Ворон - Дмитрий Щербинин

Тут Глони зевнул, и молвил сонно:

— Впереди еще столько дел…

— Да, пожалуй, надо на боковую. — раскатисто зевнул Мьер.

— Что ж, спокойной вам ночи. — плавно прервал свое пенье Эллиор. — Эти холмы приносят мне печальную память веков минувших. И песни льются из меня. Если хозяин позволит, я буду петь в саду…

Фалко там и просиял от счастья! Даже и грозящая беда теперь отступила… Ведь, он будет слушать пение эльфа! Эльфы…

Ведь это были любимые герои Фалко. О, эльфы — он чувствовал, что очень, очень мало про них знает, но то, что знал, пленило своей поэтичностью — те преданья, пусть и смутные — которые он знал о них — больше, чем что-либо иное, наполняли душу его поэтическим восторгом. И вот теперь он будет слушать настоящего эльфа… ведь, они живут вечно, а некоторые из них появились в те дни, когда ни Солнца, ни Луны еще не было…

Потому, первый вопрос с которым он обратился к Эллиону, когда они еще шли по коридору распахнутой к звездному небу круглой дверце было:

— Сколько вам лет?

— О — да я еще совсем молод.

Тут Фалко несколько приуныл, однако, эльф понял его, и с улыбкой закончил:

— …Ну — по эльфийским меркам молод — пятьсот лет. По вашему то возраст весьма почтенный.

— Да — у нас и не живет никто постольку. — восторженно воскликнул Фалко.

В это время они переступили через порог, и звезды — такие прекрасные, такие величественные, каких и не увидишь, в нынешнем мире, распахнулись над их головами, и был так чарующ, так ярок был льющийся от них серебристый свет, что Фалко, чувствуя рядом эльфа, которому пятьсот лет, и который мог бы поведать многие тайны этой бездны — рассмеялся. Но вот сделали они несколько шагов вниз по склону, и выглянула из-за пологого ската холма зловещая, красная комета.

Сразу же вспомнилось все то, что грозило — от чего было не уберечься ни в мечтах, ни в эльфийском пении.

Глядя на этот, в треть юго-восточных небес хвост, похожий на обагренную кровью косу, Фалко молвил:

— Ее появление Бродо-звездочет еще несколько лет назад предсказывал. А в прошлом году он первый ее увидел. Все глядел на нее — беду предсказывал, но его и слушать никто не хотел. А она, месяц за месяцем, росла; точно клещ, который чью-то кровь пьет. Поначалу ее побаивались, ну а потом — привыкли. Такие уж мы — хоббиты…

Эллион, глядя на этот кровавый серп, вздохнул, и печаль многих веков, такая печаль от которой на глаза Фалко слезы навернулись, чувствовалась в этом вздохе. Эльф негромким своим, мелодичным голосом вещал:

— Обычно кометы, не вещают не о какой беде. Но это не простая — ее послали Валары, предупредить: лихой год настал для Среднеземья. Будет кровь… впрочем, довольно о мрачном. Под этим небом, которое, когда-то в сердцах эльфов всю мудрость их пробудило — под этим несущим свет Единого небом, говорить о мрачном — просто грех. Оно словно поет: «Вот я небо — столь огромное, такими красотами наполненное, что все зло — меньше, чем ложка дегтя предо мною!» А так оно и есть. Посмотри Эллендил — небесный странник, на своем корабле, отошел от берегов этого мира, и теперь пред очами его иные океаны…

Конечно, и много раз до этого с восторгом наблюдал Фалко восход Эллендила — то яркая, живая звезда плавно поднималась на западном небосклоне. Лаская взгляд теплом горящий на челе небесного кормчего Силмарилл — каждую ночь летел он, становился все меньше пока не исчезал в россыпях Млечного пути.

Раньше, наблюдая за этим, Фалко испытывал восторг; теперь, когда рядом стоял эльф, хоббита охватила холодная дрожь, глаза его пылали, и он, пытаясь представить, какие красоты видит Эллендил, почувствовал, что зло по сути своей, пред этим ничтожно. Ведь, даже и в полете, зло думает только о грязи…

Орки, пауки — какими же ничтожными, жалкими и, даже — несчастными показались они Фалко против этого неба.

Да — ему стало жалко того паука — ведь, он обречен все время выслеживать добычу, шипеть злобно, двигаться в сотканном им тумане, все время только бегать от света, никогда не почувствовать этой красы.

В это же время, из окон спальни раздалось протяжное храпение Глони, а сразу за ним — храп, который ни с чьим нельзя было спутать: казалось, будто на каждом вздохе, пролетал в воздухе некий медно-медовый поток.

— Может, разбудим его? Как они могут спать в такую ночь?! — удивлялся Фалко.

— Да нет — пускай отсыпаются. Храп у них, конечно, богатырский — не дадут они нам спокойно в твоем саду посидеть…

— Поднимемся, тогда, на вершину холма.

Что же: Эллиор последовал его приглашению: и вот они уже сидят на самой высокой части Фалковского холма, откуда и Ясный (а теперь — Черный) бор был виден, и полный хвост кометы. А вот Андуина, за более высокими, стоящими у его брегов, холмами было не узреть.

Там Эллиор уселся на траву, некоторое время созерцал небо. Вот росчерком пронеслась падучая звезда — вот еще и еще одна. Но как же там все высоко и вечно! Даже и звезды эти падучие! Как все торжественно и тихо, и высоко.

Следуя примеру эльфа, и Фалко залюбовался звездной красотою…

Голос эльфа прозвучал легко, высоко, созвучно этому безмолвию:

— А кто этот Брэнди?

— О — он мудрейший из всех хоббитов. Я часто у него бываю, знаю много чудесных историй; он, ведь, как и мой прадед раньше путешествовал. Они и знали друг Но это и не удивительно: среди нас, хоббитов, других таких вот двоих не сыскать.

— Скажи — ты не обмолвился, когда упомянул, что у Брэнди множество книг?

— Он их из дальних земель привозил, и у всех Холмищ на грибы выменивал. Ведь, у кого и были книги — те и пылились где-нибудь в чулане. Хоббитенка главное грамоте азбуке научить — дальше никогда не шло; ну а у Брэнди такая коллекция — все стены уставлены.

— Это прекрасно. — молвил тогда Эллион. — Вот эти то книги и должны быть спасены во вторую, после самих хоббитов, очередь.

— Только его завтра на празднике не будет. — отвечал Фалко. — Он такой старенький, что едва по своей норе передвигается…. Ну, ничего — ему молодые хоббиты всегда приносят в этот день и яблочный сок, и пироги яблочные. Только — он улыбается насилу, а сам — не рад. Не любит он этих громких праздников, а у нас они так часты! Ему милее всего покой…

— Пойдем к нему сейчас — расскажем все. Начнем собирать книги сейчас, потому что завтра уже некогда — завтра, до заката, все должны будут оставить Холмищи.

И вот они поднялись, и пошли между засыпающих холмов. Один за другим затухали круглые окошки; последние голоса звучали уже не встревожено, но сонно, и можно было расслышать: «Да, послышалось… да мало ли что…» Слышались еще пожелания доброй ночи, и все смолкало, смолкало…

— Вот бы сотня таких пауков их норы окружила!.. — в сердцах воскликнул Фалко, и тут посмотрел он на звезды, на Млечный путь, в глубины которого ушел Эллендил, на озаренный спокойным светом лик Эллиона, и тут стыдно ему стало за этот выкрик. Он прошептал. — Нет, нет — не надо никаких пауков. Ни криков… нет… пусть бы завтра был этот яблочный праздник, и прошел бы он мирно; и, как всегда, говорили бы только об яблоках, да об видах на осенний урожай…

— А враг любит появляться на праздниках — история этому учит. — Эллиор вспомнил что-то, и очи его зазолотились глубокой печалью. — Только, на этот раз, намерения приходить на Ваш праздник у врага нет. Я думаю, что он до сих пор и не ведает про вас. Беда в том, что дорога рядом проходит…

А они шли среди все более высоких холмов — так у двух из них противоположные стены были почти отвесны, и поднимались — каждая метров на двадцать. Посреди этой высоты красовался, перевернутый от одного холма к другому настил — с него, метров на пять, свешивались гороховые гроздья.

При серебристом свете Луны, и настил этот, и склоны холмов, увитые кустами — все это казалось облаком, обильно помазанным мягким светом, да и притянутым на эту ночь к земле.

В это время они остановились перед высоченным холмом. Дорожка, украшенная аккуратными ступенями, а по бокам — вырезанными из дерева фигурками диковинных зверей — взбиралась на многие метры, а вокруг нее журчали два родника.

Фалко говорил:

— Здесь и живет Брэнди-звездочет. Этот холм называется Родниковым, и эти два родника не единственные…

— Подожди-ка. — поднял свою музыкальную ладонь Эллион. Он припал ухом к земле, послушал некоторое время; после чего лицо его просияло в счастливой, детской улыбке.

— Восемь родников бьют в разных частях на поверхности, а девятый — всем родникам родитель бьет в глубине и… утекает по подземному туннелю к Андуину.

— Верно! — изумился Фалко. — Вы что же — все их… услышали?

Эллиор, все также, по детски улыбаясь, кивнул.

Тут Фалко, и потянул за веревочку (колокольчик зазвенел в доме Брэнди) — он говорил восторженно:

— Он то весь холм обходил, эти роднички выискивал — они такие маленькие, и между камушков один спешит, другой — среди корней притаился. Ну а самый главный, как жила, от которой в жару прохладой, ну а в холод — теплом веет… Брэнди то один поживает — ему этот холм в наследство достался — он глава рода Водниксов был, а они, как увидели, сколько он книг разных привез; да, как ими залы стал загромождать — предпочли отселиться. Тем более — даром они свою фамилию носили — воды боялись, как и все иные хоббиты — говорили, что холм их проседает, и утонет скоро в Андуине. Теперь они из мои соседи, ну а Брэнди, кажется, до сих пор своих владений не обошел…