Уроки химии - Бонни Гармус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я поручил нашему дизайнеру сделать вот такую открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, – сказал он, поднимая над головой гигантскую картонку с карикатурой на Фила, готовящегося забить победный гол. Но вместо обычного регбийного мяча Фил сжимал в руках свое сердце (Уолтер только сейчас подумал, что это, вероятно, не лучшая идея). – Задержитесь, пожалуйста, чтобы каждый поставил свою подпись. Желающие могут также добавить что-нибудь от себя.
Ближе к вечеру, когда исполинскую открытку принесли на подпись Уолтеру, он бегло просмотрел все пожелания. В большинстве своем они ограничивались стандартными фразами вроде «Поправляйтесь!», но попадались и отдельные более мрачные сентенции.
«Попутный ветер в зад, Лебенсмаль».
«Я бы нипочем тебе „скорую“ не вызвал».
«Чтоб ты сдох».
Последний автограф – он узнал этот почерк – оставила одна из секретарш Фила.
Уолтер предполагал, что не он один на дух не переносит босса, но не мог вообразить, что окажется членом такого большого клуба. С одной стороны, это подтверждало справедливость его оценки, а с другой – заставляло содрогнуться.
Сам он в качестве продюсера входил в управленческую команду Фила, а значит, разделял ответственность за проталкивание его интересов и пренебрежение к тем, за чей счет вершилась эта политика. Сейчас он взял ручку и в четвертый раз за этот день последовал незамысловатому совету Элизабет Зотт: «Делай то, что считаешь правильным».
Огромными буквами он написал во всю ширину плотного листа: «НЕ ЖЕЛАЮ СКОРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ». Потом запихнул картонку в соответствующего размера конверт, положил его на поднос для исходящей корреспонденции и дал себе торжественное обещание: изменить здесь то, что в его силах. Начиная с себя.
Глава 32
Слабая прожарка
– А мама знает? – спросила Мэд, когда Гарриет торопливо садилась в свой «крайслер».
Новый учебный год был в разгаре; как и планировалось, классной руководительницей осталась Мадфорд. По этой причине Гарриет решила, что Мэд сможет безболезненно пропустить один день. Да хоть двадцать один.
– Боже упаси, нет! – ответила Гарриет, поправляя зеркало заднего вида. – Разве ж мы с тобой на это пошли бы, если б она знала?
– А она не рассердится?
– Не узнает – не рассердится.
– Здорово ты ее подпись подделала, – похвалила Мэд, разглядывая записку, в которой Гарриет объясняла ее отсутствие в школе. – Только «Э» и «З» не очень похожи.
– Да ладно тебе, – с досадой бросила Гарриет. – Мне еще повезло, что в школе графологи не работают.
– Это точно, – согласилась Мэд.
– План такой, – не обращая на нее внимания, начала Гарриет. – Мы с тобой займем очередь на общих основаниях, а как попадем в студию – сразу прошмыгнем в последний ряд. Туда никто не стремится. А нам только удобнее: если что не так, мы сразу через аварийный выход – и домой.
– Но аварийный выход используется только в аварийных случаях, – сказала Мэд.
– Если твоя мать нас застукает, это и будет самый настоящий аварийный случай.
– Там, наверно, дверь под сигнализацией.
– Вот и хорошо. Если нам надо будет сбежать, шум ее отвлечет.
– Ты уверена, Гарриет, что мы правильно поступаем? – спросила Мэд. – Мама говорит, в студии может быть опасно.
– Глупости.
– Она говорит, что…
– Мэд, ну какие там могут быть опасности? Эта студия предназначена для обучения. Твоя мама дает телевизионные уроки кулинарии, правда же?
– Она дает уроки химии, – поправила ее Мадлен.
– И какие же опасности нас могут подстерегать?
Мадлен смотрела в окно.
– Повышенный уровень радиоактивности, – сказала она.
Гарриет шумно выдохнула. Девочка превращается в копию своей матери. Обычно это происходит в более зрелом возрасте, но Мэд опережала все сроки. Гарриет представила себе взрослую Мэд. «Сто раз тебе было сказано! Сколько можно повторять? – будет она кричать на своего ребенка. – Не смей оставлять без присмотра горелку Бунзена!»
– Приехали! – выкрикнула вдруг Мэд, когда вдали показалась автостоянка. – Телецентр штата Кентукки! Вот это да! – Но тут у нее вытянулось лицо. – Гарриет, смотри, какая очередина.
– Черт бы ее побрал! – выругалась Гарриет, разглядывая очередь, змеившуюся по стоянке.
Народищу были сотни, в основном женщины с сумочками-клатчами на сгибах потных рук, но в общую очередь затесалось и несколько десятков мужчин, которые сняли пиджаки и теперь держали их двумя пальцами за петли-вешалки. Все без исключения чем-нибудь обмахивались: картами, шляпами, газетами.
– Они все приехали на мамину передачу? – с благоговением спросила Мэд.
– Нет, милая моя, здесь одновременно множество программ записывают.
– Прошу прощения, мэм, – сказал дежурный охранник, знаком приказав Гарриет остановиться. Он нагнулся к пассажирскому окну, за которым сидела Мэд. – Вы разве не видели знака? На парковке мест нет.
– Хорошо, скажите тогда, где мне припарковаться?
– Вы на программу «Ужин в шесть»?
– Да.
– Я, конечно, извиняюсь, но… вам тут ловить нечего. – Он жестом обвел длинную очередь. – Все эти люди – ну почти все – напрасно теряют время. Очередь выстраивается с четырех утра. Студия уже, считай, заполнена.
– Как же так? – воскликнула Гарриет. – Я понятия не имела…
– Программа-то популярная, – объяснил охранник.
Гарриет заколебалась.
– Но я ради такого случая ребенка из школы забрала.
– Простите, бабуля, – сказал он и наклонился ниже. – Ты тоже прости, малышка. Я изо дня в день множество народу разворачиваю. Работка не из приятных, уж вы мне поверьте. Все на меня орут с утра до вечера.
– Моей маме такое бы не понравилось, – сказала Мэд. – Она крикунов не любит.
– Правильная у тебя мама, – сказал работник. – Но машину вам подвинуть придется. Мне многих еще развернуть предстоит.
– Конечно, – ответила Мэд. – Но у меня к вам будет небольшая просьба, можно? Не могли бы вы записать мне в тетрадку свое имя и фамилию? Я передам маме, какая у вас тут непростая работа.
– Мэд! – зашипела Гарриет.
– Автограф просишь? – Охранник рассмеялся. – Ты первая додумалась.
Не успела Гарриет его остановить, как он взял из рук Мэд разлинованную тетрадку для первого класса и аккуратно, чтобы не залезать на соседние строчки прописными буквами и не мельчить строчные, вывел: «Сеймур Браун». Закрывая тетрадь, он вздрогнул, как от удара электрическим током, увидев на обложке всего два слова.
– «Мадлен Зотт»? – прочел он, не веря своим глазам.
В студии было темно и прохладно; из конца в конец тянулись кабели, с обеих сторон висели огромные камеры, и каждая была настроена так, чтобы поворачиваться к объекту, освещенному софитами.
– Вот сюда, – сказала секретарша Уолтера Пайна, подведя Мадлен и Гарриет к паре чудом освободившихся стульев. – Лучшие места в зале.
– Вообще-то, – начала Гарриет, – с вашего позволения, нам как-то уютнее в последнем ряду будет.
– Ну уж нет, – запротестовала женщина. – Мистер Пайн меня убьет.
– Кого-то из нас по-любому ждет неминуемая смерть, – пробормотала Гарриет.
– А мне нравятся эти места, – заявила Мадлен, устраиваясь на стуле.
– Увидеть шоу вживую – это совсем не то же самое, что смотреть его дома по телевизору, – объяснила секретарша. – Здесь вы не просто зрители, а непосредственные участники. И осветительные приборы – они меняют все. Гарантирую: лучше этих мест вы не найдете.
– Просто мы не хотим отвлекать Элизабет Зотт, – сделала еще одну попытку Гарриет. – Вдруг она распереживается?
– Кто, Зотт распереживается? – Секретарша рассмеялась. – Вы меня повеселили. Знайте: аудиторию она и не видит. Ее слепят софиты.
– Это неизбежно? – спросила Гарриет.
– Как смерть и налоги[27].
– Смерть приходит ко всем, – отметила Мэд. – А налоги платят не все.
– Малышка умна не по годам, – произнесла секретарша с непонятным раздражением.
Но не успела Мадлен изложить ей некоторые статистические данные по уклонению от налогов, как грянула музыкальная заставка «Ужина в шесть» и секретарша растворилась в эфире. Слева появился Уолтер Пайн и уселся в кресле с брезентовой спинкой. Он кивнул, камера подъехала к нужной точке, и человек
