В море погасли огни - Петр Капица

У подводников, почти три недели не видевших солнца, бледные, обросшие бородами лица. Одежда мятая, словно жеваная.

На позиции они прокляли белые ночи. Всплывать удавалось лишь на два часа в сутки. Не успевали полностью заряжать аккумуляторы.

Во время перехода в Лужскую губу замучили частые воздушные тревоги, то и дело приходилось погружаться.

Готовясь к торжественному обеду, прибывшие подводники побывали в бане, побрились и принялись наглаживать парадные форменки. И в этот час радист штаба получил тревожную весть: где-то у Гдова линию фронта прорвала танковая группа гитлеровцев, переодетых в красноармейскую форму. Фашисты появились и на приморском шоссе.

Торжественный обед, конечно, был отменен. Прибывшие подводники получили приказ уйти в Кронштадт.

На «Полярной звезде» стали собирать десант для высадки на берег.

Я был назначен замполитом в третий взвод.

— В нем собрана вся корабельная интеллигенция, — не без ехидства пояснил оперативник, формировавший десант. — Бойцы прямо для вас подобраны.

Оказывается, в третий взвод вошли все музыканты духового оркестра, писари политотдела, почтарь, киномеханик и наборщик типографии. В общем, на берег сплавлялись те, без кого, по мнению штабников, спокойно можно обходиться на базе.

Мне хотелось уйти с десантом, но возмутило отношение к печатной газете.

— Наборщика надо оставить на корабле, — сказал я.

— Приказа менять не будем, — высокомерно ответил оперативник.

Я пошел в политотдел. Бобкова на месте не оказалось, он отбыл в политуправление. А его заместитель не решился спорить со штабниками.

Третьим взводом командовал худощавый старший лейтенант Муранов специалист по связи. Он представления не имел, что надо делать бойцам на суше, но готов был сразиться с любым противником.

Нас переодели в синие рабочие комбинезоны, выдали винтовки, ручные пулеметы и по три гранаты на человека.

На шлюпках, которые буксировали катера, десант высадился на лесистый берег.

Захватив походную рацию, резиновые мешки с пресной водой, сухари, консервы и патроны, мы пешком двинулись через захламленный лес к приморскому шоссе и там заняли оборону согласно плану.

Окопов мы не рыли. К чему они? Да и лопат не было. Пулеметчики замаскировались ветвями, а остальные бойцы прятались за деревьями, поглядывая на дорогу.

Если бы появились танки, мы бы ничего не смогли сделать с ними. Но тогда думалось, что наш десант — грозная сила.

Старший лейтенант ушел в соседний взвод договариваться о сигнализации, а я взялся проверять посты и секреты.

Трое музыкантов ухитрились раздобыть в поход спирту; расположившись в зарослях папоротника, как на пикнике, они выпили и закусили НЗ. Затем, заложив в гранаты запалы и опоясавшись пулеметными лентами, они возомнили себя «братишками» времен гражданской войны: ходили косолапя, никого не желали слушать и требовали, чтобы их немедля послали в разведку. У этих «братишек» заряженные гранаты были так подвешены на ремнях, что стукались одна о другую и могли взорваться в любую минуту.

Мне пришлось силой разоружить музыкантов, арестовать и здесь же в лесу уложить спать под наблюдением двух часовых, охранявших походную рацию и наши боезапасы.

Другие бойцы донимали меня вопросами: что делать, если появятся танки? А я и сам не знал.

На всякий случай все же посоветовал бойцам связать гранаты по три штуки вместе. Ничем другим они бы не смогли остановить танки.

Не будь комаров, лесная жизнь могла бы стать сносной. Но комариные полчища не давали покоя. Их назойливые пискливые голоса, укусы, от которых нестерпимо зудела кожа, доводили десантников до отчаяния. Небольшой ночной дождь не избавил нас от кровопийц. Они проникали в любую щелку, ухищрялись кусать сквозь комбинезон. Бойцы в кровь расчесывали шеи, лица, исхлестывали себя колючими ветками.

Проверяя посты и следя за дорогой, я до утра сновал по лесу. К рассвету так измотался, что ноги сами подкосились. Опустившись под огромной елью на колени, я ткнулся лбом в мох. В таком положении проспал. наверное, минут пятнадцать. Когда я очнулся, то был мокрым от дождя и руки покрылись волдырями. Умывание холодной водой мне не помогло. Лишь одеколон, немного ослабил зуд.

Утром, взглянув на потемневшие от бессонной ночи и опухшие от волдырей лица бойцов, старший лейтенант Муранов приказал построить из ветвей несколько шалашей, в которых можно было бы по очереди отдыхать.

Но и в шалашах от комаров не было покоя. Их пришлось выкуривать дымом.

Мне удалось поспать несколько часов на открытой полянке у дороги. В местах, продуваемых ветерком, комары не водились.

16 июля. Раздобыв несколько лопат, мы начали рыть щели для укрытий. На наше счастье, вражеские танки на приморском шоссе не появлялись. Старший лейтенант стал подумывать, нельзя ли заминировать дорогу. Но чем?

Ночью на участке соседнего взвода послышалась частая пальба. По тревоге мы подняли свой взвод и заняли места у дороги.

Не прошло и трех минут, как послышался визг тормозов. Почти передо мной остановилась легковая машина. Мы окружили ее и, открыв дверцы, вытащили насмерть перепуганного начфина, его охранника и шофера. Двое из них были ранены в ноги, так как бойцы стреляли по шинам.

Недоразумение произошло по вине начфина. Он вез «денежное довольствие» — довольно крупную сумму. Увидев на дороге странно замаскированных людей в комбинезонах, начфин принял их за бандитов и приказал шоферу гнать машину на предельной скорости. Тут и началась пальба.

Отправив пострадавших в санчасть, мы не отдыхали до утра, потому что принялись строить шлагбаум.

Вот как приобретается опыт войны. Неужели всюду так?

18 июля. Сегодня, когда мы рыли окопы в лесу, появился рассерженный Бобков. Полковой комиссар, оказывается, привез из Кронштадта приказ Военного совета о моем назначении редактором многотиражной газеты. Не застав меня на месте, он решил, что в погоне за романтикой десантной жизни я бросил газету на произвол судьбы.

— Товарищ старший политрук, немедля возвращайтесь на базу и займитесь своим прямым делом, — увидев меня, приказал Бобков. — И больше прошу без моего разрешения не покидать базу.

Не понимая, почему полковой комиссар говорит со мной таким официальным тоном, я все же решил обратиться к нему с просьбой:

— Разрешите захватить с собой и наборщика? Я без него не справлюсь.

— А он что здесь делает? С вами напросился?

— Никак нет.

Я рассказал о своем протесте, высокомерном ответе штабников и нерешительности заместителя начпо. Это привело в ярость Бобкова.

— Ну, погоди, я им устрою баню, — пообещал он. — Научу уважать советскую печать!

27 июля. Вчера из лесу вернулись на корабль и наши десантники. Их сменила сухопутная часть, охраняющая приморское шоссе.

Сегодня трюмы нашей «Полярки» пополнились новыми торпедами, притащенными на барже из Таллина.

Обычная пороховая бочка — ничто по сравнению с этой бывшей царской яхтой. Если какому-либо шальному летчику взбредет с малой высоты сбросить бомбу, то он и сам будет уничтожен мощной взрывной волной.

Разведка противника навряд ли догадывается, какой корабль стоит рядом с землечерпалкой и водолазными ботами, иначе нас бы давно разбомбили. Бомбардировщики гитлеровцев не раз уже пролетали над заливом и сбрасывали, свой груз где-то в Котлах.

Когда мы уйдем отсюда? Нельзя же столько времени мозолить глаза воздушной разведке гитлеровцев. Наверное, чуткие цейсовские объективы уже засекли всплывавшие подводные лодки. Настанет день, когда немцы разберутся в снимках и прикажут бомбардировщикам очистить Лужскую губу.

Ночи стали прохладными, а мы по привычке выносим на верхнюю палубу постели и укладываемся рядами. Неожиданно ночью из Таллина прибыл командир бригады. Подняв всех на ноги, он принялся распекать распустившихся «дачников» и одному из штабников влепил двое суток ареста.

Теперь по кораблю строгий приказ: всем спать по своим каютам и кубрикам.

Под толщей воды

30 июля. Сегодня в кают-компании появились два незнакомых мне подводника — в новых топорщившихся кителях без нашивок. Один из них был белобрыс и бледен, другой, наголо остриженный, казалось, только что вернулся с курорта: круглое лицо его пылало от красновато-шоколадного загара. Они сели за стол против меня и за обедом как-то странно вели себя: принюхивались то к хлебу, то к ложке, то к борщу. Наконец круглолицый спросил:

— Товарищ старший политрук, скажите: борщ ничем не пахнет?

— Нет, вполне доброкачественный.

— А нам все время чудится соляр. На всю жизнь, видно, наглотались.

Выяснилось, что передо мной сидят недавно спасшиеся с торпедированной гитлеровцами «малютки» старший лейтенант Дьяков и механик его подводной лодки Виктор Шиляев. Как только закончился обед, я, конечно, потащил обоих в свою каюту и там, зная, что во время войны не смогу напечатать их рассказ в газете, все же записал его со всеми подробностями.