Бортовой журнал 3 - Александр Покровский

– Но я же на тебя совсем не похож! – сказал я.

– Как это не похож? – подвела меня бабушка к зеркалу. – Смотри – одно лицо!

– Да нет же! – смутился я. – Ты же бабушка, а я – мальчик.

– А мы похожи не потому, что я бабушка, а ты – мальчик. Мы давно живем вместе и понимаем, когда кому-то из нас тяжело или кто-то устал, и тогда мы просим всех вести себя тихо, чтоб человек отдохнул.

– А Валерка не ведет себя тихо!

– Это потому что он еще маленький, ему всего-то два годика, но если ты будешь вести себя тихо, то и он будет. Он же берет с тебя пример. Ты для него – старший брат. Он во всем тебе подражает. Разве это не заметно?

– Не очень. А Сережка мне тоже подражает?

– И Сережка.

– А почему он тогда со мной дерется?

– А потому что он только на год тебя младше и не всегда согласен с тем, что ты старший.

– Вот я ему дам посильней по шее, чтоб он понял наконец, кто из нас старший.

– А разве папа тебе дает по шее, чтоб ты понял, что он старший?

– Нет.

– Как же он без этого обходится?

– Не знаю. Как-то обходится.

– И тебе надо подумать, как без этого обходиться.

– Я подумаю, бабушка.

Я подумал, но через полчаса мы опять с Сережкой дрались.

А все из-за того, что он взял мои игрушки.

В море много загадочного. Акустики слышат разные звуки. Есть знакомые – корабли, киты. Касатки очень болтливы. Они и с лодкой разговаривают. Все пытаются пообщаться. А еще они очень любят кататься на носу лодки, идущей в надводном положении.

А еще в океане бывают совершенно непонятные звуки. Будто кто-то отслеживает твое движение и приветствует тебя. Будто квакает кто-то. Их называют «квакерами». Кто они – никто не знает. Сначала думали, что это американцы нас засекают, а потом – ну не может американский буй перемещаться в океанских глубинах со скоростью двести сорок километров в час. Так и решили, что это кто-то еще. Они тоже пытаются поговорить с лодкой. Заходят справа и слева, меняют тональность. Как-то я спросил у акустиков:

– Кто это?

– Квакеры.

– А кто это «квакеры»?

– А кто их знает!

В середине 80-х наши лодки стали приходить помеченные. Сверху будто белой краской облили. Но это была не краска. Это были ске-летики планктона. Он забивался в поры резины – срезаешь слой, а белая краска внутри, и надо менять весь лист резины. Сначала говорили, что лодку обнаружили американцы, а потом приехала наука, взяла образцы и только руками развела. Такое впечатление, что планктон спасался от какого-то очень сильного облучения – будто луч бил сверху.

Он забивался в поры резины и там умирал.

А однажды мы шли в Атлантике на глубине сто метров. У меня есть два датчика радиоактивности по забортной воде. Они показывают активность забортной воды. Один грубый – на пятьдесят рентген, а другой – почти в десять раз более чувствительный. Так вот они оба сработали. Я доложил в центральный: идем в радиоактивном поле.

Мы шли так более часа. Потом датчики смолкли. Может, радиоактивность на нас сверху вылили? Может, и так. В Атлантике сливают иногда.

Но только какие же это тогда должны были быть количества отходов, чтоб по ним целый час идти, да еще и на глубине ста метров?

Есть у нас в стране орган, который отвечает за ум. Во всей державе. Он так и называется «Ума».

А плоды у этого ума должны быть следующие – ума-заключения.

В виде законов, конечно.

Законов, постановлений, предписаний.

Они сыплются на нас, как перезревшие орехи с пальм, а мы их подбираем и так питаемся.

А орехи те всегда свежие, вкусные, приятно пахнущие.

Вот и недавно прилетел один орех. Наивкуснейший.

Надо, видите ли, всем сдать назад водку в бутылках и вино, чтоб их отвезли на «КАМАЗах» и по железной дороге через все часовые пояса на заводы, там разгрузили и поставили на них новые акцизные марки, а потом опять погрузили и отвезли все это обратно и на те же прилавки выставили. О как!

Во всей стране, между прочим.

Эта процедура, а лучше сказать, операция, я думаю, вполне потянет на книгу рекордов Гиннеса. Это ж все равно что на бегу коня подковать – или с подковой в руках останешься, или с копытом.

Или вот еще вам пример, чтоб вы лучше все это ощутили. Представьте себе цветение кораллов где-нибудь у берегов далекой Океании. Каждый коралл испускает яйцо и оно, смешавшись с остальными яйцами, окрашивает воды в молочный цвет. А теперь надо выловить все эти яйца и вернуть все эти яйца кораллам, чтоб они их перемаркировали.

М-да! Тут уж без коллективного разума никак не обойтись.

А еще у нас есть один орган, который хочет проникнуть в каждую кружку со спиртом.

Он и лицензии будет раздавать.

Установленного свойства.

И чтоб, значит, все-все через него проходили.

Все-все.

Есть у тебя хоть капелька спирта – в лекарствах там или в креме для лица – бегом сюда, регистрироваться.

О сколько сразу!

И ведь самое удивительное, сбой получился. Затор. На прилавках– ни вина, ни водки.

Да и регистрироваться со спиртом парфюмеры что-то не торопятся.

Уже, считай, месяц. А скоро будет два.

И я тут сразу поинтересовался: как у нас идет дело с вызреванием гражданского общества? Частенько у меня возникает желание на это мероприятие посмотреть. Мне даже сон приснился: прихожу в комнату, а там мужик.

– Как, – говорю, – у тебя с созреванием гражданского общества?

– Щас поглядим! – отвечает он мне важно и наклоняется куда-то под стол и достает оттуда какой-то зародыш извивающийся.

А у него, у зародыша этого, уже и руки, и ноги имеются.

Вот только вместо головы шишка.

– Видать, еще не дозрел! – говорит мне этот тип, внимательно осматривая несчастного. – Надо назад сажать!

– Куда сажать? – спрашиваю я в совершеннейшем ужасе.

– В матку, конечно, куда ж еще-то? Пущай дозревает! – и хлобысь его под стол, где зародыш сам от удара об пол оправляется, а потом сам же и матку находит, к которой и присасывается.

Так что вызревание-то идет.

Скоро и возмущение начнется.

Вот некоторые, там, наверху, уже начали возмущаться – народ-то безмолвствует, а у них поток прекратился.

Поток-то не только же водяной бывает.

Он бывает иного, могучего свойства.

И он тоже может прекратиться, когда вот так отпиливается не только сук, но и полноги с яйцами.

Старпом утром перед строем говорит кому-то: – Вы, как это принято у русских, сперва пернете, а потом обернетесь!

И сейчас же все – и русские и нерусские – принимают такое выражение лица, по которому видно, что они вспоминают что-то, вроде сравнивают – так или не так, а потом у всех на лицах появляется одна и та же улыбка: так.

У меня два брата. Зовут их Серега и Валерка. Мне пять лет, Серега младше меня на один год, а Валерка – на три. Живем мы с мамой, папой и бабушкой очень дружно, если только, конечно, Сережка со мной не дерется.

А дружим мы с Толиком. Толик – это наш сосед. Он очень добрый и очень большой. Ему почти пятнадцать лет.

А добрый он потому, что никогда нас не задирает и не дает нам подзатыльники, даже когда взрослых рядом нет.

А Славик злой. Он тоже наш сосед, и ему тоже пятнадцать. Он мне как-то так врезал, что у меня в глазах потемнело. Я тогда ему ничего не сказал, потому что совсем от него этого не ожидал. Просто я шел мимо, и никого на лестнице не было. Тут он мне и дал по затылку, а потом улыбнулся гадко и говорит:

– Давай вали отсюда, а то еще получишь!

Я тогда очень сильно плакал. Только я плакал так, чтоб никто не видел. С тех пор я решил, что когда я вырасту, то первым делом убью Славку. Сильно я его ненавидел.

А Толика мы все любили. Он приходил к нам домой, и мы устраивали там-тарарам, как говорила наша бабушка, потому что мы на него набрасывались все втроем, хватались за его шею и висли на нем, а он нас таскал по комнате и смеялся.

За это мы его и любили. Он с нами играл. Вот только про Славку я ему не рассказывал. Он бы меня защитил, конечно, если б я ему все рассказал, но я решил, что я сам должен за себя постоять.

Как-то на лестнице я шел с Серегой, а Славка стоял у окна, и на этот раз от него досталось Сереге. Серега сразу заплакал, а потом бросился на Славку с кулаками.

И я тоже бросился, потому что Серега же мой младший брат, и я должен ему пример подавать, хоть мне и было тогда очень страшно.

Вернее, я не помню точно, было ли мне тогда страшно, потому что не успел сообразить. Как только Серега заревел от обиды, так во мне что-то внутри случилось, и я даже не вспомнил, что я Славку боюсь.

Я просто на него набросился.

Ну и досталось нам обоим.

Зато я потом Сережке сказал:

– Никому не рассказывай, ладно?

– Ладно!

– Не бойся его. Я когда вырасту, то все равно его убью, потому что он злой.

А Серега мне сказал тогда:

– Я тоже хочу с ним драться, когда вырасту. Вместе мы его убьем гораздо быстрее.

Много времени прошло с тех пор. Мы выросли и разъехались кто куда.