Монумент - Йан Грэхем

Прошло еще несколько дней, и улицы оказались наводнены стражами. Ночью, хоронясь на заброшенном складе, Баллас слышал, как скрипят городские ворота и подкованные кожаные сапоги грохочут по мостовым. Стражи, как муравьи, расползались по городу и вскоре попадались на каждом шагу.

Однажды вечером, когда Эреш уже спала, Краск заговорил. Казалось, он больше не в состоянии молчать. Как бы ни было ему тяжело признаваться Балласу в своих страхах, старик не мог держать их в себе.

– Мы не найдем Элзефара, – горько сказал он. – Грантавен велик, а нас мало. Как можно втроем перелопатить весь город? А теперь еще и стражи повсюду… У нас нет ни малейшей надежды.

Он выжидающе посмотрел на Балласа.

– Мы продолжим поиски, – сказал тот.

На следующий день они вновь обошли Грантавен. Снова обыскали все места возможного пребывания Элзефара. Тщетно.

Заброшенный склад перестал быть безопасным убежищем. Улица, на которой он стоял, теперь тщательно патрулировалась. Баллас, Краск и Эреш перебрались на юг города, в старый район, где стояли пустые полуразрушенные дома. Здесь никто не жил, кроме бродячих собак. Крыши домов были сорваны, двери выбиты, окна зияли темными провалами, и оказалось непросто отыскать хоть маломальское укрытие от непогоды. Наконец им удалось найти старый сарай. Теперь каждую ночь они по очереди стояли на часах.

Когда Баллас поднялся, чтобы сменить Краска, он увидел, что старик близок к истерике.

– Я не могу больше так жить, – простонал Краск. – Мои нервы не приспособлены для подобных испытаний.

– Ты же торговал запрещенными текстами.

– И что с того?

– Это было рискованное занятие, нет? Как же ты улаживал проблему со своими нежными нервами?

Краск сердито посмотрел на Балласа.

– Это разные вещи, – сказал он. – Одно дело – пронести несколько свитков по Друину, идя тайными тропами и не встречая живой души. И совсем другое – торчать в этом проклятом месте. Мы дичь, обложенная охотниками. Какое-то время можно прятаться в норах, но мы не сумеем сбежать. Мы ни на миг не можем расслабиться… И все это из-за тебя, Анхага Баллас. Если бы ты не пришел в мое болото… если бы Кулгроган не рассказал обо мне… Будь оно все проклято!

– С завтрашнего дня, – спокойно заявил Баллас, – мы меняем план. Будем искать способы выбраться из Грантавена.

– Город закрыт. – Краск безрадостно рассмеялся. – Выхода нет. Только вход и только для стражей. Ты же не надеешься проскользнуть мимо них, как лиса мимо гончих? Я тебя предупреждаю: глаза у стражей острее, чем у охотничьих собак. И они могут чувствовать…

– Перестань трещать, – проворчал Баллас.

– Я устал, – обиженно сказал Краск. – И потом, я не трещу, а задаю конкретный вопрос: как мы будем отсюда выбираться?

– Ворота не могут быть закрыты вечно, – ответил Баллас. Грантавен ввозил большую часть продуктов. Если ворота останутся закрытыми, в скором времени лавки опустеют. Зерно, мясо, овощи – все закончится. Баллас слышал разговоры о том, что уже сейчас люди режут скот и едят продукты, запасенные на зиму. Когда начнется голод, властям придется открыть ворота…

Однако Баллас ошибался. Прошло восемь дней, а город по-прежнему оставался закрытым. Даже живя изолированно и ни с кем не общаясь, кроме Краска и Эреш, Баллас знал о грозящем Грантавену голоде. Он слышал разговор о пустующих кладовых, строгих рационах и экономии. В воздухе витал запах бедности: костяного бульона, овощного супа, коровьего и свиного сала вместо обычных говядины и свинины. В скором времени ситуация ухудшилась. В Грантавене, как и во всем Друине, обычным горожанам запрещалось носить оружие. Однако люди начали делать из подручных средств луки и стрелы и охотиться на бродячих собак. Более не имея возможности красть еду – поскольку еды не было, – Баллас тоже перенял эту практику. Вонючее, жесткое неаппетитное собачье мясо теперь стало основным блюдом в их рационе.

Однажды Баллас услышал разговор горожан, который как нельзя лучше характеризовал ситуацию в Грантавене.

Двое мужчин, вооруженных луками, прошли мимо трущоб, где прятался Баллас.

– Я плачу налоги, – сказал один из них, – и за что? Чтобы жить на собачьем мясе? Будь все проклято! Мы работаем в поте лица, отдаем пятую часть Церкви, и чем она нам платит? Закрывает ворота! Морит нас голодом! Я не желаю, чтобы мои дети жрали дворняжек. На кой хрен все это надо? Они заставляют нас голодать ради того, чтобы поймать одного-единственного человека! Что за чушь?

– Не вини Церковь, – отозвался второй. – Вини грешника. Из-за него все наши несчастья. Не знаю, что за преступление он совершил, но оно явно серьезно. Иначе зачем было издавать Эдикт?

– Что бы он ни сделал, – возразил его собеседник, – мне это ничем не повредило. И моей семье тоже. Нас страдать заставляет Церковь. Церковь!..

Наконец недовольство горожан обернулось жестокостью. Начались бунты. Продуктовые лавки и дома зеленщиков, рыбников, мясников были разграблены. Когда грабить стало нечего, горожане подожгли лавки, точно пожары могли утолить голод. Стражи, пусть и многочисленные, еле справились с горожанами. В конце концов при помощи жестких мер порядок был восстановлен, но это дорого обошлось городу. Стражи не стеснялись применять оружие, и горожане притихли. Как бы они ни были недовольны, никто не желал становиться мучеником. Тем не менее при подавлении беспорядков погибло немало народа.

Баллас слышал, как перешептывались несколько женщин.

– Они схватили его! – радостно сказала одна из них. – Того человека из Эдикта. Его поймали.

– Благодарение Четверым, – отвечала вторая. – И что же стражи собираются с ним делать?

– Стражи? Они здесь ни при чем. Ткачи выследили грешника, поймали и прикончили. Его повесили на Чернокаменной улице.

Удивленный Баллас отправился на Чернокаменную улицу. Тело мужчины вверх ногами висело на столбе. Руки и ноги его были связаны, одежда перепачкана кровью. Этот человек не слишком-то походил на Балласа. Он был крепким и широкоплечим, но ниже на две ладони, а глаза оказались голубыми, а не серо-зелеными. Однако он более или менее соответствовал описанию, данному в Эдикте, – что и сгубило несчастного.

Впрочем, горожане быстро поняли, что произошла ошибка, и страсти разгорелись с новой силой. Люди начали задумываться, поймают ли грешника хоть когда-нибудь.

– Может статься, он давно уже умер, – предполагал горожанин. – Говорят, у преступника есть сообщники – старик и женщина… Возможно, они погибли от голода и холода.

– Или покончили с собой, – прибавлял другой. – Я не мог бы жить, зная, что за мной охотятся стражи. В руках Церкви их смерть будет ужасна. Гораздо проще выпить яд или вскрыть себе вены.