Книги: Все тексты - Виктор Шендерович

ПУТИН. Но-но!

СЕЛЕЗНЕВ. В политическом смысле.

ПУТИН. (пишет). «Зато здешний градоначальник прилюдно меня лицом по столу возил, говорил, что я вообще не человек, а стечение обстоятельств». (Лужкову). Говорил?

ЛУЖКОВ. Говорил. Но — счастливое стечение обстоятельств.

ПУТИН. Хорошенькое счастье! (Шмыгает носом, пишет). «Шагу без разрешения не ступи, слова без спросу не скажи, а которым полит-технологам ты меня отдал, милый дедушка, они сказали, что сделают из меня секс-символ, и сделали — я сам в газете читал — и мне теперь неловко на люди показаться».

ПАВЛОВСКИЙ. Это ложный стыд.

ПУТИН. «А купец Борис Абрамыч, про которого ты говорил, что он будет меня всегда любить и подкармливать из своих запасов, уехал на Лазурку и оттуда гадости обо мне пишет».

БЕРЕЗОВСКИЙ. Я пишу не гадости, а чистую правду.

ПАВЛОВСКИЙ. В политике чем чище правда — тем больше гадость!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Он мне будет рассказывать!

ПУТИН (пишет). «А простые люди здешние сначала меня любили, а потом начали придираться, спрашивают, когда им будет хорошо. А я почем знаю, дедушка, когда им будет хорошо? Их много — нельзя, чтобы всем было хорошо. Некоторым, которые из нашей лубянской деревни, я по знакомству сделал хорошо, а остальным я не знаю, как это делается, и они теперь обзывают меня пиночетом. Милый дедушка, кто такой Пиночет?»

ЕЛЬЦИН. Пожилой человек с нерешенным вопросом неприкосновенности.

ПУТИН. «Обзывают — и требуют экономического чуда. А чудеса тут бывают редко. Хотя бывают. Вот, например, в Сибири сейчас, милый дедушка, минус шестьдесят…»

ЕЛЬЦИН. У, ё!

ПУТИН. «…а при такой температуре никакие полит-технологии не работают. Холодно ужасно, а топить нечем. Бюджет, говорили, будет большой, а теперь говорят: будет маленький — а куда меньше? я уж поясок на последнюю дырочку затянул… топлива еле хватило слетать к Фиделю Кастро…»

ЕЛЬЦИН. А обратно?

ПУТИН. «А обратно летом была мне выволочка в средствах массовой информации. Выволокли меня за волосья на первые полосы и отчесали шпандырем за то, что ушел в отпуск и по нечаянности заснул на время аварии. И потом еще много раз били за то, что соврал. А не врать, дедушка милый, нету никакой возможности, потому что если сказать им всю правду, то лучше сразу в прорубь! А холод тут собачий, и у городовых с бандюками лица одинаковые, только эти в масках».

ЕЛЬЦИН. Бандюки?

ПУТИН. Бандюкам, дедушка, это незачем, их и так вся страна знает. (Пишет). «Все промеж собой поделили, и чеченцы творят, что хотят. Я уж их мочу, мочу, а они хозяйничают в Чечне, как у себя дома. А Сережка твой врет все время одно и то же…»

ЯСТРЖЕМБСКИЙ. Это не ложь, это — информационная война.

ПУТИН. «А губернаторы надо мной насмехаются, что у центра стоит только федеральная вертикаль. (Шмыгает носом). А которые полит-технологи — велели сказать про диктатуру закона».

ПАВЛОВСКИЙ. Так было надо!

ПУТИН. «Я сказал, а потом начал чистить прокуратуру не с того конца — так журналисты ейной мордой начали мне в харю тыкать, и так каждое утро. А кругом, дедушка, такие воры, что даже тебе не снилось, и ничего сделать невозможно. Твой бывший квартальный теперь сидит в счетных палатах и пробует сосчитать, кто сколько своровал».

СТЕПАШИН. Я до стольких считать не умею.

ПУТИН. «Теперь про твоих друзей, дедушка. Друзья у тебя оказались — прямо сказать. И откуда только ты таких набрал? Сашка Волошин себе на уме, друзей с потрохами продает и только улыбается, вокруг Луки люди пропадают, а он знай на коньках по Москве гоняет. А про Леонида Данилыча говорят, что он человека убил. Не знаю, может, и не убивал, но газ ворует точно. А Ивановых тут двое, и я их все время путаю.» (Заревел. Слезы. Все расплылось).

Ельцин сидит на печи, читая письмо.

ЕЛЬЦИН. «А еще, милый дедушка, ты обещал, что твой американский дядя будет давать нам взаймы в трудные времена, а трудные времена у нас тут всегда. Так он ушел на пенсию». Как на пенсию? Ему сколько лет?

ТАНЯ. Биллу? Пятьдесят шесть.

ЕЛЬЦИН. Я в его годы еще и не начинал. «А новый американский дядя — Сэм…» — Семен, что ль? — «…плюет мне прямо в лицо, говорит: шиш тебе, а не материальная помощь. А недавно приехали какие-то из Парижа и били мне по морде векселями, и велели отдавать деньги, которые ты, дедушка, и твои знакомые из Политбюро брали у них в долг, когда вы были молодые…» А сейчас мы какие? (Татьяна вздыхает). «А денег тех у меня нет, и терпеть все это нет больше никакой моей возможности!»

ПУТИН (пишет). «Милый дедушка! Когда ты привез меня сюда, а сам уехал, ты напоследок меня попросил, чтобы я берег Россию, но у меня не получается ее беречь. Она очень большая и непонятная. Мне бы самому от нее сберечься. У меня, дедушка, охраны больше чем у тебя, в пять раз, а ездить все равно страшно. Милый дедушка, Борис Николаевич! Сделай божецкую милость, верни все как было, забери меня отсюда обратно к Пал Палычу Бородину, в свою администрацию! Я буду за ним кредитные карточки таскать, а за тебя молиться…»

Ельцин, сидя на печи.

ЕЛЬЦИН. «Прощай, милый дедушка! Кланяйся Тане и всей семье. Остаюсь всегда твой политический внук Ванька». (Смотрит на конверт, читает). «На деревню дедушке…» Надо же, дошло.

ГОЛОС ТАНИ. Что до тебя дошло, папа?

Спящий на лавке, тонко поскуливающий, Путин.

Титры.

Весна в Москве

Старая пленка. Символ киностудии «Мосфильм» — Рабочий и Колхозница, крутящиеся, как положено, на фоне Спасской башни.

Титр: ЗИМА В МОСКВЕ (по мотивам драматургии начала пятидесятых)

Черно-белое кино. У окна с дивным видом на Москва-реку стоят Ельцин и Черномырдин. Раннее утро.

ЕЛЬЦИН.

Скажи, мой друг, ты любишь ли Москву?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Как можно не любить свою столицу!Здесь краны строек взмыли в синеву,Какие тут сады, какие лица!..

ЕЛЬЦИН.

Ответственные! — Виктор, друг, скажи,Ты помнишь ли: чего мы на рассвете,Который раз уж веки не смежив,Встречаем утро в этом кабинете?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Борис, я помню! Мы хотим странеЗарплаты выдать, чтоб врачи, ткачи ли,Шахтер, монтер, учитель, инженерСполна за труд свой денег получили!

ЕЛЬЦИН.

Труд доблестный, геройский, огневой,Во льдах холодных и горячих дюнах…

ЧЕРНОМЫРДИН.

Во имя достижения всего,Что партия наметила, подумав!

ЕЛЬЦИН.

Вот почему уснуть нам недосуг!

ЧЕРНОМЫРДИН.

А денег нет. Их нету и не будет.

ЕЛЬЦИН.

Зачем же мы не спим тогда, мой друг?

ЧЕРНОМЫРДИН.

Не можем спать, когда без денег люди!Но вот уж дым опять пошел трубой…Скажи, но не получится ли снова,Что ты нарушишь данное тобойТрудящимся торжественное слово?

ЕЛЬЦИН.

Нет, Виктор, слово я сдержу свое —Ведь это слово, данное народу:Придет зарплата в каждое жильеДо, значит, наступающего года!

ЧЕРНОМЫРДИН.

Тебе я верю!

ЕЛЬЦИН.

Дай мне руку, друг!Смотри: идут трудящиеся массы.Они прекрасны. Если вспомнишь вдруг,Где им зарплату взять, скажи мне сразу!

Раннее утро. Вид на Москву из Белого дома. Аскетичный кабинет, портрет Ельцина на стене. Чубайс заканчивает рукопись.

ЧУБАЙС.

Три года я не разбирал кровать,Нет времени сварить себе сосиску…Но кто-то же был должен описатьВесь ход приватизации российской!Не глупый буржуазный детектив,Не пошлые бульварные романы, —Перо, все кривотолки прекратив,Реформы отразило без обмана!Не гонорар мне грезился во сне,Но если все же деньги мне заплатят,Я другу их отдам. А друг их — мне…А в остальном — пяти процентов хватит.

БЕРЕЗОВСКИЙ (входя).

Простите, можно?

ЧУБАЙС.

Проходи, садись.Надеюсь, на меня не держишь злобы.Принципиальной критикой, Борис,С тобой мы делу помогаем оба.И если кто-то хоть родную матьПоставил выше общих интересов,Ему помогут это осознатьТоварищи, вернув на путь прогресса!

БЕРЕЗОВСКИЙ.