Сен-Жермен - Михаил Ишков

Стоит ли так утруждать себя? Не лучше ли принять предложение лорда Честера и выписать секретаря? Ему можно будет надиктовать остальные главы воспоминаний… Смущала мысль – в доме появится новый человек, можно ли будет ему доверять? Ждать его приезда здесь, в поместье? Это совсем неприемлемо. Прежде следует познакомиться с ним, присмотреться к нему и обязательно подальше от моего логова, а это означает необходимость покинуть горное убежище, вновь окунуться в городскую суету, в позабытые уже заботы путешественника.

Одним словом, начать новую жизнь.

В третий раз?!

Едва ли у него достанет на это сил. И зачем? По правде говоря, новые люди его совсем не интересовали, Сен-Жермену не было до них никакого дела. Пора в Индию, в Гималаи, в снега? Там его место, там он обретет временный покой, до новой перемены тела, в чем его уверял Дювасандюп и его ученики.

Заблистала дальняя вершина, запестрела радужным светом. Граф оцепенело наблюдал за восходом солнца.

Шамсоллы нет, мадам Бартини давным-давно покоится в могиле. Милая Луиза д'Адемар скончалась в 1822 году. Двадцать лет прошло со дня смерти храброго Массена. Андре умер в 1817 году. Храбрый якобинец, ставший маршалом Франции, в эпоху империи получивший титулы герцога Риволи и князя Эслингенского, не изменил себе во время реставрации, не стал унижаться перед вернувшимся роялистами, которых он и такие, как он, сокрушили на исходе столетия. Судьба позволила им встретиться здесь, в имении Сен-Жермен, в предпоследний год прошлого века. В ту пору Андре командовал французскими войсками в Швейцарии и – кажется, осенью, накануне 18 брюмера[128] – передовой отряд его армии захватил расположенную неподалеку крепость Люциенштайг. Узнав, что поблизости обитает таинственный Сен-Жермен, который, по слухам, ещё в 1794 году выполнял посредническую роль между Директорией и Венским двором, он как-то ночью, в одиночку, верхом на лошади примчался в имение. Они проговорили до утра, добрым словом помянули Шамсоллу, посмеялись над его швабским акцентом. Граф Сен-Жермен в ту ночь впал в сентиментальность и рассказал генералу историю этого удивительного человека. Генерал передал привет от супруги. Сообщил, что о той давней поездке они никогда и никому не рассказывали. Не только потому, что лично он никогда особенно не задумывался над предсказаниями Сен-Жермена, просто воспоминания о тех днях были слишком дороги им с Жанной. "Мы тогда впервые ощутили себя людьми. Понимаете, не отставным солдатом и гувернанткой, не сынком мелкого торговца и дочерью крепостного, а существами, достойными свободы и всяких других радостей… Потому, что мы рождены людьми", попытался объяснить Андре. Граф энергично закивал… Только в девяносто третьем, когда Массена получил чин дивизионного генерала, он впервые всерьез и с некоторым недоумением задумался, что "старый мошенник как в воду глядел". Сен-Жермен только улыбнулся в ответ. Массена поведал, что в восемьдесят девятом, когда на юге набирали добровольцев для войны с коалицией, он вновь записался в армию. Его единодушно избрали командиром батальона, и уже через год он получил чин бригадного генерала, а после штурма Тулона дивизионного.

– Поверьте, граф, это было удивительное ощущение! – страстно выговорил Андре и потряс сжатыми в кулаки руками. – В ночь перед штурмом, когда Бонапарт и его артиллеристы как следует всыпали англичанам и роялистам, я весь вечер хлестал молодое вино. Хмель не брал меня. Мне было весело, я без конца вспоминал ваши слова. Одна только мысль о том, что мне ещё предстоит добыть маршальское звание уже не казалась откровенным безумием. Меня пугало и веселило другое. Дело предстояло трудное кровавое, а я не мог унять радости. Догадываетесь почему?

– Конечно, Андре, – кивнул граф. – Я тоже испытывал подобное чувство. Знать наверное, что тебя не убьют этой ночью – от такой радости можно свихнуться. И в следующую я останусь цел, и потом долго-долго ничто со мной не случится.

– Да-да, – горячо поддержал его Массена. – Я не знал, горевать мне или радоваться! Понимаете, граф, я с охотой шел на смерть! Но вы не можете знать самого главного – те ребята, которых я должен был вести в бой, испытывали те же самые чувства, и оно не зависело от того, что их ждет пуля или награда. Тогда наградой для нас были добротные сапоги. Мы сражались за революцию! За свободу, равенство, братство!.. Я шагал впереди колонны, со шпагой в руке, прямо на бастион. В меня палили, а мне было интересно – что же дальше? Угодит ли в меня пуля, или мне придется сглотнуть добрую порцию горячей картечи. Эх, граф, какое это было веселое время! Или наш первый поход в Италию… – генерал махнул рукой. – Теперь все не так. И Бонапарт не тот хват, каким был, когда шел во главе авангарда через Альпы. Я тоже изменился… Но как бы то ни было я всегда буду помнить Жака, наше бегство из Парижа. Ведь с того дня все и началось… Граф, если вам понадобится помощь маршала Франции, вы её получите. Слово солдата.

– Спасибо, Андре, – я пожал его руку.

Я проводил его до поворота, помахал на прощание, подождал, пока вдали не стихнет стук копыт.

С ним ушла частичка моей жизни. С мадам Бартини другая, с Луизой третья. Шамсолла, Андре Массена – это ещё один большой ломоть. Далее посыпались крошками король Людовик XY, ландграф Карл Гессенский, его двоюродный брат, Гессен-Филипп-Барфельдский, шах-ин-шах Персии Надир и верный советник Мехди-хан Астерабади, армянские купцы, семейка Каралети-швили, соседи по Исфахану, персидский сардар Ахмед, продававший в рабство Тинатин, она сама под ручку с красоткой Жази и примкнувшая к ним десятилетняя проститутка из Дели, которую мне пришлось отправить в деревню и поручить родителям, Великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский Карл Август, граф Ламберг, с которым мы совершили чудесное и познавательное путешествие на Мальту и в Северную Африку, ландграф Бранденбург-Ансбахский из Тюрингии, несчастная Мария Антуанетта… За их образами, словно выкликаемые из тьмы, толпами пошли многочисленные придворные, мастеровые, гранильщики драгоценных камней, сапожники и портные. И на исходе этого бесконечного потока парик умнейшего полковника Макферсона, мой приемный отец, герцог Джованни Гасто. Мессер Фраскони издали поклонился мне, улыбнулась мама… Вокруг неё толпились любезные моему сердцу женщины… Теперь все начинать сначала? Неужели на старости лет я окончательно выжил из ума и решил устроить недостойную благородного человека охоту за прошлым? Изведав все и вся, будучи уверенным, что никогда более мне не встретить таких парней, как Шамсолла, Андре или Еропкин, вновь броситься в авантюру? Зная, что Тинатин давным-давно лежит в могиле, что княгиня Наталья Петровна Голицына, моя последняя любовь, доживает свой век в Петербурге, попытаться вновь испытать сердечное волнение?

Что, если мне не повезет и я вновь повстречаю какого-нибудь выжившего знакомого? Из тех последних, с которыми виделся до революции. После бегства из Франции в восемьдесят восьмом году я прекратил всякую публичную деятельность, перестал бывать в обществе, никогда больше не назывался Сен-Жерменом и прочими именами, имевшими хотя относительную связь с прежними путешествиями. Встречи с людьми, которые знали меня раньше, буквально ужасают меня. Вспомнилась графиня де Жанлис, с которой лицом к лицу столкнулся в кулуарах Венского конгресса.[129] Когда это было?.. В 1815 году. Ее испуг и прихлынувшая следом радость, желание тут же, в короткой беседе выяснить, как мне удалось сохранить цветущий вид, привели меня в полуобморочное состояние.

Сердцебиение вконец обессилило его, не помогли ни колдовские слова, ни укрощение чакр. Граф расплескал волшебный эликсир по столу, залил шипучим напитком кипу чистой бумаги…

Глава 3

Граф Сен-Жермен прибыл в Париж в начале лета 1837 года. В отеле записался англичанином, майором Фрезером. Апартаменты снял богатые… Отсюда послал весточку лорду Честеру, что ожидает рекомендованного ему секретаря. Срок пребывания в городе зависел от того, как скоро нужный ему человек прибудет в столицу Франции.

На удивление легко, даже с некоторым романтическим настроем он перенес путешествие. Следовал кружным путем, через Венецию, Геную, Лион, удивлялся новой моде, превратившей мужчин в подобие птиц с черными спинами и белой грудкой. Или котов, напяливших на головы уродливые напоминающие печные трубы шляпы. Вот кому небрежный и поэтичный стиль был к лицу, так это женщинам. Платья заметно укоротились, стали уже, талии современные красотки по-прежнему предпочитали завышать – подобная преемственность пришлась графу по сердцу. Одобрил он и обилие шарфов, шалей, пелерин. Шарфы теперь носили не на плечах, а опущенными сзади до пояса, спереди же их перекидывали на согнутые в локтях руки. Изысканная небрежность в одежде, легкомысленные локоны, шляпки-кибитки – все это доставляло графу истинное наслаждение. Газеты он просматривал мельком. По примеру Шамсоллы быстро сосчитал наиболее часто употребляемые слова, и на основе этого опыта сделал вывод, что нынешнее поколение интересуется, прежде всего, прогрессом, а затем капиталом.