Частная жизнь мертвых людей (сборник) - Александр Феденко

– Чье это? – спросил он.

– Твое, Отто, – ответил ему отец.

Человек обрадовался, встал и пошел. Он шел весь день, а луга, и рощи, и река все тянулись и тянулись. С вершины холма он огляделся – мир бескрайний и широкий, без начала и конца предстал перед ним.

– Обманул меня отец – мне за всю жизнь не обойти и не объехать все это, значит, моим оно быть не может, да и проку с этого никакого. Выходит, ничего своего, кроме пары ног, пары рук и одной разумной головы у меня нет.

Стемнело, Отто лег на траву. Ночью стало холодно, он увидел над собой черную пропасть неба, залитую звездами. Человек лежал и смотрел на небо до самого утра. А с первыми лучами солнца встал и пошел искать свое.

По пути ему встретилась пыльная, исхоженная тысячами ног дорога.

– Идти по дороге легче, – рассудил человек, – и наверняка придешь туда, где найдется что-нибудь и для меня.

И пошел по дороге.

Дорога привела его к мельнице, а сама отправилась дальше.

– Чья это мельница? – спросил Отто.

– Моя, – ответил мельник. – Хочешь есть?

– Хочу, – только теперь он заметил, что голоден.

– Тогда держи.

И мельник взгромоздил на спину человека огромный мешок зерна.

– Неси к жерновам.

Весь день Отто носил на себе мешки с зерном к жерновам, а обратно – мешки с мукой. За это жена мельника накормила его, и ему разрешили переночевать в доме мельника. В теплой постели под крышей он сразу уснул.

Так человек начал работать на мельнице.

– Откуда у тебя мельница?

– От отца.

– Мой отец не оставил мне ничего.

Мельник кормил Отто и давал кров. Но однажды Отто рассудил, что ничего своего у него не прибавилось, взял из кладовой мельника бурдюк вина, сырную голову и пару лепешек и, пока все спят, вышел на грязную после дождя, продавленную тысячами лошадиных копыт дорогу и пошел по ней.

«Я должен найти свое», – думал он, отправляясь в путь.

К вечеру дорога привела его к кузнице, а сама побежала куда-то еще.

– Чья это кузница?

– Моя, – ответил кузнец. – Ты голоден?

– Нет, – Отто показал на мешок с провизией и бурдюк с вином, болтавшиеся за его плечами.

– Наверняка у тебя ни гроша за душой.

Отто вдруг понял, что у него совсем нет денег, и вместо ответа вздохнул.

– Тогда вот. – Кузнец указал человеку на кузнечные мехи и велел гнать ими воздух.

Отто остался работать в кузне – носил уголь, качал мехи, бил тяжелым молотом, подчиняя себе твердое железо. Он уставал так, что забывался мертвым сном, едва коснувшись постели.

– Откуда у тебя кузница?

– От отца.

– А мой отец не оставил мне ничего.

Кузнец кормил его, давал кров и немного денег. Но однажды Отто рассудил, что у него мало что своего прибавилось, и пара монет в неделю не стоят такого тяжелого труда. Он вытащил сбережения кузнеца, которые давно приметил в старом его сапоге, из конюшни вывел игреневого коня, затемно вышел на извилистую, изъеденную тысячами колес дорогу и снова отправился в путь.

«Я должен найти свое», – думал он.

К вечеру дорога привела его к трактиру с постоялым двором, а сама запетляла неизвестно куда.

– Чей это трактир? – спросил Отто, привязав коня и переступив порог.

– Мой, – ответил трактирщик, разглядывая гостя. – Прикажете подать жареного поросеночка?

– Дай мне воды, трактирщик. И прежде чем ты мне что-то предложишь, вели насыпать овса моей лошади.

Он достал из увесистого кошеля монету и щелкнул ею перед трактирщиком о стойку.

– Я вижу, господин не голоден. А что я, бедный трактирщик, могу предложить человеку, путешествующему на коне и с деньгами? Кроме пищи, вина и ночлега – ничего. Но, позвольте мне дерзкий вопрос.

– Спрашивай, если уж разбудил мое любопытство.

– Господин, я вижу, вы прибыли один… – трактирщик замолчал.

– Что с того?

– Простите мою неучтивость – но почему господин путешествует без своей достопочтенной супруги?

Отто вдруг понял, что все это время был несчастен без доброй и любящей жены, и предался глубокой тоске.

– Я понимаю вас, – неловко бормотал трактирщик, – после смерти мой женушки я тоже стал одинок и несчастен. И вот ведь усмешка Всевышнего: дитя ее и лицом, и характером – точно она. До конца дней моих будет мне напоминанием. Одна лишь радость мне суждена, если будет милостив Господь, – увидеть счастливой мою дочку, плоть от плоти моей, и знать, что будет с ней рядом честный человек, когда кончится мое время.

Трактирщик замолчал, расчувствовавшись. И чтобы гость не подумал чего, еще раз спросил:

– Так что, не прикажете ли подать поросеночка?

Отто стала невыносима новая тоска его.

– Подай мне вина… И поросеночка пусть тоже несут.

Он сел за стол и опустил голову. Дочь трактирщика поставила перед ним глиняный кувшин и блюдо с дымящимся, в золоченой корочке поросенком со спекшимся яблоком в стиснутом рту. Молодой жирок игриво сочился по бокам, заманивая, зовя впиться зубами в нежную, только что приготовленную плоть.

Отто поднял глаза и залюбовался – девушка, возникшая перед ним, была очаровательна. На ее щеках играл румянец юности и смущения. У них на постоялом дворе обычно останавливались люди никчемные, грязные, грубые. Они были неинтересны своей простотой. В этом же человеке, в его черных глазах крылась тайна. А еще – он так смотрел на нее. Мужские взгляды пощупывали ее и раньше. Но странная тоска черных глаз была непохожа на привычную жирную похоть прочих постояльцев и щекотала девичье воображение…

– Я вижу, вы человек честный и благородный, – трактирщик замялся, – да и я для дочери ничего не пожалел бы, но, скажу прямо, мне о вас и ваших намерениях ничего не известно. Если Хильда согласна, я препятствовать не стану, и все же… – для смягчения слов он изобразил улыбку, – приданого за ней нисколько не дам. Мне покойница досталась без всякого имущества. Да и ваша душа без корыстного искушения целее будет.

Так Отто женился на Хильде.

Ночью, когда страсть Отто улеглась, он рассудил, что трактир и постоялый двор со временем перейдут к Хильде, а значит, к нему. Но как им жить сейчас? Досада на недоверчивость и жадность тестя, лишившего их с молодой женой полагавшегося по праву, портила Отто торжественное настроение. Старик, конечно, одной ногой в могиле, но что, если он вздумает зацепиться за край ее и провисеть так еще долго?

Отто дождался, когда Хильда уснет, спустился вниз и перерезал трактирщику горло.

Поутру убитого нашли. Отто сказал, что брачную ночь провел с женой. Хильда подтвердила. Ее пугала перспектива, потеряв отца, тут же потерять мужа. Подумать, что отца убил ее же муж, она не смела от ужаса.

В ту ночь Хильда понесла.

После похорон она попросила Отто уехать из этих мест. Отто и самому было в тягость жить в доме убитого им тестя.

«Постоялый двор – скверное дело, – рассуждал Отто. – Любой проходимец может перерезать мне горло и завладеть всем, что теперь есть у меня».

На всякого гостя он смотрел с подозрением. На ночь запирал все двери и ставни на окнах. Но новое утро не приносило облегчения. Жизнь его обрела цену.

Страх Отто нарастал с каждым днем.

Тогда Отто продал постоялый двор и трактир – вместе со сбережениями тестя вышла полная телега денег. Он запряг в нее двух волов и вывел их на дорогу. Усадив беременную жену поверх мешков с золотом и с опаской глядя по сторонам, сел на игреневого коня, и они вместе тронулись в путь.

«Я взял у жизни свое, – думал он, – теперь я должен сохранить это для моего сына».

Они шли много дней и ночей. Дорога стала совсем разбитой, глубокие овраги тянулись по бокам ее, и склоны их были мертвы, даже на дне не было ни ручейка – лишь сухие деревья тянули из темноты свои серые, судорожные руки. Но вот и овраги остались позади, почва сделалась каменистой, и тропа стала почти не видна – разве что сбившийся с пути, заблудившийся скиталец мог забрести сюда.

– Хорошее место, – рассудил Отто, – сюда никто не придет.

Волы вдруг встали. А игреневый конь испуганно повел ноздрями. Впереди не было ничего. Дорога кончилась – под ногами лежала необъятная пропасть. Отто слез с лошади и пошел по краю обрыва, изучая местность. Кругом был один лишь голый камень.

– Здесь я и построю свой дом, – сказал он.

И начал копать в каменистой почве яму. И копал всю ночь, высекая киркой искры из тьмы. Яма получилась очень добротная, похожая на могилу.

В эту ночь Хильда родила сына – на три месяца раньше срока.

Отто спрятал мешки с деньгами в яму, оставив один при себе, завалил тайник камнями, сел на лошадь и уехал. К вечеру потянулись груженые подводы, за ними шла длинная вереница каменотесов. Отто решил построить жилище, которого никогда не было у него и которое он сможет оставить своему сыну.

Хильда плакала над ребенком – мальчик родился без ног.

– Бог наказал нас, – шептала она.

– Ты глупа, что, впрочем, неудивительно – ты всего лишь дочь мертвого трактирщика. Господь дает знак – моему мальчику незачем скитаться по миру, у него с рождения есть все, чего не было у меня. Господь благословил моего сына. Поэтому я назову его Готтфрид.