Маска - Емельян Марков

– А что, нет с таким именем?

– У меня много чего есть, всевозможный выбор.

– Тем лучше. Так я могу рассчитывать?

– Ты по рекомендации?

– Да, я по очень авторитетной рекомендации.

– Да?.. – Лидка сомневалась.

– Да. Мне вас отрекомендовали как лучшего специалиста.

– Что ж, приятно!.. – Лидка усмехнулась опасливо. – Не знаю, кто ее отрекомендовал…

– Может быть, и знаете.

– Может быть, и знаю… – Лидка испытующе сощурилась. – Впрочем, я рада. Нонночка – сложная девушка, она так с первых слов унижает клиентов, что уважающие себя люди готовы ее скорее сразу пописать, чем брать для услуг. Так что она пока не работала.

– Тем лучше.

– Я тебя понимаю!.. – закивала Лидка. – Я бы с ней не церемонилась, но она – от одного моего старого друга. Может быть, общего, а? – Лидка синим, свежим, как незабудка, глазом подмигнула.

– Может быть.

– Не знаю, понравится ли тебе ее обращение…

– Понравится, – обещал Филипп. – У вас очень красивые глаза, – плеснул он.

– Спасибо! – Лидка насторожилась по-другому. – Если Нонночка тебя обидит, мы тебя утешим.

Филипп кивнул бесстрашно.

Вошли во двор. Лидка потянулась к окну первого этажа, постучала в стекло. Почти мгновенно из подъезда выбрели три фигуры.

– Спокуха, кисы, он по записи, – надменно объявила им Лидка.

– Абонемент, – нервно подмигнул в темноте Филипп.

– А где же наша строптивица? – спросила Лидка. – По ее душу пришли.

Девушки тупо молчали.

– Почему не отвечаем? – осведомилась Лидка печально.

– Она целый день на кухне сидит, – пробормотала одна из девушек.

Лидка подошла к другому окну, постучала категорично. Филипп увидел в окне Нонну. Лидка сделала ей жест немедля выходить. Нонна метнула резкий взгляд на Филю и погрузилась в глубокое заоконье.

– Сколько? – спросил Филипп.

– Ночь? – вздохнула легко Лидка.

– Да.

– К себе возьмешь?

– Да.

– Пять.

– Неужели? – накренил голову Филя.

– Да. Она, когда у меня поумнеет, за валюту пойдет. Лови момент. Хотя ты с ней сначала договорись. А то, может быть, сам сейчас откажешься… Я могу тебе предложить другую. Нонке поначалу побойчее ковбой нужен.

– А Мистер Икс не подойдет? – То, что Филипп таил от психиатров, он быстро выдал опытной Лидке.

– Ты Мистер Икс? – Лидка не уставала изумляться, изумление для нее было привычной неутруждающей игрой.

– Да.

– Где же твоя маска?

– Я наоборот теперь. Раньше я прятал лицо, теперь я прячу маску.

– Ну ты даешь! – искренне, наконец, удивилась Лидка.

Усмехнулись зачарованно и девушки, им понравился Мистер Икс. Вышла Нонна.

– Вот, Нонна, за тобой Мистер Икс прибыл, – празднично отнеслась Лидка.

– Он не Мистер Икс, – презрительно глянула Нонна.

– Вы знакомы?.. – вздрогнула Лидка.

– Он Олень.

– Опять клиента задеваешь? – взгрустнула Лидка.

– Ничего. Я не обиделся, олень так олень. Я согласен, – поторопился извинить Филя.

Лидка прильнула к нему, он сунул ей всю наличность, порадовался, что только-только, но хватило. Если бы не хватило, догадливая Лидка могла потом не показать ему Нонну. Она и сейчас заметно беспокоилась и уже колебалась.

Нонна пошла вперед.

– Ты так уверенно идешь, как будто знаешь, где я живу, – отметил Филипп, поспевая из двора во двор за ней.

– Я предполагала, мне мужик подвернется, зверь, от которого не отвертишься. А попался ты, – начала, как и предупреждала Лидка, оскорблять Нонна.

– Что, если я и есть зверь? Звери – они разные бывают.

– Да, встречаются зайцы. Ты заяц. Я считала, ты олень, а ты заяц.

– Забавно ты работаешь, – отметил Филя. – Ты что, как это называется, «госпожа»? Унижаешь клиентов? Но у меня другие вкусы. Я достаточно унижен обстоятельствами, мне нужна эта, как там у вас называют, «рабыня». Я актер, профессиональный артист, но одновременно нетеатральный человек. В чем заключается драма моей жизни.

– Слушай, – перебила Нонна, – давай правда без речитативов. Уляжемся и разбежимся в разные стороны.

Вошли в квартиру. Тут – несметно книг по стенам, плачевный почерневший, остро пахнущий черной землей паркет. Между книгами и паркетинами и под сдержанными пейзажами в разновеликих рамах держится тонкий холодный воздух, тонкая прохлада деревенской щели с измысленным проглядом на пышную и яркую ботву. В прихожей вешалку загромождала одежда всех сезонов.

Выпили белого вина. Нонна вдруг попросила:

– Давай не произойдет этого.

– Этого и не произойдет, – заверил Филя.

– А что произойдет?

– Произойдет другое.

– Что другое?

– Ты – другая. Потому и будет – другое.

– Почему тебе взбрело, что я другая?

– Ну не такая же.

– Как кто?

– Я же сказал тебе, я актер, имел дело больше с актерами, актрисами. А ты не актриса.

– Ты как догадался? Мало ли не актрис.

– Не скажи. Вот благодетельница твоя – актриса.

– Лидка?

– Да. Ее девочки хоть неважные, но, по всему судя, тоже актрисы.

– Кто же не актер? Леха-Фонарь?

– О-о, Леха – великий актер.

– Кто, кроме меня?

– У нас мало пока общих знакомых. Есть друг у меня, Подоконников фамилия, он – не актер. Он и хотел бы стать, смотрит на меня с начальной школы пораженно. Но не его призвание.

– Что ж, актеров многочисленнее, чем не актеров?

– Знаю одно, не было бы не актеров, актерам не осталось бы что играть.

– А ты меня выволок от Лидки для игры? Чтобы было тебе во что поиграться? И ты навострился поиграться со мной? Актрисы играют с тобой, а ты затеял поиграть со мной.

– Я бы рад поиграть с тобой. Но если ты не согласишься играть, не смогу играть и я. Ты тут неуязвима, как неуязвим Подоконников.

– Чего же тебе от меня понадобилось?

– Жизни.

– Но у тебя же имеется Подоконников, получи у него жизнь.

– Мне нужна живая женщина.

– Куда тебе такая, с которой ты не в состоянии играть?

– Чтобы не играть с ней, а жить.

– Но ты-то самолично актер.

– Да. Но, повторяю, я одновременно нетеатральный человек. Нетеатральный актер становится шутом. Тебе нужен шут?

– Кроме шутов, я никого и не встречала.

– Встреченные тобой наверняка не согласны называться шутами, а я согласен. Буду добровольным шутом, а не шутом поневоле. Чувствуешь разницу?

– Чувствую, – покорно ответила Нонна и положила Филе голову на грудь.

Ее черные волосы были всегда словно свалявшиеся и к вечеру – как заспанные.

Под утро Филипп спросил:

– Объясни мне, зачем ты пошла к Лидке.

– Я знала, что ничего там не получится. И была спокойная. Меня часом тянет к разврату. Я посещала нудистов, якшалась с маньяком-расчленителем. Маньяк меня в своем гараже бензопилами думал обескуражить, но не расчленил, и в среде нудистов, откаблучивающих голышом, я одна осмелилась танцевать в одежде. Они меня попросили уйти, не омрачать им празднование.

– Но почему ты убежала от меня ночью?

– Я не намерена страдать.

– Что же ты делала? Разве не страдала? У Лехи-то?

– У Лехи? Нет. Для чего у него страдать?

– Почему же со мной обязательно придется страдать?

– Что же с тобой можно еще предпринять?

– Быть счастливой.

– Ага, конечно! – возмутилась Нонна.

– Тебя такая будущность возмущает? – заинтересовался Филя.

– Да!

– Почему?

– Меня раздражает твое представление о счастье.

– Ты знаешь мое о нем представление?

– Меня раздражает, что у тебя о нем вообще имеется представление.

– Другое дело! И мое представление о счастье вынуждает тебя страдать?

– Потому что ты явился с гитаркой, принялся петь. И затеял втемяшивать в меня свое представление о счастье. Ладно бы представление, ты само счастье вздумал всовывать. Как ты не опасаешься? Лехе – всучивать счастье. За такие выявления могут прихлопнуть.

– Убить за предложенное счастье?

– Конечно. Такие, как Леха, убивают за это.

– А почему он не убил тебя?

– Потому что я ему счастья не предлагала. Он сам у меня его выцыганивал приниженно. Но не получил. И остался довольный. Вообще, закономерно выклянчивать счастье у женщины. А ты его не выклянчиваешь, потому что сам по себе его женщине впихиваешь.

– Дело в том, – Филипп сосредоточился самозабвенно, – что счастье гложет меня изнутри, выжигает. Не прав Пушкин, на свете нет ни покоя, ни воли, есть только безжалостное счастье, которое надо терпеть, хотя часто становится невыносимо. Единственный способ муку ослабить – поделиться.

– Я заболевание твое сразу подметила и сбежала от тебя. А Леха меня сразу предал, отрекся и отшатнулся. Его боятся все, а тебя он стал обхаживать.

– Думаешь, испугался счастья?

– Конечно. Твоего счастья.

– Переполох я внес.

– Как внес, так и вынес.

– Почему ты плакала?

– От того и плакала, от счастья твоего.

– Почему ты вчера пошла со мной?

– Ты сам заявился за мной. Я поняла, что ты не отцепишься.