Дочь Атланта - Григорий Филановский

В семье не без урода — это следует в перевернутом виде отнести и к проявлению таланта. В многочисленной музыкальной семье Шубертов (восемь душ детей) только один Франц был одержим демоном музыки настолько, чтобы стать гениальным композитором. Не достигли высот Антона Чехова его братья, а Наполеон частенько жаловался на крайнюю неспособность Жозефа Бонапарта, что, впрочем, не помешало ему сделать старшего братца королем…

Эрик Манн мог бы выдавать сведения, которые из него выпирали еще час, и два, и двадцать часов подряд. Его эрудиция была бесподобна. Восхищенные слушатели и тем более слушательницы захлестывались лавиной фактов, сопоставлений, выводов. Он был мудр, беспристрастен, слегка остроумен и, по-моему, красив. И несмотря на это, женщины не питали к нему нежных чувств. Да, в нем сочетались многие выдающиеся качества, но чего-то не хватало. К сожалению или к счастью, женщины правы: он не был настоящим мужчиной, ибо он был машиной. Электронно-решающей, импульсивно-кибернетической — таково было его полное имя по паспорту. Знакомые называли его сокращенно-ласково — Эрик, беспощадно эксплуатировали, уважая, любя, сообщая все новости, которые Эрик Манн (фамилия тоже — сокращение) запоминал и сопоставлял, когда надо; ухаживали за ним, но никогда не брали с собой на вечеринку или в поход. Они наивно надеялись, что Эрик не обижается…

А Эдвин — ладный, статный парень, почему бы ему не добиться Галиной благосклонности? Для этого, может, и не обязательно начинать с предложения руки и сердца. Но он деловой человек. Деловой и прямой. Ему не по душе предполагаемые обходные маневры с садовником. Он попросил переводчика для объяснений. Меня в это время в Соленом уже не было, представить то, что произошло, я мог примерно так же, как в описании сада на острове, сделанном авансом. Жизнь крутит иначе, чем предполагаемое наверняка. Об этом свидании я знаю по Галиному позднейшему описанию. Эдвину Бруму дали переводчика, какой нашелся на острове. У него, правда, была не очень большая квалификация, а стаж — всего шесть лет от роду. Дело осложнялось еще тем, что Митя Фролов (переводчик) не очень-то чувствовал специфику беседы. Короче говоря, мистер Брум явился к Алексею Александровичу и после первых слов приветствия попросил руки его племянницы. «А она — как?» — спросил дядя Алеша, пораженный тем, что ответа ждут от него. «Для того чтобы знать, что она решит, — гласил перевод, хотелось бы повидать ее и познакомиться с ней».

Растерявшийся Алексей Александрович попросил из светелки племянницу и представил ей учтивого Эдвина. Галя первоначально заподозрила какой-то розыгрыш. Эдвин попросил позволения поговорить с ней наедине, разумеется с переводчиком. Он торжественно заявил, что обеспечит своей будущей супруге уважение и материальное благосостояние. Со своей стороны он хотел бы надеяться, что наследник их будет бесспорно принадлежать к его роду. Эдвин добавил, что, честно говоря, не ожидал от единственной вакантной кандидатуры столь прелестных внешних данных и рассудительности. Вероятно, она отвергала притязания местных господ, стоящих ниже ее в ннтелектуальном или других отношениях. (Бедный Митька — вот пришлось мальчику попотеть, впрочем, Галя о сути дела интуитивно догадывалась).

«…Все его комплименты, заманчивые предложения меня мало трогали. В целом не скажешь, чтоб он мне не понравился, но видела я поинтереснее парней (не имею в виду присутствующих). Одно, одно. Он вновь и вновь говорил о том, что хочет ребенка, замечательного ребенка.

Ребенка, ребенка, — вот, вот такого, как Митька, — он поднял его, закружил, стал целовать, целовать, забыв обо мне и, кажется, о цели своего прихода. Он глядел на него долго, потом перевел взгляд на меня: слезы стояли в его глазах… Пойми, я взбалмошная, чудная, своевольная, но тем вернее во мне женское начало; я никогда не лелеяла, может, мечты о своем доме, о привязанном ко мне муже, но о „маме“ я не могла не мечтать… И до чего это совпало с тем, что жарко тлело в Эдвиме под его бравыми рассуждениями и смешными миллионами. Ах, вы, умные, ученые, что вы знаете о жизни?..».

А я в ту пору не знал этого: Галина не писала, не отвечала… Гении подрастали, да от великих задатков до великих свершений долгая дорога. Верю в справедливость мнения, что главное все-таки в беспрерывном, час за часом, продвижении по единственной своей дороге. Мы чаще останавливаем взор на стоящих в высоте, а приглядитесь-ка к тем, кто упрямо начал «карабкаться по каменистым тропам», неужто можно хотя бы не позавидовать таким людям…

Мои дни в самом деле летели, но разве что непроходимая пропасть между вчерашним и сегодняшним, пропасть времени отделяла меня от острова Соленого. Всем своим существом я вроде был еще там, я еще не перешел на другую жизненную колею, хотя — пора бы.

Дернул меня черт тогда очутиться опять неподалеку от тех мест — на совсем небольшом расстояньице, ну, скажем, порядка Лондон — Парик. Как не использовать возможность и не махнуть на день (тут уж без дураков — ни на минутку больше) туда, в сказку. И не хотелось ведь, смутно противился, как разумная женщина, умеющая ставить точку, чуя, что лучшее в прошлом и лучшего не будет. И все жена Соленый… Напрасно?

— А, запоздалый гость! — Алексей Александрович широко отворил дверь в пустой дом, снисходительно глядел на меня и улыбался. Открыто улыбался: ну, браток, сам пеняй на себя, раструбил о нашем островке на весь белый свет, и налетел сказочный принц…

— Как они, где?

— Молодые-то? Гуляют, отчего ж им не гулять. Делов-то… Придут, никуда не денутся — пока. Да вот — легки на помине…

Они шли, держась за руки, радуясь моему непрошеному появлению, беспричинно радуясь, как любому знакомому и незнакомому, морю, чайкам, грозе, радуге. Налетели на меня, обнимая, словно вовлекая в слышимый им одним веселый ритм жизни. Галя необычно много смеялась, Эдвии тоже был странно несерьезен, только выговорив довольно правильно по-русски «здравствуйте» и «до свидания», помрачнел. «Он от нас уезжает», — Галя махнула рукой на пристань, будто оттуда уже начинался океан.

От него за версту веяло болтливой удачливостью: «Я уезжаю готовить виллу, сыну…» «Дворец, — перебила, подсказала она, — все ведь предусмотрел, ничего не пропустил. Счастье по списочку, и списочка не нужно — в голове держит. А ну — пали!!»

Грубо, хрипло прозвучал гудок, и еще, и устало сник.

— Вилла-дворец. Помещения — двенадцать главных: игрушечная, спальная, столовая, воспитательная, библиотека, галерея картин, приемная, салоны. И, кроме этого, бассейн — плыви, плыви, теплая водичка, автогараж, оранжерея. Собственно — в лучшем краю страны — все, все кругом оранжерея для одного единственного чудесного цветка… Ого! — Эдвин подбросил часы, быстро поцеловал Гале руку, потащил к пристани.