришлось разрезать его ножом, чтобы снять.

Глава 3

Сто сорок девять дней до казни

Рассвет

Потом была тысяча вопросов. Свет раннего утра проник в комнату, и она стала непонятным образом незнакомой, хотя и люди и вещи в ней остались теми же. Комната выглядела так, словно всю ночь в ней проходила вечеринка. Окурки сигарет до краев заполнили все имеющиеся пепельницы и другие, вовсе не приспособленные для этого емкости. Темно–синяя лампа все еще горела, и ореол электрического сияния странно смотрелся при свете дня. Фотографии все так же стояли на столе, ее фотография теперь стала ненастоящей, на ней была изображена та, которой больше не существовало.

Они все выглядели и двигались так, словно страдали похмельем. Полицейские уже давно сняли пальто и куртки и расстегнули воротники рубашек. Один из них отправился в ванную, чтобы освежиться холодной водой. Через открытую дверь было слышно, как он фыркает. Двое других продолжали курить, безостановочно расхаживая по комнате. Только Хендерсон сидел неподвижно. Он сидел на том самом диване, на котором просидел всю ночь. Ему казалось, что он всю жизнь провел на нем и ни разу не выходил за пределы этой комнаты.

Тот из них, который был в ванной, его звали Берджесс, подошел к двери. Он отжимал волосы — видно, целиком намочил голову в раковине.

— Где у вас все полотенца? — спросил он Хендерсона.

Было странно слышать такие обыденные слова.

— Я сам никогда не мог найти их на полке, — уныло признался тот. — Она… всегда давала мне полотенца, когда я просил, но я до сих пор не знаю, где они лежат.

Детектив беспомощно оглядывался. С него текла вода.

— Вы не возражаете, если я воспользуюсь краешком занавески для душа? — спросил он.

— Не возражаю, — с какой–то тоской ответил Хендерсон.

Они начали все заново. Они все время начинали заново, когда казалось, что они уже закончили.

— Ссора случилась не только из–за двух билетов в театр. Почему вы упорно пытаетесь заставить нас поверить в это?

Он поднял голову, но сначала посмотрел не на того, кто спрашивал. Он привык, что на него смотрят, когда с ним разговаривают, хотя бы из вежливости. Но вопрос задал тот из них, который не смотрел на него.

— Потому что так и было. Что еще я должен сказать, если дело заключалось только в этом? Вы что, никогда не слышали, чтобы люди могли поссориться из–за пары билетов в театр? Сами знаете: такое иногда случается.

Второй детектив сказал:

— Ладно, Хендерсон, кончайте придуриваться. Кто она?

— Кто именно «она»?

— О, не начинайте по новой, — раздраженно буркнул детектив. — Мы опять возвращаемся туда, где были в четыре часа утра. Кто она?

Хендерсон вцепился ослабевшими пальцами в волосы и в отчаянии опустил голову.

Берджесс вышел из ванной, заправляя рубашку в брюки. Он вынул из кармана часы и застегнул их на запястье, потом рассеянно посмотрел на них и лениво, словно невзначай, вышел в прихожую. Там он, видимо, поднял телефонную трубку. Послышался его голос:

— Хорошо, Тирни.

Никто из них не обратил на это особого внимания, меньше всех Хендерсон. Он наполовину спал с открытыми глазами, уставившись вниз, на ковер.

Берджесс не спеша вернулся в комнату, прошелся по ней туда–сюда, словно не зная, чем себя занять. Наконец он остановился у окна и немного поправил штору, чтобы впустить побольше света. Снаружи на подоконнике сидела какая–то птица. Она вопросительно повернула головку. Он сказал:

— Подойдите–ка на минутку, Хендерсон. Что это за птица, а? — Увидев, что Хендерсон не двинулся с места, он повторил: — Ну же, быстрее, пока не улетела. — Как будто это было для него сейчас важнее всего.