Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета - Сергей Чупринин

Против лома нет приема. Попробуем поэтому не скорбеть, унося зажженные светы в уютные зальчики клубов «ОГИ» и Музея Цветаевой. Признаем, что нулевым годам в России соответствует стремящийся к нулю отклик общества, власти, одного, отдельно взятого читателя на все то, что происходит в современной литературе. И — сориентируемся на местности, поглядев, как же все-таки литературное сообщество пытается справиться и с пошлиной бессмертной пошлости, и со всеми иными вызовами текущего дня.

* * *

Возьмемся за руки, друзья,

Чтоб не пропасть поодиночке.

За руки браться — не всегда отдавая себе в этом отчет — мы, похоже, стали еще в 90-е, когда обвалились тиражи литературных журналов, в пыль рассыпался Союз писателей, ничего не вышло из попыток образовать школы с направлениями и все более и более архаичными стали казаться столь горячившие некогда кровь разделения писателей на условных демократов и условных патриотов, на, грубо говоря, массолит и, еще грубее говоря, элитарную словесность.

Литературный процесс и вместе с ним литературное сообщество утратили структуру, лишились ориентиров, силовых линий и, вполне возможно, сползли бы в хаос, не сработай у господ сочинителей (и групп их поддержки) склонность к избирательному сродству, то есть способность объединяться и размежевываться уже не только по формальным (кто где печатается, кто за что голосует), но и по гораздо более прихотливым, неявным, зачастую не поддающимся формулированию признакам.

Мы — разные, но мы тем не менее одной крови, ты и я. Так создаются семьи, дружеские компании…

И тусовки — именно этим словом (за неимением более точного и, главное, безоценочно нейтрального) до сих пор называют те престранные образования, которыми заместились у нас и партии, и писательские союзы, и литературные школы.

Что общего у Виктора Сосноры с Геннадием Русаковым, а у Олега Павлова с Б. Акуниным? Ничего, кроме того, что они — люди одной среды и встречаются (или хотя бы потенциально могут встретиться) в одном зале, могут напечататься в одном и том же издании, претендовать на одни и те же литературные премии.

Что — при всем пугающем сходстве в мировосприятии, в словаре, в литературной технике, в установке на успех любой ценой — по разным тусовкам разводит Виктора Ерофеева и Эдуарда Лимонова? И почему — затевавшийся иначе, но перестроившийся по тусовочной модели — Русский ПЕН-клуб объединяет вряд ли уважающих друг друга Даниила Гранина и Евгения Попова, а Академия русской современной словесности способна выдержать соседство ни в чем не согласных меж собою Андрея Туркова и Вячеслава Курицына, Павла Басинского и Андрея Немзера, но наверняка не пригласит в свои ряды ни Владимира Бондаренко, ни Льва Данилкина?

Тайна сия велика есть. Ее очень непросто объяснить. Зато почувствовать и, соответственно, понять — с полпинка, как выражаются сегодняшние подростки.

Разумется, тусовок (кланов, клубов, каст, корпораций, субкультур — ни одно обозначение не годится) сегодня неисчислимое множество. Своя — у фантастов, свои — у сексуально или национально озабоченных литераторов, по своей — у авторов «НЛО», «Птюча» или толстожурнального сообщества. И, разумеется, они не только враждуют, но и взаимопересекаются, накладываются друг на друга. И есть авторы, демонстративно отстраняющие себя от общности с кем бы то ни было — подобно Владимиру Богомолову или Дмитрию Галковскому. Как есть арбитры, добровольно следящие за чистотой рядов и соблюдением внутрикорпоративного кодекса чести, — предположим, Андрей Немзер. И как есть прирожденные нарушители — вроде Льва Аннинского, Алины Витухновской или Юрия Мамлеева, с одинаковыми почестями (или одинаковым безразличием) встречаемые в самых различных станах.

Исключения на то и существуют, чтобы подтверждать общие правила. В соответствии с которыми каждое литературное имя (и каждый квалифицированный читатель!) сегодня так либо иначе позиционированы по отношению к той или иной тусовке, откликаются, даже, может быть, помимо собственной воли, на различительные сигналы типа «свой — чужой» и чувствуют себя хоть и страшно далекими от народа (то есть от читающего сословия, ушедшего в глухую несознанку), зато укорененными в литературном сообществе, которое и является, в свою очередь, конгломератом, сложной, ситуационно изменчивой комбинацией всякого рода тусовок, кланов и корпораций.

* * *

Читатель ждет уж рифмы…

И ждет, смею полагать, от автора этих строк либо саркастическую, либо оглядчиво взвешенную оценку подступившей нови.

Но не дождется. Хотя бы потому, что реальность, как мне кажется, судить бесполезно — уже потому, что «не она от нас зависит, а мы зависим от нее». И потом… «Плоть от плоти сограждан усталых», я ведь сейчас «говорю про ту среду, с которой я имел ввиду сойти со сцены и сойду…», так что ей я тоже не судья.

Ну а где три спасительные цитаты, там и четвертая. «Ты царь; живи один» — было сказано литературному сообществу в начале 90-х. Вот мы и живем — одни, окуклившись, в режиме самосохранения, выработав собственный, внутрикорпоративный язык и адресуясь на нем — признаемся наконец — не столько к читающему сословию, сколько к друг к другу.

И занимаясь — помимо, разумеется, сочинения романов, стихов и заметок — тем, что только нас, похоже, и волнует.

То есть получением (или неполучением), распределением и обсуждением литературных премий.

* * *

… Дело свято,

пока под ним струится злато.

Премий у нас, слава богу, немеряно. Больше, говорят, чем в Соединенных Штатах, хотя и меньше все-таки, чем во Франции.

Есть премии государственные и есть частные. Есть раскрученные — иными словами, те, о которых сообщает телевидение, — и есть те, о которых становится известно лишь самим получателям и членам их семей. Есть поощряющие известных лиц и есть конкурсные, стимулирующие — как, например, «Дебют», реанимировавший старинный девиз «Алло, мы ищем таланты», или как «Российский сюжет», вознамерившийся подтолкнуть пишущую братию к мышлению не образами, но интригами. Есть среди премий такие, на какие можно купить скромную квартиру в Москве или неплохую автомашину, и есть вполне символические — как, например, халат или коробка сигар, составляющие почтенную премию имени П. А. Вяземского.