Странница - Илья Веткин

Суть семейного конфликта, обернувшегося разводом, он себе представлял смутно. Довольствовался несколькими четкими и жесткими формулировками Инги, представленными ему в самом начале их встреч.

– А где… где этот альбом может храниться? – спросил Корней после паузы.

Они дошли до перекрестка, увенчанного церковью. Дождь вкрадчиво шуршал по поверхности зонтов. Вдоль тротуаров струились грязноватые ручьи. Арсен Уразов остановился, будто ждал этого вопроса, и, придерживая зонт второй рукой, заговорил чуть громче и чуть отчетливее:

– Я думаю, есть только одно место, где она может хранить вот такие… ну, старые документы. Конечно, в стенке, где все альбомы, этот искать бесполезно… что вы так смотрите? Ну, я ж помню. Есть такое место, в прихожей. Там, знаете, над входной дверью антресоль, но это не та, а вот напротив нее, прямо напротив – еще антресоль, она как бы над дверью, которая ведет в холл. Если заглянуть вглубь, у самой стены, вот прям у самой…

– Заглядывал я туда, – перебил Корней, – там хлам всякий. Пара старых дорожных сумок, старая настольная лампа…

– Там не только хлам, – живо возразил Уразов, – надо заглянуть в одну из сумок. Не помню точно, кажется, в самую здоровую. Ну, такая, типа спортивной… Там, раньше по крайней мере, она хранила всякие старые бумаги: письма ее родителей, когда они еще вместе были, газеты старые. Мои письма старые она вроде тоже там хранила.

Последнюю фразу он произнес, отделив ее зыбкой паузой. Корней спохватился.

– Ладно, идем, что мы тут застряли?

Когда они спустились по улице Заморенова к скверу перед станцией метро «Краснопресненская», Велес, покосившись, резюмировал:

– Посмотреть я, конечно, могу, почему нет… Найду, так отдам. А нет, так нет.

Он уже быстро шагал по направлению к зданию станции. Грузный Уразов поспевал, но дышал тяжко.

– Если откопаешь, – сказал он отрывисто, – то… это… поймешь. Там родители мои… Пять лет назад… У меня таких и не осталось… Ну, считай, я – сентиментальный.

– Да понял я.

Они миновали небольшой застекленный павильон – простецкую забегаловку с бегущим по краю крыши оранжево-огненным пунктиром. Уразов неожиданно придержал Корнея за рукав.

– Слышь, Велес, – проговорил он, все так же громко дыша, – давай, что ли, на минуту заглянем. По стопарику. За знакомство.

Это было определенно лишним – Корней чуть не выругался.

– Я спешу, – сказал он сухо. – Все. Счастливо.

Уразов отпустил его рукав, промолвил негромко:

– Ну, знакомство – хрен с ним, давай хоть за Майю, за здоровье ее.

Корней сжал губы, потом, нахмурившись и не говоря ни слова, с щелчком сложил зонт, вошел в павильончик, прошествовал к стойке.

– Что будешь? – спросил через плечо. – Водку, коньяк?

– Коньячок лучше, – проговорил Уразов, подходя.

– Три по пятьдесят, – заказал Корней. – «Метакса» есть? Ну, давайте.

Он бросил скользящий взгляд, потом еще один и, в общем, понял, почему сентиментальный первый муж Инги не пожелал вести беседу в более или менее приличном заведении на Большом Предтеченском. Его крупное тело было упаковано в очень старую черную кожаную куртку, уместную разве что в сумерки и в дождь. «Молния» была затянута до упора, под горло, в просвет выглядывало вялое кашне. При этом Уразов, безусловно, был мужчиной видным: крупные черты отечного лица все еще оставались выразительными, в спутанных черных волосах было не так уж много седины. Что-то все же стряслось, размышлял Корней, поглядывая в сторону предшественника и пытаясь вызвать в себе некую степень сочувствия.

– Майя сейчас, кстати, как? – подал голос предшественник. – Ничем не болеет? Нет? Ну, тьфу-ть фу-тьфу. Давай за то, чтоб росла здоровой… давай.

По тому, как он тяпнул первую рюмку, а потом почти сразу же – вторую, Корней кое-что опять же понял. Он понял, что пора домой. Арсен Уразов, однако, легко захмелел и стал вспоминать их последнюю поездку в Турцию. Это было невыносимо. Корней хмуро смотрел в пол либо собеседнику в грудь, но уже знал, как поступить. Уразов сделал внезапную паузу.

– Слышь, Велес, – сказал он уже другим тоном, – вот ты крутой. Скажи, а ты чего-нибудь боишься… в этой жизни?

– Болезней, – ответил Корней безразлично и поманил бармена: – Еще сто граммов… Вот ему. Ладно, пошел я.

– Спасибо… Сочтемся. Не, правда… О чем это я? А… Болезни – это понятно. А вот чего-то такого… Слушай, если ты крутой, почему на метро ездишь?

– Бывай, – сказал Корней, – выпей еще… за здоровье, за общее.

– Подожди. Я все как-то не спрашивал. Как там Инга-то?

– Нормально.

Уразов тяжело покивал, поворачивая в пальцах пустой стаканчик и будто не замечая, что бармен держит наготове бутыль «Метаксы». Потом поднял голову.

– Такая же свежая? Ну-ну… Все так же луне молится? И голой по дому ходит?

– Бывай, – повторил Корней и, резко повернувшись, вышел.

Встреча, особенно последние пятнадцать минут, оставила странный и скорее неприятный осадок. Вспоминая в вагоне отдельные мелочи, Корней морщился. Когда они шли к метро, его еще занимал едкий вопрос, а не нужно ли считать странноватую просьбу первого мужа замысловатым отвлекающим маневром?

Теперь этот вопрос почему-то уже не вызывал интереса.

Дома он был в начале двенадцатого. Заварил чай, включил телеящик и некоторое время слонялся по пустой квартире, раздумывая, не позвонить ли детективу – с учетом насыщенности дня событиями. Но отложил. Инге на мобильный он звонить тоже не решился. Она пришла около полуночи – бледная и усталая, но ласковая. Поцеловав его сзади в шею, сообщила:

– Когда уезжала, вроде жива была. И давление стабильное.

Имелась в виду больная из реанимации, ставшая причиной вечерних забот.

– Слава богу, – отозвался Корней, не отрывая глаз от экрана телевизора.

6

Назавтра сыскное агентство снова числилось у него на повестке дня. Собирался заехать или хотя бы позвонить. Но не заехал и не позвонил. День выдался хлопотливым: Корней заканчивал меморандум одному крайне въедливому клиенту из кондитерской фирмы.

Детектив Антон Сергеич обнаружился сам. Он возник в сотовом телефоне Корнея ближе к вечеру и предложил встретиться. Объяснил, что подъедет сам, остановится в двух кварталах от дома Корнея на Большом Купавенском и перезвонит из машины. В конце уточнил: «Вам так удобно?» Корней уверил, что вполне и что будет ждать звонка.

Инга заявилась домой раньше обычного, то есть в нормальное время – в пять. Сразу затеяла давно планировавшуюся стирку и к приходу мужа загрузила в машину третью или четвертую порцию.

Когда он заглянул на кухню, безмятежная Инга, сидя на табурете у стены, посасывала зубочистку и ждала окончания стирального процесса. Сама она была без халата и имела на смугловатом теле два предмета туалета из белого шелка – бюстгальтер и узкие трусы. Эстетически это смотрелось безупречно, и с учетом исполняемой функции – даже как-то естественно. Лицо казалось умиро творенным. Корней несколько секунд пристально всматривался.

Майя, как ни удивительно, все еще возилась с уроками – то ли с физикой, то ли с химией. И тем и другим необразцовая десятиклассница занималась без явного энтузиазма. В фаворитах числилась география с биологией, но и их положение не было прочным. Майя казалась чрезмерно нервной и болезненно ранимой девочкой. Обида на конкретную одноклассницу – мелкую гадкую стервочку (Корней пару раз видел) – всякий раз грозила разрастись до масштаба обиды на весь белый свет. Велес убеждал, что так нельзя. Белый свет, может быть, и не заслуживал бы доброго слова, если бы ему имелась внятная симпатичная альтернатива. Стервы же, по его наблюдениям, составляли если не большинство, то по крайней мере стабильно широкий слой, с коим Майе надлежало в любом случае поддерживать пожизненный вооруженный нейтралитет.

Само собой, его аргументы не были востребованы, хотя и хмуро выслушивались. Как всякий обычный пятнадцатилетний подросток – тут падчерица никак не выделялась, – Майя не была убеждена в пригодности родительских наставлений в ее трудной повседневной жизни. Как тягловая рабочая сила, Корней изредка рекрутировался для исполнения некоторых деликатных миссий, как то: проверка пересказа английского текста, проверка того же самого, но в письменном виде, а равно утренняя доставка Майи в школу за три квартала на борту темно-синего «ниссана».

Инга из кухни громко спросила:

– Майя, ты почему не доела торт?

– Я мучное пока не буду. Оно мне вредно.

– Ты что, с ума сошла? – Инга встала со своего табурета. Теперь в дверях кухни появилась и Майя. Она была хрупкой худенькой черноволосой девочкой, понятие «девушка» как-то к ней пока не лепилось. И трудно было пока представить, что когда-нибудь ей удастся достичь плотности и округлости мамы Инги.

– Мама права, – высказался Корней, – рано о диетах думать.