Серебряная подкова - Джавад Тарджеманов

ющимся в веках Гениям...

Н, И. Лобачевский, 1825 г.

ВОСХОЖДЕНИЕ

К ИСТИНЕ

ПЯТНО НА СОЛНЦЕ

Начался новый, 1816/17 учебный год.

Большая математическая аудитория Казанского университета переполнена. Впереди, у самой кафедры, сидят почетные гости, профессора и адъюнкты в новых вицмундирах и фраках с высокими, доходящими до подбородков накрахмаленными воротниками. За первым рядом на скамейках разместились воспитанники в темно-синих сюртуках с двумя рядами начищенных до блеска пуговиц.

Кроме первокурсников отделения физико-математических наук собрались также студенты остальных факультетов и курсов, многие - из любопытства, поглазеть на двадцатитрехлетнего экстраординарного профессора Лобачевского. О нем уже ходили необычные толки. Прославленный Бартельс, учитель Гаусса - "короля математиков", даже именовал его гением.

В коридоре послышались мерные шаги. Первокурсники невольно привстали с мест. В открытую дверь вошел и задержался у порога стройный молодой человек в темносинем форменном сюртуке с большим стоячим воротником.

Вьющаяся русая шевелюра, высокий лоб и ясные глаза пока еще не придавали его мужественному лицу выражения, свойственного ученому. Рядом с ним появился в дверях коренастый человек. Обращаясь к вытянувшимся, как свечи, студентам, он сказал:

- Господа, имею честь представить вам нового профессора Николая Ивановича Лобачевского. С этого часа начинаются лекции по чистой математике. Желаю вам успеха!

Затем он повернулся и вышел, оставив дверь открытой.

Лобачевский поднялся на кафедру. Окинув быстрым взглядом слушателей, многие из которых были его сверстниками, затем, выждав, пока все они усядутся, начал он излагать свою первую лекцию негромким, но внятным голосом:

- Господа, человек родился быть хозяином и повелителем природы. Но мудрость и опыт, с которыми он должен ею править, не даны ему от рождения. Человек становится хозяином лишь тогда, когда он знает законы бытия.

Это знание дает наука. В своем неудержимом движении вперед она проникает в глубочайшие тайны природы, она же делает ее богатства достоянием человека.

В самом простом сближении, в одном уже вольном созерцании природа внушает нам радостное удивление, возбуждает пытливость мысли. Между тем в явлениях природы есть формы и ритмы, недоступные глазу простого созерцателя, но вполне открытые взору аналитика. Мы называем эти формы и ритмы физическими законами. В своей вступительной лекции хочу я поговорить об особенностях математической науки вообще, поднявшись, если хотите, на ступеньку выше известных законов, раскрываемых нашим познанием, в первую очередь - математическим. Передо мной все время будет величественная природа. Вся она словно мудрая книга, постоянно раскрытая перед нашими глазами. Но, как говорил Галилео Галилей, понять ее может лишь тот, кто предварительно научился ее языку и узнал те письмена, которыми она была написана. Без них мы можем только кружиться впустую по темному лабиринту...

Прекрасным введением в изучение природы является математика. Это я впервые узнал в геометрии. В детстве, благодаря знакомству с практическим землемерием, пространственные формы и количественные отношения были мне хорошо известны. Когда я приступил к научному изучению геометрии, удивительным оказался только ее строгий метод, способствующий развитию логичности и тонкости мышления. Тут я почувствовал, что исчезают все трудности, которые мешали мне в других областях.

Так с увлечением начал я заниматься потом астрономией, представлявшейся прежде совершенно далекой и недоступной. Однако то, что после довелось мне узнать о строении Вселенной, поразило прежде всего своей геометрической стороной...

Лобачевский на миг умолк и посмотрел в сторону коренастого человека, сидевшего в первом ряду, напротив кафедры. Это был молодой профессор астрономии Симонов, с которым Николая связывала давняя дружба. Судьба их сложилась одинаково. Подружившись еще студентами, они в один и тот же год окончили университет и сделались магистрами, адъюнктами, затем профессорами.

Теперь вот, в эту волнующую, знаменательную для Николая минуту, Иван был рядом, и его внимательные глаза ободряюще смотрели на друга.

Лобачевский облегченно вздохнул и поднял руку, словно указывая на что-то, пока ему одному видимое.

- Только тогда, - продолжал он, - следя за движением планет, осознал я глубокий смысл образного высказывания Галилея. Математика - это ключ к правильному пониманию природы, она помогает обобщить нам результаты наблюдений и сделать научные выводы...

Лобачевский заметил движение в зале. Студенты переглядывались, что-то говорили друг другу, торопливо записывали.

- Господа, - повысил он голос. - Я говорю здесь о линиях, которые получаются при сечении прямого кругового конуса плоскостями, не проходящими через его вершину. Эти замечательные кривые - эллипс, парабола и гипербола - были известны еще математикам древней Греции, жившим задолго до нашей эры. Но сотни лет учение Аполлония Перского о геометрических свойствах конических сечений считалось чисто умозрительной затеей не имеющей отношения к действительности. Позже во времена Иоганна Кеплера и Исаака Ньютона, эти геометрические свойства неожиданно приобрели в пауке чрезвычайное значение. Оказалось, что коническим сечениям подчинены явления природы: параболу описывают снаряд или камень, брошенный к горизонту, по эллипсам движутся небесные светила...

В аудитории было тихо - ни звука, ни шелеста. Лобачевский отметил, что между ним и студентами, с таким увлечением следившими за развитием его мысли, установилось понимание.

- Так сблизились в геометрических кривых различные, замеченные в природе явления, - продолжал он, оживляясь. - Так был найден путь к выявлению общих законов. Прав Лаплас, когда говорил, что если бы человек ограничивался только собиранием фактов, наука была бы бесплодною и никогда не указала бы нам великих законов природы. Подчиняя факты математическим вычислениям, отыскивая взаимосвязи между ними, обобщая их путем отвлечения и восходя, таким образом, к явлениям более или менее общим, человеческий ум доходит, наконец, до открытия законов. А знание их и есть тот волшебный ключ, который дает в руки своему обладателю власть над природой.

- Господа! - Лобачевский сделал жест рукой, словно призывал к участию в этом разговоре. - Может ли существовать более убедительное доказательство могущества математики? Мог ли человек постигнуть чудесные тайны природы, столь тщательно в ней сокрытые, если бы не был он знаком с геометрией, и в частности с коническими сечениями? Нет, конечно! Только те, которым еще никогда не представлялось удобного случая узнать математику, считают ее наукой сухой, оторванной от жизни. В сущности же она требует самой богатой фантазии. Математик должен видеть в жизни то, чего не видят многие другие... Вам, воспитанникам сего заведения, избравшим благородное дело, в котором сочетаются фантазия художника и точность аптекаря, абстракция философа и зримое искусство ювелира, - вам, дорогие друзья, предстоит познать самое большое счастье на земле - счастье творческого труда!

Бурной овацией встретили эти слова студенты.

Предупредив, что вводная часть окончена, Лобачевский приступил к изложению основ курса математики.

- Я говорю о понятиях, которые должны быть положены в основание математических наук. Решение сего вопроса важнее всего для геометрии. До сих пор Евклидовы "Начала", несмотря на блистательные успехи наши в математике, сохранили свои недостатки, я бы назвал их первобытными. В самом деле, кто не согласится, что никакая математическая наука не должна бы начинаться теперь с таких темных понятий, с каких, повторяя Евклида, мы начинаем изучать геометрию. Темноту в понятии производит здесь отвлеченность, оторванная от почвы, на которой она выросла. Ведь за этой своеобразной символикой формул и сложностью геометрических фигур, словно за высокой стеной, математика совсем уединилась от окружающего мира. Стена эта, вынуждая работать исключительно в царстве отвлеченных понятий, закрывает горизонт и мешает взглянуть математикам на внешний мир. И они настолько свыклись с созданными ими в результате отвлечения математическими понятиями, что давно уже забыли тот путь, по которому их далекие предки пришли к этим понятиям. Более того, они постепенно склоняются к мысли, что такие понятия созданы разумом человека в силу его врожденных способностей...

Лобачевский остановился передохнуть и глянул в сторону преподавателей, сидевших в первом ряду на стульях. Симонов что-то говорил, наклонившись к профессору Бартельсу. Тот, слушая внимательно, смотрел на лектора.

Недалеко сидел по-юношески бодрый первый выбранный ректор университета Иван Осипович Браун - профессор анатомии, муж внучки великого Леонарда Эйлера. С ним рядом, откинувшись на спинку стула, напряженно следил за лектором экстраординарный профессор чистой математики Никольский... Только не было среди ученых коллег адъюнкт-профессора и поэта, первого учителя и друга Ибрагимова [Умер 17 апреля 1818 г] - тот заболел чахоткой. Лобачевский отметил: