Загадка песков - Эрскин Чайлдерс

Другие добытые тобой ключи: буксиры, лоцманы, глубины, железная дорога, Эзенс, семь чего-то там. Вопрос: это касается морской или сухопутной обороны побережья Северного моря?

Море. Семь островов, семь проливов между ними (считая Западный Эмс); очень малые глубины в большинстве из них. Буксиры и лоцманы требуются для патрульной работы позади островов, о чем я всегда твердил. Вопрос: встреча для инспекции каналов и проливов?

Суша. Обрати внимание на железную дорогу (карта в кармане ольстера), которая петлей обегает всю Фрисландию в нескольких милях от побережья. Вопрос: может ли быть использована как линия коммуникации? Войска могут быстро перебрасываться в любую точку. Эзенс – как база? Он расположен в центре петли. Поездка фон Брюнинга из Бензерзиля говорит в пользу предположения.

Чатэм. Д. выведывает планы нашего флота на случай войны с Германией.

Фон Брюнинг заведует в этих местах военно-морскими делами.

Какую роль играет Бермер? Вопрос: можешь заехать в Бремен и навести справки про него?

Я тупо просмотрел документ, настолько тупо, что не понял даже, что есть Бермер – человек или город? Потом задремал и, очнувшись, обнаружил, что листок упал на пол. Насмерть перепуганный, я спрятал его и поднялся на палубу. Мы уже подходили к Норддайху, поворачивая к самой унылой из всех пристаней на земле, выдававшейся вперед из-за обнесенных дамбой польдеров[95]. Мы с Беме сошли на берег вместе, он же стоял рядом, когда я спросил билет до Амстердама, но получил только до Райне, узловой станции близ голландской границы. В купе инженер расположился напротив и застыл в неподвижности, как индийский идол. «Кто же ты такой?» – сонно думал я. Слишком усталый, чтобы поддерживать беседу, я просто разглядывал его, не забывая придерживать рукой драгоценную записную книжку. В итоге я проиграл бой, застегнул ольстер на все пуговицы и, извинившись перед попутчиком, улегся на полку, причем тем боком, на котором находился потайной карман. Беме имел полную возможность обыскать мой чемодан и, уверен, не упустил ее. О путешествии до Райне ничего утверждать не берусь, потому что за все четыре часа я ненадолго просыпался лишь два раза.

Сначала в Эмдене, где нам обоим пришлось сделать пересадку. Пока мы прокладывали себе путь по переполненной платформе, с Беме уважительно поздоровались несколько человек, а один раболепный джентльмен и вовсе преградил инженеру путь. Наружность незнакомца не содержала ничего примечательного в отличие от разговора. Тот касался канала. Какого именно, я не понял, потому как название не упоминалось, но позже я уловил, что это одно из сооружений, связанных с Эмсом. Главное, что темой был именно канал. В то время семя упало на не готовую почву, но позже оно даст всходы. Я пошел дальше, смешался с толпой и вскоре погрузился в сон в новом купе, куда Беме за мной не последовал.

Второй случай был в Леере, где я очнулся, услышав свое имя, и увидел Беме у окна. Он пересаживался на другой поезд и пришел попрощаться.

– Не забудьте заглянуть в «Ллойд»! – пропел он мне в ухо.

Думаю, в ответ ему досталась лишь вялая улыбка, потому как я достиг низшей своей точки и моя крепость, образно выражаясь, оказалась совершенно беззащитна. Впрочем, враг снял осаду. «Свобода», – последнее, что подумал я, прежде чем провалиться в забытье.

Даже после Райне, последней моей пересадки, эта жуткая сонливость не отпускала меня, и только ближе к вечеру я более-менее начал оживать.

Паровоз, как улитка, полз от станции к станции. Сосед по купе рассказал, что я мог бы подождать три часа в Райне и поехать с экспрессом, который прибывает в Амстердам почти одновременно с обычным поездом. Или можно было выйти в Эмдене или Леере и, проведя там пару часов, сесть на тот же самый экспресс. Дэвис упустил из виду такую возможность, а Беме умолчал о ней, явно не желая оставлять меня позади без присмотра, давая свободу вернуться или последовать за ним в Бремен.

Так что двигались мы кое-как, с частыми задержками. В Хенгело пришли с отставанием от графика, в Апелдорн опоздали на полчаса, и я начал волноваться за пересадку в Амстердаме. Но по мере того, как летаргия отступала и я начал обдумывать планы и перспективы, меня начали раздирать противоречивые мысли. Стремление попасть в Лондон уступало перед нежеланием покидать Германию, и я становился мрачнее с каждой милей, что отделяли меня от границы. Все та же проблема с нехваткой времени. Сегодня двадцать третье. Поездка в Лондон отнимет по меньшей мере двое суток, если считать от Амстердама. Таким образом, проведя две ночи и день в пути и посвятив день расследованию прошлого Долльмана, я теоретически успеваю вернуться на фризское побережье двадцать пятого. Да, я могу быть в Нордене (если это место «встречи») к семи вечера. Но как все плотно! Ни зазора на непредвиденные задержки, ни времени на физический отдых. С некоторыми вопросами придется покопаться, возможно, привлекать других лиц. Люди осторожны, склонны к волоките. Нужный человек может отойти на ланч, а тот может затянуться. Или не приехать в город с затянувшихся выходных. «Быть может, поговорите пока с мистером Таким или мистером Эдаким, или оставите записку?» О, уж я-то знаю эти департаменты, притом изнутри! А Адмиралтейство! Я уже представлял как возвращаюсь несолоно хлебавши в Германию, потеряв два дня, и мчусь в Норден, не имея ни одной лишней минуты на разведку ситуации, чтобы потерпеть фиаско и здесь. Ведь, как правильно сказал Дэвис, нельзя всегда полагаться на туман. Остается еще один ключ – «Эзенс», да и еще и «Бермер». Что-то тут кроется. Но нужно время, а где его взять? Сколько еще сможет Дэвис продержаться на Нордерней? Судя по вчерашнему вечеру, недолго. Да и в безопасности ли он там? У меня перед глазами замелькали шальные картины: Дэвис в водолазном костюме; прискорбная неисправность с подачей воздуха… Нет, довольно! Надо рассуждать здраво. Какая разница, если он уплывет? Какая разница, если я побываю в Лондоне? И тут я со стыдом вспомнил печальное лицо Дэвиса на причале и его решительное: «Он – наша добыча или ничья!» И мое собственное: «Хорошо, я сохраню наш секрет!» Нельзя ехать в Лондон. Пусть даже я выйду на нужных людей, но что скажу, что предъявлю в качестве доказательства? Ничего, если не выложу всей истории. Да одно мое появление в Уайтхолле поставит секрет под угрозу. Едва ступив в родные пенаты, я буду узнан и притянут к ответу. В лучшем случае обойдется слухами: «Был на острове Нордерней», «Сегодня утром учинил скандал в Адмиралтействе из-за какого-то мифического лейтенанта». Нет, назад во Фрисландию, вот выход! Ночь отдыха – без этого не обойтись – на чистых простынях, на пуховой перине. Одна долгая, роскошная ночь, а потом со свежими силами назад, во Фрисландию, чтобы закончить начатое, не полагаясь ни на кого, кроме самих себя.

Придя к решению, я едва не кинулся приводить его в жизнь тут же, выскочив в Амерсфорте, но передумал. Прежде чем вернуться, мне следует претерпеть некую трансформацию, а чем в более многолюдном центре она произойдет, тем меньше шансов привлечь внимание. Кроме того, перед глазами у меня стояло видение уютной постели в приятной гостинице на реке Амстел. В конце концов, там дешевле.

И вот в половине девятого я уже потягивал кофеек именно в такой гостинице, о какой мечтал. Передо мной лежали лондонская газета, чрезвычайно интересная, и несколько немецких изданий, которые с пылом, достойным лучшего применения, буквально сочились от воинственной англофобии. В девять меня можно было увидеть в еврейском квартале, в сомнительной лавочке, торгующей дешевой матросской одеждой. В половине десятого я отправил бессовестную телеграмму шефу: «Очень сожалею, не мог зайти Нордерней. Надеюсь, продлением отпуска нет проблем. Ответ направить “Отель дю Лувр”, Париж». В десять уже возлежал в роскошной кровати, раскинувшись и растянувшись, как хочу. А в восемь двадцать восемь на следующее утро я, чувствуя прилив новых сил и духа, а также свежий холодок над верхней губой, уже сидел в вагоне третьего класса поезда, направляющегося в Германию, в обличье молодого матроса: бушлат, фуражка и теплый вязаный шарф.

Перевоплощение оказалось несложным. Сбрив усы и наскоро позавтракав в своей комнате, я одел свой ольстер и матерчатую кепку. Рассчитавшись с гостиничным портье на вокзале, я оставил чемодан в камере хранения, предварительно изъяв из него коричневый сверток и засунув вместо него ольстер. Коричневый сверток, состоявший из моего непромокаемого плаща, морских сапог и других мелочей, перевязанный просмоленной веревкой, покоился теперь на полке, составляя наряду с крепкой палкой мой багаж. Каждый предмет – меня дрожь бьет при воспоминании об их происхождении – точно соответствовал моей скромной métier[96], потому как я знал, что на границе возможен досмотр. Единственное исключение составлял лежавший в кармане бушлата путеводитель Бедекера по Северной Германии.