Наташа и менестрель - Сергей Кузичкин

Возвращаясь из второго отпуска, Андрей познакомился в поезде с пареньком, который, несмотря на свои двадцать лет, прошел в жизни, как говорят, Крым и рым. Он поведал Андрею о своей жизни, сказав, что ему тоже приходилось бывать в «химиках», хоть и недолго. Едва его успели выпустить из зоны на хоть и «химическую», но свободу, он снова попал за колючку, натворив дел.

— Смотри, могут и тебя прикрыть перед самым концом срока, — посочувствовал он.

— Да ну!.. — воскликнул Андрей, но червь сомнения уже заточил, заерзал в его душе.

На вокзале в областном центре он занервничал. Лето дурило голову: то и дело сновали взад–вперед загорелые девочки в коротеньких платьицах, юбчонках и шортиках, рядом била в гранитные плиты ласковой и зовущей волной великая сибирская река, по голубому небу–океану плыли неторопливые белые облака–пароходы, всегда вольные и беззаботные. И все это — девочки, речная волна, облака, вольная летняя суета у железнодорожных касс и на автовокзале — окончательно растеребило Андрею душу, и он, купив в хозяйственном магазине десятилитровую канистру и заполнив ее под завязку пивом, направился по адресу, который дал ему один из его товарищей по зоне, освободившийся год назад и проживающий в этом городе.

Было воскресное утро, и Валерьян оказался дома. Он смотрел по телевизору «Утреннюю почту» и стряпал пельмени.

— Заходи, — сказал он Андрею, протянув для пожатия руку повыше кисти, потому как руки его были в муке, — я один. Жена же, знаешь, сука, не дождалась меня. Сама посадила, сама и не дождалась. Приехал какой–то аспирант и увез ее к себе в деревню. Детей, стерва, моей матери оставила. Ну ладно, девчонке уже семнадцать лет, а пацан–то в шестом только учится. Отправил ребятишек на лето к ней, пусть поживут, к новому папе попривыкнут. Он помоложе, пускай лиха хлебнет. Моя–то скоро тоже родит… так что семейство у них будет обширное.

— А тетя Таня где? — спросил Андрей, имея в виду мать Валерьяна, семидесятилетнюю старушку, жившую вместе с сыном и его детьми.

— Вчера на «скорой» увезли. Желтуху признали. Сегодня какие–то жмурики приходили, брызгали тут с краскопульта по углам. До сих пор мутит. Чуешь, запах какой?

Андрей пожал плечами.

— Я уж тут насквозь все окна пооткрывал, балконную дверь, форточки — все равно воняет… А ты как? Отмучился?

— Хватит… Хорошего помаленьку, — соврал Андрей.

— Это дело надо вспрыснуть, — улыбнулся Валерьян. — У меня две недели выходных впереди. Мы вахтовым методом работаем. Да и получку я в пятницу получил. Еще не пил, с бабкой–то этой… Так что гони в магазин.

— Да я тут пива привез… — сказал Андрей.

— Да брось ты пиво… Пусть его алкаши пьют, а мы будем водочку. Слава богу, те времена прошли, когда ее штурмом брать надо было. Иди возьми пару пузырей. А я тут с пельмешками разделаюсь.

Валерьян наказал еще Андрею купить каретку яиц, два килограмма огурцов и редиски. Когда все было доставлено к столу, у Валерьяна уже доваривалась первая порция пельменей.

Три дня прошли как в тумане. Так беспробудно Андрей в своей жизни еще никогда не пил. В первый день он еще дважды ходил в магазин за водкой, а на другой, опохмелившись, Валерьян повез его на химзавод, где они купили у охранника трехлитровую банку очищенного спирта и, возвращаясь домой, чуть не подцепили двух каких–то шустрых малолетних девиц. Валерьян приглашал их к себе, но находившийся в более ясном уме Андрей дал им на мороженое и поспешил увести Валеру от греха подальше.

Два дня они из квартиры не выходили и на звонки в дверь не реагировали. Пили спирт, ложились спать, проспавшись, опохмелялись. Покончив с пельменями, запивали спирт сырыми яйцами, выбрасывая скорлупу прямо в форточку, во двор пятиэтажного дома. Банка была какой–то бездонной: спирт не кончался и к концу второго дня уже не лез в рот.

Андрей промучился всю третью ночь на диване, многое передумал и к утру решил податься на запад, хоть и запад недалекий. Часов в шесть утра он растолкал Валерьяна, попрощался с ним, налил с собой пол–литра и отправился на железнодорожный вокзал. Через два часа он был уже в пути, а через двое суток заявился к армейскому приятелю Саньке Пяткину, который работал агрономом в совхозе, — соврал, что был недалеко от их мест на гастролях и решил завернуть на адресок. Пяткины встретили Андрея гостеприимно, особенно рада была гостю Санькина жена, некрасивая Светлана, уроженка волжских берегов: она тосковала в Сибири по родным местам.

— А мы живем одиноко, — говорила она Андрею, — никто к нам не ходит… и мы ни к кому не ходим. Скучно живем: работа — дом, дом — работа…

С Санькой они пили водку, ходили в околки по маслята, окучивали картошку, топили баню и парились. Иногда Андрей играл на гитаре и пел. Через неделю он, почувствовав себя неловко за то, что загостился, хотел было распрощаться с гостеприимными хозяевами, но Светлана попросила его не торопиться:

— Погости еще. Куда спешишь? Когда с Санькой–то еще встретитесь…

Андрей согласился.

Так пролетела еще одна неделя. К ее исходу Света, заподозрившая, что у Андрея не все так гладко в жизни, как он хочет это показать, вдруг сказала:

— А может, у нас на работу устроишься? В нашем–то клубе музыкантов хватает, но в райцентре, думаю, можно. Попробуй.

И Андрей решил попробовать. На следующий день на совхозном автобусе поехал в райцентр к заведующему отделом культуры предлагать свою кандидатуру. Он уже обдумал легенду, согласно которой с отцом приехал в гости к родственникам, ему приглянулись эти места и он решил остаться, однако отец был против и уехал, прихватив его документы с собой. Если можно, то Андрей поработал бы пока в ДК временно, а потом съездил бы домой и все уладил.

В РДК вакансий культработников не оказалось, но заведующая предложила ему обратиться в соседний район, там, как она сказала, местный завкультурой сколачивает агитбригаду на время сенокоса и уборочной. До того райцентра было километров шестьдесят, и Андрей решил попытать счастья. Он прибыл туда уже после обеда и, не застав заведующего отделом культуры, зашел в РДК, где познакомился с директором Степаном Петровичем, здоровым басистым мужиком–хохлом.

— На баяне играть можешь? — спросил директор Андрея и подал ему стоящий на книжном шкафу баян: — Сыграй.

Андрей наиграл «Яблочко».

— Годится, — сказал директор. — А частушки какие–нибудь знаешь?

Андрей пропел ему пару куплетов из серии «про миленка».

— Да ты, парень, для меня просто находка, еще и на трубе играешь… Вот что… приезжай в начале следующей недели, я поговорю с заведующим насчет тебя и твоих документов. Будь уверен, уговорю и жилье тебе подыщу. Уразумел?

Андрей ответил, что уразумел, с тем и отбыл к Пяткиным за вещами, вернее за дорожной сумкой, ибо больше ничего у Андрея и не было с собой. Светлана обрадовалась, что Андрей будет жить неподалеку от них, и наказала ему поспешно не жениться, ибо она нашла для него невесту — сельскую учительницу.

— Кого еще? — спросил ее Санька.

— А Зинку Дегтярь. Муж от нее уехал, одна живет с двумя детьми. Чем Андрею не невеста? Баба работящая.

— Нужна ему эта корова. Зануда та еще! Думаешь, от хорошей жизни от нее муж убежал? Допекла его! — сказал на это Пяткин.

— А может, и нужна ему именно Зинка! — не сдавалась Света. — Кто знает, где найдешь, а где потеряешь… А что касается Зины и ее мужа, то еще не ясно, кто кому хребет переел. Ревнивый был Колька до невозможности. На учительский педсовет даже не отпускал.

Санька со Светой заспорили, а Андрей улыбнулся. Начинался новый этап в его жизни.

Вот таким образом и попал он в районный центр, где проживала бедная Наташа, не подозревавшая, что уже в скором времени нарушится ее спокойствие и одиночество, что ворвется в ее жизнь, свалится на голову певец и музыкант, сочинитель песен Андрей Свиридов по кличке Шуруп.

Андрей поселился на квартире у бывшей активной участницы художественной самодеятельности района, а ныне технички Дома культуры бабы Паши. Та выделила Андрею отдельную комнату, строго наказав не шляться по столовым, а питаться с ее стола.

— Много не возьму, не бойся, — сказала она новому культработнику. — Картошка, солонина есть, хлеб я сама пеку. Перезимуем.

Баба Паша для безденежного Андрея была просто находкой. Она жарила ему кабачки на сале, стряпала блины с творогом и большие мясные манты, не говоря уже о щах, борщах и супах. У бабы Паши был сын Валентин, который, дослужившись до большого начальника в краевом центре, к старушке матери наведывался один раз в два года, не нуждаясь ни в ее овощах, ни в сале–мясе. Старушка была несколько обижена этим, скучала по внукам, которые практически ее не знали, и все, что у нее накипело на этот счет, высказывала вечерами Андрею во время просмотра телевизора.