За любовь не судят - Григорий Терещенко

А в это время по всем цехам и участкам люди говорят только о нем. Обсуждают: что он за человек? Сразу же третью смену отменил. Видно, решительный. С цехами знакомился внимательно, придирчиво. И до всего ему дело. Не торопится, как Комашко... Того люди окрестили «метеором»: прибежит, накричит — и нет его. А кого невзлюбит — берегись! Этот, кажется, совсем не такой...

Внезапно загорелась красная лампочка. Григоренко берет трубку.

— Алло!

Долго и путано что-то объясняет прораб Пентецкий. Григоренко никак не может уловить его мысли и от этого начинает сердиться: «Ну зачем звонит по такому мелочному вопросу? Неужели не может разрешить его сам? Или так уже привык?» Но отвечает сдержанно:

— Николай Фролович, обратитесь к главному инженеру. Вы же знаете, что я со строительством еще не ознакомился.

Положил трубку.

В кабинете тишина. Посетителей стало меньше после того, как он собственноручно на четвертушке ватмана написал: «По вопросам отгрузки обращаться только в отдел поставок». Это объявление Люба вывесила у директорского кабинета.

Вдруг без стука открылась дверь. Сначала появилась седая голова, потом показался среднего роста дедок. Осторожно переступил порог, бережно прикрыл дверь и медленно приблизился к столу. На нем — новая телогрейка, в руке — вылинявшая кепка.

— Здравствуйте. Извиняйте, что потревожил вас.

— Садитесь, пожалуйста. Вы по какому делу?

Однако старик, видимо, садиться не хотел. Переступал с ноги на ногу. От него пахло дымом и свежей весенней землей.

— Шевченко моя фамилия. Тимофей Иванович. Может, слыхали?.. Я тут, почитай, тридцать лет работал бутоломом, гранит шлифовал... Но все одно, вы меня не знаете. А документы дома забыл. Извиняйте старого...

«Значит, он работал вместе с моим отцом, — подумал Григоренко. — Может, тоже стахановцем был... Интересно, зачем ему понадобилось ко мне?»

— Извиняйте меня, — повторил старик.

— Да вы садитесь, пожалуйста. Я слушаю.

— Сына у меня война забрала, — взволнованно начал Шевченко, — а старуху зимой похоронил. Один я как перст.

Он посмотрел в глаза Григоренко, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор или нет. Удостоверившись, что директор смотрит на него доброжелательно, продолжил:

— Крыша на хате совсем прохудилась. Дождь пройдет — так три дня с потолка капает. А сам я уже ничего не могу сделать. Вот соседи и посоветовали: обратись в комбинат...

Старик опустил голову и, как показалось Григоренко, даже покраснел. Видимо, не привык просить... Сидел понуро, словно в забытьи, сжимая кепку в руках.

Григоренко вызвал Любу и приказал пригласить к нему председателя завкома.

Через минуту вошла Оксана Васильевна Марченко, экономист.

— Извините... Но я просил председателя завкома Коваленко.

— Он на трехмесячных курсах.

— Тогда секретаря парторганизации.

— Боровика положили в больницу... Ночью «скорая» отвезла. Придется вам говорить со мной, Сергей Сергеевич,— улыбнулась Оксана Васильевна, и от этого она стала еще более красивой. — Я — заместитель председателя завкома.

— Вот как!.. Простите, я не знал. Садитесь, пожалуйста.

Оксана Васильевна села рядом со стариком. Тонкий запах дорогих духов дошел до Григоренко. Он скользнул взглядом по ее стройной фигуре, по красивому лицу. «До чего же хороша, — подумал невольно. — Каждую черточку лица словно великолепный художник выписал. А какие большие глаза, что так спокойно смотрят из-под густых ресниц! Чудо!.. Под стать ей и прическа. Наверное, немало хлопот доставляет ежедневно! Попробуй-ка за полчаса накрутить такое. Но ничего не скажешь — красиво. Есть у женщины вкус. Есть! И следит за собой. ..»

— Вот заслуженный пенсионер — Тимофей Иванович с просьбой к нам. Крыша у него протекает. Надо бы помочь.

— Почему же вы, Тимофей Иванович, до сих пор молчали, не заходили к нам? — спросила Оксана Васильевна.— Давно бы починили... Конечно, поможем.

— Спасибо вам. Извиняйте старого. — Шевченко поднялся и медленно заковылял к выходу. — Бывайте здоровы!

— Будьте здоровы, Тимофей Иванович. — Голос Оксаны Васильевны прозвучал искренне и тепло.

Уходить она не торопилась. Сидела и уверенно ждала, что директор заговорит с нею. Уже давно — было ей за тридцать — убедилась, что нет мужчины, который не обратил бы внимания на привлекательную и красивую женщину. Потому сидела спокойно, предоставляя инициативу Григоренко. Чувствовала, знала, что произвела на него приятное впечатление.

Григоренко, просмотрев какие-то бумаги на столе, спросил сухо, официально:

— Скажите, пожалуйста, Оксана Васильевна, почему комбинат перешел на новую систему стимулирования? Ведь план не выполняется?!

— Я тоже считаю, что мы поспешили.

— Однако вы не ответили на мой вопрос.

— На него лучше может ответить Комашко.

— Вы тоже должны бы. Вы — экономист.

— Видите ли, в прошлом году мы также не выполнили плана. Но нам дали дробилку СМ-16, и Комашко надеялся на значительный прирост продукции. К тому же он ввел третью смену... Чтобы заинтересовать рабочих, комбинат и был переведен на новую систему стимулирования.

— Ну знаете, такие расчеты — здания на песке... Это ведь волюнтаристский подход к делу. А экономика волюнтаризма не терпит...

— Я согласна с вами... Дробилка уже в январе вышла из строя.

— Вы считаете это основной причиной срыва?

— Возможно... Если бы дробилка работала так, как мы надеялись... Да еще в три смены. Не сомневаюсь что тогда план был бы выполнен. Все подсчеты говорят об этом. Однако наш гранит — порода очень крепкая, не известняк. Вот дробилка и не выдержала.

— Вы за третью смену?

— Нет, в принципе я против нее. При трехсменке не подготовить фронта работ, не отремонтировать как следует технику...

— Вот-вот, вы правильно мыслите... Почему же допустили третью смену?

Оксана Васильевна с нескрываемым удивлением взглянула на Григоренко:

— Разве я решаю такие дела? Директор...

Сергей Сергеевич опустил утомленные глаза, в задумчивости побарабанил пальцами по столу, потом вдруг сказал:

— Вы свободны, Оксана Васильевна. Благодарю за информацию.

Оставшись один, он снова стал просматривать переписку прежнего директора и Комашко с главком.

Вот интересное письмо. Директор просил установить в комбинате мощную дробилку ЩКД-8, поскольку дробилки СМ-16 малопроизводительны, обладают небольшим запасом прочности и от местного гранита, для разрушения которого необходимо усилие почти две тонны на квадратный сантиметр, беспрерывно ломаются.

Правильно требовал директор! Григоренко вспомнил, что сам видел на камнедробильном заводе целое кладбище этих маломощных дробилок. А те три, что пока еще работают, все в шрамах от сварки. Как говорится, на ладан дышат.

Интересно, что же ответил главк?

Быстро перелистал подшивку. Нашел. И не поверил своим глазам. Главк отказал. Рекомендовал «...улучшить организацию труда». Подписал за начальника отдела какой-то Соловушкин. Гм, побывал ли хотя бы раз этот Соловушкин здесь, на комбинате? Видел ли, что здесь творится?

Вот новая директива: «Посылать в командировку директоров и главных инженеров комбинатов без разрешения начальника главка запрещаю». Что ж, не будем ездить... Ну, а если позарез понадобится — неужели надо обращаться в Москву?

А это что? «С первого января следующего года весь амортизационный фонд перечислять в главк». Странно! На какие же средства комбинат будет приобретать новое оборудование?

В дверь постучали. В кабинет вкатился низенький толстяк в белом халате. Он мелкими шажками подбежал к столу, протянул руку:

— Буфетчик Капля, Максим Данилович.

Вид у него был мрачный, почти трагичный.

— Что же это будет, товарищ Григоренко?! — выкрикнул он, как только ухватил руку директора.

— О чем вы?

— Как о чем? Вы меня еще спрашиваете?! Ведь это для меня полная катастрофа! Да разве только для меня — для всей нашей торговли!

— Вы заблуждаетесь, если думаете, что из всего этого я что-нибудь понял.

— Я заблуждаюсь?.. Если бы я заблуждался, то давно бы сидел не в буфете, а совсем в другом месте! Я систематически перевыполняю план! Я — передовик торговли! Да-да, я все время был передовиком!.. А теперь? Теперь я покачусь вниз! В настоящую пропасть, если хотите знать!

— Да скажите толком, в чем дело, — рассердился Григоренко.

— Как в чем дело! Вы запретили продавать водку! Только сухое вино! Да и то в строго обозначенные часы! Сухое!.. — Он саркастически хмыкнул. — Да разве это торговля? Вы хотите выполнять план, а я, по-вашему, не хочу? Разве я могу в таких условиях внести свой посильный вклад в государственный бюджет? Ведь главная статья дохода — водка! А вино — ффу!.. Кто его пьет? Рабочему человеку водочку подавай! А вы запрещаете даже завозить ее на территорию комбината!