ШЕСТОЙ МОРЯК - Евгений Филенко

   Ничего не возразил ему Бьярки, только сидел отвернувшись и уставившись в  очаг,  где красиво и медленно танцевали лоскуты пламени. И представлялись ему картины родного дома, что горел и  никак не мог сгореть до конца. Картины,  никогда своими  глазами не виденные. Так и  молчал бы он до скончания веку, если бы Локи не утратил терпение и не спросил:-

  — Что, слаф, тоскливо тебе?

  — Тоскливо, Локи, — наконец ответил Бьярки.

  — А отчего тебе тоскливо, слаф? — спросил Локи.

  — Тебе ли не понять, Локи, —  ответил Бьярки.

  — И как ты думаешь поступить со своей тоской? — спросил Локи.

  — Я хочу от нее избавиться, — сказал Бьярки. — Только ума не приложу, как.

  — Быть может, ты хочешь кого-нибудь убить? — спросил Локи.

  — Нет, Локи, не хочу, — ответил Бьярки.

  — Тогда, может быть, ты наконец хочешь выпить? — спросил Локи.

  — Нет, не хочу, — сказал Бьярки.

  — А будешь? — спросил Локи.

  — Да, буду, — сказал Бьярки.

  — Или я слишком много развлекался нынче, — сказал Локи, — и уже не могу отличить желаемого от действительного, или ты впрямь становишься мужчиной.

   С этими словами он подозвал к себе одну из разгуливавших по  хижине овец, отломил ей рог, который, словно по волшебству, вдруг  распрямился, сделался велик и вместителен, и даже покрылся бронзой, и налил туда браги из стоявшего перед ним кувшина.

   Бьярки поглядел на овцу, а та поглядела на Бьярки. Парню померещилось, что она смотрит на него, как на брата.

   Локи тем временем осушил рог до капли, утерся ладонью и звонко крякнул.

  — Vsjak pjot, da ne vsjak krjakaet! — гаркнул он на том самом непонятном языке, из которого Бьярки, к своему изумлению, понимал каждое слово.  — Хороша  бражка, клянусь правой рукой Тюра и пивным котлом Хюмира!

  — A, jebis ono konjom! — воскликнул Бьярки на том же диковинном языке. — Наливай!

20

   Когда Хейд вернулась в свой дом, то обнаружила там Локи и Бьярки. Они сидели за столом и бражничали.

  — Вот вы где! — закричала Хейд. — Мои убийцы уже на дворе, а вы тут брагу хлещете?

  — Помолчи, женщина, — сказал Локи.

  — Помолчи, женщина, — повторил за ним Бьярки.

  — Мать моя Рианнон, повелительница  луны! — воскликнула Хейд. — Будь ты неладен, Локи! Чтоб твои волосы где росли вылезли, а где не след выросли! Чтоб отныне и во веки веков звали тебя Локи Плешивый или Локи Мохнатый Язык, и никто  не знал тебя под другими прозвищами! Чтоб уши твои опали, как осенний лист, а брови утянуло до затылка! Чтоб глаза твои свело к заднице твоей, и ты ходил запинаясь да падая! Чтоб твой нос к нижней губе прирос, как сморкаться — так плеваться! Чтоб рот твой забыл, как в нем пенится брага! Чтоб зубы твои болели от сладкого и горького, от горячего и холодного, от черствого и мягкого, от заката солнца и смены лунных фаз! Чтоб голова твоя на шее не держалась, то в грудь носом, то по хребту затылком! Чтоб глотка твоя ссохлась в ржаную соломинку, ни пожрать ни выпить! Чтоб не говорить тебе, а каркать, не смеяться, а хрюкать, не петь, а блеять! Чтоб имя тебе было Локи Хрюкосмех или Локи Блекотун, и так тебя выкликали на тинге, когда придет охота повеселить бондов!  Чтоб жилы  высохли в твоих корявых лапах! Чтоб пальцы твои скрючило, как дохлого паука в осенней паутине,  ни бабу прижать, ни рог удержать! Чтоб десницу не поднять, шуйцу не опустить, только в поле торчать да ворон пугать! Чтоб тебе горб вырос где не надо! Чтоб тобой волков пугали темными зимними ночами! Чтоб у тебя...

  — Остановись, женщина, — взмолился Локи. — У тебя уже язык заплетается  от проклятий, а ведь ты не добралась даже до моих ребер!

  — Доберусь еще, будь уверен,  — обещала  Хейд. — Я только в раж вошла. Зачем ты напоил мальчика допьяна, злокозненный гоблин?

  — Какой же это мальчик, — удивился Локи, — когда он высосал твоего паршивого пойла втрое против моего?

   С этими словами он наполнил рог и подал парню.

  — За хозяйку дома!  — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За встречу с хозяйкой дома! — сказал Локи, и они выпили.

  — За нашу встречу! — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За встречу хозяйки дома с нами! — сказал Локи, и они выпили.

  — За нас, красивых! — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За нас, е...ливых! — сказал Локи, и они выпили.

  — За нас, могучих! — сказал Бьярки,  и они выпили.

  — За нас, е...учих! — сказал Локи, и они выпили.

  — За тех, кто в море! — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За тех, кто в поле! — сказал Локи, и они выпили.

  — За тех, кто не с нами, и о том печален! — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За тех, кто против нас и скоро через это пострадает! —  сказал Локи, и они выпили.

  — За врагов наших, чтоб их тролли драли! — сказал Бьярки, и они выпили.

  — За врагов наших, чтоб их дверги мяли! — сказал Локи, и они выпили.

  — За врагов наших, чтоб им не довелось поутру похмелиться! — сказал Бьярки, и они выпили.

   — За врагов наших, чтоб им в Мидгарде пусто было,  а в Нифльхеле полно! — сказал Локи, и они выпили.

   Но тут в дверь грубо постучали. Это был Вальдимар  конунг и те его люди, что еще держались в седлах.

   — Открывай, колдунья! — сказал Вальдимар конунг. —  Пришла твоя смерть.

   Хейд стала бледной  как  полотно.  Она не тронулась с места, потому что ее босые ноги примерзли к полу. Зато поднялся Бьярки, хотя еще недавно казалось, будто он так  переполнен брагой, что не сможет пошевелить и пальцем.

   — Эх, — сказал он  с тоской в голосе. — Jobanoje  koromyslo! Всех погублю, кого не залюблю!

   — Постой, — сказал ему Локи, смеясь. — Возьми хотя  бы меч.

   — Для чего мне меч? — спросил Бьярки печально. —  Я этих вояк и женской юбкой разгоню.

   И он потянулся, чтобы стащить с Хейд ее одежды, но не достал. Тогда он заплакал, словно от великой обиды, и распахнул дверь ногой с такой силой, что та отлетела далеко во двор, напугав коней и повалив троих воинов  Вальдимара конунга.

  — Зачем  вы пришли, добрые люди? — спросил он грустно. — Разве не видите, что мы здесь брагу пробуем? Эх,  вот было бы хорошо надругаться над вашими матерями!

  — Я помню тебя, — сказал Вальдимар конунг. — Ты тот самый раб, что был послан уродливым стариком-толмачом за свежим элем, да так и не вернулся.

  — Разве кто-то может уйти от такой браги, что здесь подают? — удивился  Бьярки.

  — Не стоило бы тебе паясничать в свой последний час, — сказал Вальдимар конунг. — Ведь я конунг.

  — Какой же ты конунг, — с кручиной в голосе спросил Бьярки, — если голой задницей ежа не убьешь?