Трактир «Ямайка» - Дафна дю Морье

— Тебе скоро понравится твой дядя Джосс, ты привыкнешь к его странностям, — продолжала тетя. — Он очень хороший человек и очень храбрый. Его в округе все знают и очень уважают. Никто и слова дурного не скажет про Джосса Мерлина. У нас здесь бывает большая компания. Тут не всегда так тихо, как сейчас. Знаешь, это ведь большая дорога. Почтовые кареты ездят каждый день. И все дворяне очень любезны с нами, очень любезны. Вот как раз вчера сюда заглянул один сосед, и я испекла ему пирог на вынос. «Миссис Мерлин, — сказал он, — вы единственная женщина в Корнуолле, которая умеет печь пироги». Вот так прямо и сказал. И даже сам помещик — знаешь, сквайр Бассат из Норт-Хилла, ему принадлежат все земли в округе, — он тут на днях проезжал мимо меня по дороге — во вторник это было, — так он снял шляпу. «Доброе утро, мадам», — сказал сквайр и поклонился мне с лошади. Говорят, в свое время он был большой повеса. А тут как раз выходит Джосс из конюшни, он там чинил колесо у двуколки. «Как жизнь, мистер Бассат?» — говорит. «Огромна, как и ты, Джосс», — отвечает сквайр, и оба расхохотались.

Мэри что-то пробормотала в ответ на эту речь, но ей было больно и страшно смотреть, как, рассказывая, тетя Пейшенс прячет от нее глаза, да и сама по себе беглость ее речи была подозрительна. Хозяйка говорила, как ребенок, который обладает талантом выдумщика и сам себе рассказывает истории. Мэри больно задело то, что тетя играет такую роль, и ей хотелось, чтобы та поскорее замолчала, потому что этот поток слов пугал еще больше, чем слезы. За дверью послышались шаги, и с замиранием сердца Мэри поняла, что Джосс Мерлин уже спустился и, вполне возможно, слушал разговоры жены.

Тетя Пейшенс тоже его услышала; она побледнела и судорожно задвигала ртом. Хозяин вошел и остановился, переводя взгляд с одной женщины на другую.

— Что, уже раскудахтались? — спросил он. Ни смеха, ни улыбки, глаза его сузились. — Быстро же ты перестаешь плакать, если можно поговорить. Я тебя слышал, глупая трещотка — кулдык, кулдык, кулдык, как индейка. Думаешь, твоя драгоценная племянница поверила хоть единому слову? Да ты и ребенка не одурачила бы, не то что такую охапку нижних юбок, как она.

Дядюшка оттащил от стены стул и грохнул им об стол, а затем сел, и стул заскрипел под его тяжестью. Потом хозяин взял хлеб, отрезал себе толстый ломоть и густо намазал его жиром. Он запихнул хлеб в рот, так что жир потек у него по подбородку, и жестом поманил Мэри к столу.

— Тебе нужно поесть, я вижу, — сказал трактирщик, аккуратно отрезал ей тонкий кусочек хлеба, разделил на четыре части и намазал маслом. Все это дядя проделал очень деликатно, явив полный контраст тому, как делал для себя — Мэри едва ли не ужаснулась этому внезапному переходу от животной грубости к утонченной заботливости. Как будто в пальцах этого человека скрывалась какая-то сила, которая превращала их из орудий насилия в ловких и искусных слуг. Если бы он отрезал ломоть хлеба и швырнул Мэри в лицо, она бы не так испугалась; это соответствовало тому, что она уже видела. Но его переход к любезности, быстрые и изящные движения рук оказались внезапным и довольно зловещим открытием — зловещим, потому что это было неожиданно и необычно. Гостья тихо поблагодарила хозяина и стала есть.

Тетя, которая ни слова не сказала с тех пор, как вошел ее муж, жарила над огнем бекон. Все молчали. Мэри чувствовала, что Джосс Мерлин наблюдает за женой через стол; она слышала, как позади нее тетя неловкими пальцами возится с горячей ручкой сковородки. Через минуту она ее уронила и огорченно вскрикнула. Мэри поднялась с места, чтобы помочь, но Джосс грозно велел ей сесть.

— Одной дуры вполне хватит, куда уж тут две! — заорал он. — Сиди, а твоя тетка пусть уберет, что она там напакостила. Не впервой. — Он откинулся на спинку стула и стал ковырять пальцами в зубах. — Что будешь пить? — спросил он. — Бренди, вино или эль? Ты здесь скорее умрешь от голода, чем от жажды. У нас в «Ямайке» глотка не пересохнет. — И Джосс засмеялся, подмигнув племяннице, и показал язык.

— Я выпью чашку чаю, если можно, — сказала Мэри. — Я не привыкла к спиртному, да и к вину тоже.

— Да ну? Впрочем, тебе же хуже. Можешь сегодня выпить чаю, но, ей-богу, через месяц-другой тебе захочется бренди.

Дядя потянулся через стол и взял ее за руку.

— У тебя премиленькая лапка для девушки, которая работала на ферме, — сказал он. — Я боялся, что она окажется грубой и красной. Знаешь, когда мужика тошнит? Если эль ему наливает уродливая рука. Не то чтобы мои завсегдатаи чересчур привередливы, но ведь у нас в трактире «Ямайка» до сих пор не было девушки за стойкой. — Дядюшка насмешливо поклонился и отпустил ее руку. — Пейшенс, дорогая, — сказал он. — Вот ключ. Сходи и принеси мне бутылку бренди, ради Бога. У меня такая жажда, что ее не утолят все воды Дазмэри.

Жена заторопилась и исчезла в коридоре. Хозяин снова принялся ковырять в зубах, время от времени насвистывая, а Мэри ела хлеб с маслом и пила чай, который он поставил перед ней. Голова у девушки раскалывалась от боли, она едва не теряла сознание. Глаза слезились от торфяного дыма. Но, несмотря на усталость, Мэри продолжала наблюдать за дядей, потому что ей уже отчасти передалась нервозность тети Пейшенс, и она чувствовала, что в некотором смысле они здесь — как мыши в мышеловке, из которой невозможно выбраться, а дядя играет с ними, как чудовищный кот.

Через несколько минут тетушка вернулась с бутылкой бренди, которую поставила перед мужем, и пока она дожаривала бекон и накладывала его Мэри и себе, дядя все пил и пил, тупо уставясь перед собой и постукивая ногой по ножке стола. Вдруг он грохнул по столу кулаком так, что тарелки и чашки затряслись, а одна тарелка свалилась на пол и разбилась.

— Вот что я тебе скажу, Мэри Йеллан! — заорал он. — Я хозяин в этом доме, и я заставлю тебя это понять. Если будешь делать, что велят, помогать по дому и обслуживать моих посетителей, то я тебя пальцем не трону. Но ей-богу, если ты откроешь рот и что-нибудь вякнешь, я тебя обломаю, и ты станешь такая же ручная, как твоя тетушка.

Мэри смотрела ему прямо в лицо через стол. Она зажала руки между колен, чтобы Джосс не видел, как они дрожат.

— Я вас понимаю, — ответила она. — Я по натуре не любопытна и в жизни никогда не сплетничала. Мне неважно, чем вы занимаетесь в трактире и какая у вас тут компания; я стану делать работу по дому, и у вас не будет причин ворчать. Но если вы каким-нибудь образом обидите тетю Пейшенс, я немедленно уйду из трактира «Ямайка», найду судью, приведу его сюда и напущу на вас закон; вот тогда и попробуйте меня обломать, если захотите.