Попадать, так с музыкой — 2 (неокончен) - Михаил Гуткин

— Конечно. Один с рождения на макушке, а сейчас еще два отращиваю на ушах. Просто в прическе их незаметно.

Я радостно повернулась к Ипполитову.

— Рассказывай, товарищ майор, что там и как в вашей дивизии?

Тут Ипполитов помрачнел.

— Не очень все гладко. Собственно говоря, от дивизии мало что осталось, и нас сейчас вывели на переформирование. Мы ведь приняли на себя самый первый удар. Первые два дня удавалось держать оборону. Федор Савич хитро маневрировал артиллерией, не давая немцам засечь наши гаубицы, и устроил на дорогах знатную кашу. А из легких танков сделал передвижные ДОТы. Это немцев здорово разозлило, и они на своих маршрутах повесили самолет-разведчик. Он, в конце концов, сумел засечь расположение наших пушек и гаубиц, после чего целый день без перерыва нас бомбили. Дивизия понесла очень большие потери. Единственная радость, что немцам тоже досталось как следует. Если бы не их колоссальный опыт в маневрировании и насыщенность транспортными средствами при хорошей радиосвязи, то они вообще могли там застрять. Но, увы. А при бомбежках одна бомба попала в штаб, и генерала Окулова тяжело ранило. Пришлось его эвакуировать в Москву, да еще не сразу, так как первый присланный самолет немцы сбили. Кстати, собственно отправкой Окулова руководил твой муж. Он со своими сотрудниками присоединился к нам в первый же день войны.

— О муже я слышала, а где он сейчас?

Тут Ипполитов хитро усмехнулся.

— А сейчас он уже в немецком тылу готовит базу для действий особого диверсионного отряда Западного фронта. И знаешь, кто будет командовать этим отрядом?

Ха, тоже мне Бином Ньютона! Но не буду разочаровывать Аркадия. Пусть сам похвастается.

— Понятия не имею. А что, кто-то из наших общих знакомых?

— Вот именно. Я — этот знакомый. Вот приехал сейчас за последними указаниями и за радистом. Потом два дня на всякую суету и в тыл к немцам. Кстати, старший лейтенант Северов, зная, что я буду в штабе фронта, предвидел нашу встречу и просил передать, что он будет в точке два. Тебе это что-нибудь говорит?

— Само собой. Это, чтобы я знала, где его искать.

8

Вот для меня и настал момент истины. Теперь я могу в реале принять участие в самых, что ни на есть, конкретных боевых действиях в тылу врага. Да, прижилась я в штабе, и отношение здесь ко мне практически у всех вполне хорошее, но там меня ждет Вася. А известно, что мужа нельзя надолго оставлять без присмотра.

— Ну что ж, Аркадий. Придется тебе увеличить состав отряда на одного человека. А именно на меня. Два часа и я буду готова.

— Честно говоря, Аня, я именно этого и ожидал. Вот только отпустят ли тебя? Ты ведь тут большой человек. Неужели командующий так спокойно к этому отнесется?

— А вот сейчас и проверю, как товарищ Жуков держит слово. Подожди меня минут двадцать.

Я сунулась к командующему. Попала как раз в перерыв между двумя совещаниями. Надо отдать Жукову должное. Посмотрев на мой решительный вид, он сразу понял, с каким вопросом я к нему пришла.

— Так куда вы хотите направиться, товарищ Северова?

— Здесь, товарищ генерал армии, сейчас находится майор Ипполитов, который формирует диверсионный отряд. Часть отряда уже действует в тылу, и там мой муж. Если вы меня сейчас отпустите, то через два дня я уже вместе с ним буду портить жизнь немцам.

— А вы уверены, что товарищ Берия не будет возражать?

— Так точно, уверена. Товарищ Берия с самого начала был в курсе моих планов. Честно говоря, он их не одобрял, но обещал не препятствовать.

— Ну что же. Я от своих слов не отказываюсь, но прежде, чем попрощаться, хочу задать пару вопросов. Я слышал, что вы хорошая шахматистка.

Я кивнула и насторожилась. А причем здесь шахматы?

— Значит, вы умеете просчитывать варианты на несколько ходов вперед?

Я снова кивнула, но эти слова мне понравились еще меньше. К чему это он ведет?

— А теперь представьте, товарищ Северова, что произойдет, если вы вдруг попадете в плен? Нет, нет. Я и в мыслях не допускаю, что вы в какой-то момент добровольно поднимите руки вверх, но вас могут сильно ранить или же контузить. А в плену из вас начнут вытягивать информацию. Так как всех немецких шпионов в наших штабах, наверняка не сумели выявить, то можете быть уверены в том, что немецкая разведка отлично знает всех моих порученцев. И будут вас спрашивать не о будущем, которое, возможно, в результате ваших действий уже начало меняться (о вашем появлении оттуда немцы точно не знают), а о самом, что ни на есть настоящем. О планах партизанской войны, о диверсионных отрядах и т. п. Ведь вы с вашим умением договариваться с самыми разными людьми в курсе почти всех наших текущих оперативных планов, не говоря уже о некоторых совещаниях — вы понимаете, о чем я говорю? Что произойдет в этом случае объяснять не надо?

— Не надо, товарищ генерал армии, — пролепетала я, и второй раз с момента моего попадания в это время заревела. Только первый раз я плакала от счастья, когда Серегй Палыч зарегистрировал наш с Васей брак. А теперь ревела в голос от того, что рухнули все мои планы воевать вместе с мужем. И вообще вся моя подготовка пошла насмарку. Вдобавок было страшно обидно и стыдно, что я сама об этом вообще не подумала. Товарищ Жуков вытащил из кармана носовой платок и протянул его мне. Я вытерла глаза и немного успокоилась. Тут мне вспомнились слова Берии о том, они мне доверяют. Значит и товарищ Сталин, и товарищ Берия уже тогда знали, что я в какой-то момент пойму, что война в немецком тылу мне не светит. Они просчитали меня на раз. При этих мыслях я снова заревела, как белуга. Генерал терпеливо ждал, пока я отревусь. Через некоторое время голова снова начала работать. Я подумала, что товарищ Берия скорее всего именно поэтому так спокойно и отпустил меня к Жукову. И товарищ Жуков, давая свое обещание, тоже это понимал. Так что вождь, нарком и будущий маршал спокойно облапошили наивную дурочку.

Всхлипнув еще несколько раз, я, наконец, успокоилась. Видно не судьба мне воевать вместе с Васей. Значит, придется менять планы. В конце концов, и в шахматах, если становится понятно, что выбранный план не проходит, его меняют. Буду думать. Тем временем, товарищ Жуков, поняв, что я окончательно отревелась, забрал у меня свой платок и вдруг сказал.

— Между прочим, вам за пленного немецкого летчика полагается правительственная награда — медаль «За отвагу». Я уже подписал представление.

— Служу трудовому народу!

— Продолжайте служить в том же духе. Учитывая ваше состояние, разрешаю вам быть свободной до 18:00. Идите.

Я вышла с мыслью какого-то дежавю. Что-то вся эта сцена мне напомнила, но что именно — никак не могла сообразить.[2] Видно мозги полностью после такого стресса еще не включились.

Ипполитов, увидев меня с красными глазами и распухшим носом, сочувственно спросил.

— Что, не отпустил командующий?

— Отпустил, — я начала всхлипывать по новой, — но при этом объяснил, что воевать в немецком тылу лично мне нельзя. И, что самое неприятное, он полностью пра-а-ав.

Теперь уже Ипполитов полез за платком. Все-таки во второй раз я успокоилась быстрее. Поплелась в туалет и несколько минут мыла морду лица холодной водой. Наконец, поняла, что достаточно. Вышла к Ипполитову и сказала.

— Вот что, Аркадий. Васе все передашь и скажешь, что я никак не могу к вам присоединиться, о чем очень жалею. Скажи, что буду ждать, когда он с какой-нибудь оказией окажется поблизости. А теперь давай, используем мои возможности для решения твоих вопросов. Командующий отпустил меня до шести вечера.

9

— Начнем с того, что тут у меня небольшой личный оружейный склад. Идем, отберешь все, что захочешь.

Я подвела Ипполитова к своему закутку. Продемонстрировала оставшиеся от раздач парабеллумы и Вальтеры, автомат, ящик гранат, арбалеты, ножи. Он все это оценил, один Вальтер сразу сунул в карман, сказав, что пригодится. Короче я выдала ему почти все пистолеты и ножи, а также четыре арбалета с набором болтов. Потом мы прошли по всем инстанциям. Меня в штабе хорошо знали, поэтому все вопросы Ипполитов решил намного скорее, чем ожидал. В результате он сумел перенести вылет со следующей ночи на эту. Но я не стала его провожать, а, распрощавшись прямо в штабе фронта, пошла в комнату для женского персонала штаба, где стояла моя койка. Там плюхнулась на кровать и крепко задумалась.

Партизанская война для меня накрылась медным тазом. Начальники выложили слишком убедительные козыри. Но и в тыл меня не гонят, понимают, что моя активная натура такого чрезмерного насилия не выдержит. Значит, исходя из новых исходных данных, нужен новый план. Но, прежде всего, следует понять, что у меня есть, и чего нет. 1) Мое звание лейтенант НКГБ соответствует армейскому капитану. Следовательно, я отношусь к старшему командному составу. Сейчас капитан — это командир роты, а то и батальона. Но если завтра командование ротой поручат мне, то я тут же провалюсь. Итак, звание есть, а соответствующих знаний нет. 2) Моя должность. Несмотря на ее незначительность в военной иерархии, на самом деле должность порученца командующего фронтом очень даже высокая. Ни один генерал не рискнет конфликтовать с порученцем грозного Жукова. Ведь порученец может даже правдивую информацию об этом генерале подать так, что отношения с командующим будут полностью испорчены. Передо мной не заискивают, но относятся очень уважительно. А какие у меня знания военного дела. Кроме хорошей стрельбы из стрелкового оружия — никаких. 3) Текущая обстановка. Пока наш фронт держится, но, честно говоря, на последнем издыхании. Этот чертов прорыв в Прибалтике все время висит над нашим правым флангом, как Дамоклов меч. Сегодня мы сдаем Минск, а завтра придется отходить на Восток, чтобы не оказаться в окружении. Хорошо еще, что на левом фланге, на Юго-Западном фронте, наши войска, как и мы, достойно дерутся с противником, но и им приходится пятиться. А что из этого вытекает? Вытекает то, что даже наш штаб вот-вот может оказаться в окружении. При самых неблагоприятных обстоятельствах и тут, к сожалению, существует не равная нулю вероятность попадания в плен кого угодно из нас, включая меня. Но не буду о грустном.