Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания - Андрей Виноградов

Отец Ампелий на конференцию не приехал, о чём стало известно только на открытии, и никто не знал почему, хотя буквально накануне он сообщил организаторам, что непременно будет, и в программке Фоменко прочёл лишь тему его выступления: «Апостол Андрей и Чёрное море: Проблемы источниковедения». На открытие конференции Гриша чуть-чуть опоздал, но нельзя сказать, что он ожидал услышать от выступавших там «генералов» что-то новое.

Пленарное заседание проходило прямо в экспозиции средневекового отдела, в боковом зале с балконом, где до революции располагались покои настоятелей Свято-Владимирского монастыря. В зале собрались историки, искусствоведы, филологи самых разных мастей и направлений: античники, византинисты, слависты, древнеруссники; было и несколько священников, среди них — отец Андрей Епифанцев, радостно поприветствовавший Григория. Ни тени безумия не заметил на его лице Фоменко, зато в одном из местных клириков Гриша, к своему изумлению и даже смущению, опознал семинариста-заочника, некогда изобличённого им в плагиате при написании курсовой работы.

К выступлению Фоменко подготовиться всё же успел, но свой доклад начал несколько издалека:

— Дорогие коллеги! Прежде чем обратиться непосредственно к теме своего доклада, я бы хотел напомнить вам, что даже в науке, деятельности рациональной и очищенной от всякого рода мутной мистики, мы часто движемся вперёд благодаря лишь тому, что мир вокруг нас наполнен знаками, даже переполнен, причём такими, коих появление на нашем пути совершенно необъяснимо. Признаюсь сразу: к исследованию апокрифических сюжетов об апостоле Андрее в славяно-русской книжности я пришёл не сразу, даже отказывался обращаться к ним под предлогом занятости другими, более важными, как мне тогда казалось, вещами, хотя один человек — его здесь сейчас нет, но я надеялся увидеть его в нашем собрании, — тот человек настойчиво направлял меня пройтись по следам Первозванного апостола. Сейчас я понимаю, что напрасно отнекивался, ибо апостол Андрей, ко всему прочему, — и покровитель нашей профессии: по преданию, он рукоположил в епископы Синопы святого Филолога! Но вернусь от шуток к сути дела. Итак, однажды, работая по своей теме с рукописью Хронографической Палеи 1517 года, я столкнулся с такого рода знаком: посреди древнерусского пересказа ветхозаветной истории, между рассказом о смерти Моисея и началом повествования об Иисусе Навине, я обнаружил — согласитесь, в совершенно невероятном месте! — коротенький текст под заголовком «О русском крещении». Там был ещё один заголовок, и именно под ним это сочинение известно в литературе: «Проявление крещения Русской земли святого апостола Андрея, како приходил в Русь». Ни к Моисею, ни к Иисусу Навину, да и вообще ко всей Палее этот текст, конечно, не имеет никакого отношения. «Слово о проявлении крещения» не раз уже издавалось, содержится оно и в знаменитых макарьевских Великих Минеях Четьих, и, безусловно, перед нами собственно русский апокриф, зависящий не только от сказания об Андрее Первозванном в «Повести временных лет», но и от других сочинений о нём. Так, в этом «Слове» упоминается мученическая смерть апостола на Пелопоннесе, от рук Агата, то есть Эгеата, чего нет в «Повести временных лет». Самое же интересное — что Андрей Первозванный соотносится здесь с князем Владимиром, крестителем Руси. Вот эти приветственные слова, цитирую их по старшему списку первой половины четырнадцатого века: «Радуйся, апостоле святый Андрею, благословивый землю нашу и прообразивый нам святое крещенье, еже мы прияхом от благочестивого Володимера! Радуйся, насеявый ученья вселенную всю! Радуйся, учениче Христов и учителю наш!»

Первый день конференции прошёл достаточно спокойно: самая оживлённая дискуссия велась на балконе, куда участники выходили покурить и не только. Вечером Фоменко отказался идти с Никифоровым в домик к питерцам, куда тот отправлялся не без надежд на романтические приключения. Грише было не до того: он вдруг почувствовал, как сильно не хватает ему общества Нины, как невыносимо было бы ему сейчас идти туда, где празднуют и веселятся, но где нет её. И забылся он под тёплым одеялом, и снился ему высокий берег Днепра, а на нём, сидя в своей пещерной келье, изгрызенным пером строил ровные и нарядные буквы на грубоватом пергамене какой-то киевский черноризец, то ли Нестор, то ли Сильвестр, а Днепр тёк между холмами то ли вниз, то ли вверх; и снилась ему Нина, сидящая уже на холмах Грузии, откуда ей весь как на ладони был виден путь апостола Андрея; и снилась ему та прибрежная скала неподалёку от калитки в городской стене и обломка башни, торчащего над водой, словно выщербленный каменный палец, — та скала у моря, где снились ему Епифаний Монах и сподручный его Иаков, укрывшиеся в старом склепе и спавшие на циновках рядом с разбросанными костями язычников и христиан, которые время перемешало так, что лишь на Страшном суде взметнутся они к небесам и соберутся каждый в свой особый человеческий пазл и предстанут пред лицем Судии…

…Отец Агапит разбудил Епифания и Иакова задолго до рассвета:

— Вставайте же, мы должны успеть отслужить Божественную евхаристию до открытия городских ворот. А потом пойду навещу Марка и Анастасия, благочестивых епископов. Их сослали сюда безбожные иконоборцы, но никто из Константинополя не отдавал приказа держать их под стражей! А наш Евтихиан (он сразу же переметнулся на сторону еретиков!) заточил их в Зиноновой башне и не допускает к причастию. Вот я и ношу им тайно Святые Дары, под видом простой милостыни.

— А я-то думал, — говорил Епифаний, выходя из склепа, — что в Херсоне можно укрыться от нечестивцев, что здесь процветает монашество… Так ведь многие и считают до сих пор в Константинополе, в Никее, в Никомидии.

— Знаю, знаю, многие с тем сюда и приходят. А всё оттого, что написано так в Житии святого Стефана, Нового исповедника, который ещё когда жил — аж при Константине Навознике. А не застал ли ты случайно в Никее это страшилище Нигера? — спросил Епифания Агапит.

— Как не застать! На моих глазах он верхом на коне въехал в церковь!

— А я его ещё здесь, в Херсоне, знавал, когда командовал он гарнизоном и частенько отлучался в столицу. Там-то и свалилась на него беда. Не знаю, что было на самом деле, но поговаривали, что он то ли соблазнил, то ли чуть не соблазнил саму императрицу, кхе-кхе… А василевс узнал об этом и велел его тут же чпок — и оскопить. Потом Нигера этого отправили митрополитом в Никею.

— Чудны дела Твои, Господи! — воскликнул Епифаний и, почувствовав, что Агапиту можно доверить важное дело, тихо сказал: — У меня с собой послание… от Феодора Студита ссыльным епископам… Передавать им его в заточение опасно. Пожалуйста, выучи его наизусть и передай на словах, коли ты с ними общаешься.

Агапит в знак согласия молча стиснул Епифанию плечо и взмолился:

— Слава Тебе Господи! Не оставляешь Ты и нас, маловерных и грешных, заброшенных на край Земли, без утешения пастырей Твоих, стойких в вере!

— Аминь! — подтвердил Епифаний и продолжил: — А ещё хотели бы мы отыскать в Херсоне или его окрестностях брата Фаддея Скифянина, студита, пострадавшего от иконоборцев. Говорят, подвизается он где-то в горах Таврики.

— Про варваров этих, которые в горах, вы лучше брата Иоанна спросите. Он ведь сам оттуда, из готов. Они там даже в какой-то пещере себе целый монастырь устроили — ну не дикость ли, а?

Отслужив с Агапитом литургию, Епифаний передал ему послание Феодора, а когда тот ушёл в город, разговорился с готом Иоанном. Оказалось, милях в двадцати от Херсона, в готской крепости неподалёку от города Дорос, захваченного хазарами, был небольшой мужской монастырь, вырубленный прямо в скале, и населяли его верные иконопочитанию готы, православные, хотя и читали они Священное Писание по-готски, в древнем, арианском ещё, переводе. Носил же этот монастырь имя святого апостола Андрея Первозванного. Узнав об этом, Епифаний неимоверно изумился:

— Уж не те ли вы самые, брат Иоанн, скифы, среди коих, по одному из тёмных преданий, проповедовал апостол Андрей?

— Как знать. Мы, конечно, вовсе никакие не скифы. Это почему-то вы, ромеи, нас так странно зовёте. И предки наши пришли в Таврику с далёкого севера, то ли от Сарматского океана, то ли из чудесной страны Ойум, но когда именно — уж и не помнит никто, конечно.

— Не хочешь ли ты сказать, что и склавины тоже не скифы?

— Да они такие же скифы, как и мы, брат Епифаний. Только совсем язычники. Кроме болгар, конечно. Среди болгар, надо признать, уже много христиан.

— А вот апостол Андрей, — не унимался Епифаний, — разве доходил он до Херсона?

— Ещё как доходил! И до Готии нашей доходил, иначе зачем там церковь его? И все херсаки расскажут тебе, как прибыл к ним из Феодосии святой Андрей.