Князь Святослав - Николай Кочин

Наступило полное и неловкое молчание. Точно все окаменели. Надо было или похвалить Василия, или отказаться. И тогда в разных местах и в одних и тех же выражениях, что и василевс, митрополиты и епископы принялись один велеречивее другого возвеличивать Василия и предлагать его в патриархи. Когда все желающие высказали свои панегирики, тогда василевс объявил Василия кандидатом в патриархи и произнёс положенную в таком случае словесную формулу:

- Милостию Божией и соизволением нашей царственности, милостию бога поставленной, мы желали бы этого высокоблагочестивого человека произвести в сан патриарха Константинополя - Нового Рима.

Молчаливые митрополиты и архиепископы стали медленно подниматься со своих мест. Они выходили молчаливо, понуро, уткнувши взгляды в пол.

Когда все вышли, василевс сказал своему министру:

- Отвези этого вахлака в патриаршие палаты, да заставь вымыться. От него идёт такой смрад, что меня чуть не стошнило. Он провонял все Священные палаты.

Министр ответил:

- Владыка, патриарх, вызывающий отвращение своей неопрятностью и забвением церемоний, всё же значительно приятнее пахнет, чем тот, который вызывает страх.

И они залились счастливым смехом. И очень довольный, воспрянувший духом, василевс поехал на загородную виллу, где его ждала молодая, обворожительная, юная патрикия.

А собор, уже в полном согласии с духом и буквой закона, в торжественной и пышной обстановке единодушно избрал Василия на патриарший престол, целиком осуществляя волеизволение василевса.

Глава 25

Нашла коса на камень

Через этого «блаженного» монаха, избранного на патриарший престол, Иоанн Цимисхий теперь упрочивал своё влияние на церковные дела, вселял уверенность в христиан, что он радетель веры, храмов, благочестия, ибо патриарх Василий был его ставленник и слыл бескорыстным аскетом, обожаемым фанатично настроенным народом. Наконец, для придания полной законности своему властвованию, император решил породниться с царским родом и распространил слух о своих нежных склонностях к престарелой, безобразной и глупой Феодоре, дочери Константина Багрянородного. Поэтому всюду, где только можно было, он подчёркивал свою неприязнь к бывшей царице Феофано, понимая отлично, что дурная репутация легкомысленной мужеубийцы может только повредить ему. Он страдал по ней, не мог превозмочь свои желания и тайно поддерживал с нею связь. Но если благодаря находчивости, уму и энергии он удержался на престоле, внешнее положение государства стало угрожающим. Святослав опять прочно обосновался в Болгарии. Сарацины на границах Азии и Африки всё время производили набеги, пользуясь смертью Никифора.

Предоставив паракимонену стоять во главе гражданского управления, Цимисхий целиком отдался военным делам. Как и всякий ромей, василевс считал всех на свете варварами, кроме своего народа, и относился к ним с глубочайшим презрением. Поэтому хоть Цимисхий и слышал о грозных набегах на Константинополь русских князей Олега и Игоря, слышал о силе Святослава, о том, какой переполох он внёс в восточный мир, но удачи эти он объяснял слабостью и глупостью противников киевского князя. А успехи Святослава в Болгарии приписывал немощи Петра и неспособности его бояр к управлению и военному делу. Но главным образом придавал решающее значение трагическим ошибкам царя Никифора, пригласившего на Балканы Святослава и доверившегося Калокиру, которого сейчас Цимисхий стал считать первым и самым опасным врагом своим; он-то отлично знал изворотливость, энергию и ум Калокира, а главное, необузданную его жажду власти. Василевс хорошо был осведомлён и о том, что Калокир постоянно присутствует в войсках Святослава в качестве советчика по государственным делам, касающимся Болгарии и её взаимоотношений с Ромейской державой.

Цимисхий хорошо знал этих аристократов, холодных, рассудительных, но одержимых страстным тщеславием, знал их силу и слабости. Он знал, что Калокир ждёт от него официальных почестей, и хотя бы на первых порах верховных прав на Крымские владения, но Цимисхий молчал, он даже прекратил всякие сношения с Херсонесом. А когда Калокир попытался напомнить василевсу о своих «заслугах» перед ним, он не получил ответа.

Однажды Калокир прислал к Цимисхию херсонесского посланника с тем, чтобы напомнить о себе… Но когда посланник открыл рот и произнёс одну только фразу: «Наместник Вашего величества, патрикий Калокир соизволит Вашей царственности пожелать божественного благоволения», василевс оборвал его и закричал:

- Это не наместник мой, а изменник, его место вместе со своими подчинёнными, как ты, такими же изменниками, в тюремном подземелье, а не в Херсонесе…

Цимисхий велел ослепить посланника на один глаз и отправить обратно в Херсонес.

Теперь он строго повелел следить за Калокиром. Но только одного Никифора он считал виновником всех, постигших Романию, бедствий.

Как и все испытанные и даровитые полководцы, он знал прекрасно, что врага никогда нельзя представлять слабым и глупым. Наоборот! Идя на него, надо готовиться к сражениям тщательно: враг может оказаться неожиданно сильным, смелым и коварным. Но никогда с русскими не сталкиваясь и умозрительно (по традиции) считая их, как и всех не ромеев варварами, то есть дикими невежественными людьми, он был убеждён, что успехи Святослава, за которого держится Калокир, случайны и временны до тех пор, пока князь не столкнулся с коренными ромейскими войсками под водительством самого василевса.

Цимисхий не испытал противника на поле сражения, не знал его истинную силу, и поэтому ошибался. Но он не желал ввергать свою измученную страну в новые войны и считал, что русского князя не могли интересовать международные отношения осмысленно и толково, а привлекала только близкая выгода: обогащение, грабёж.

И поэтому он попытался отделаться от киевского князя подачкой как от пирата. Вот уж тогда он надеялся взять Калокира как рака на мели. Он послал послов в Доростол к Святославу и обещал ему сумму денег, лишь бы тот удалился из Болгарии.

Чтобы отрезать путь к подобной сделке, Святослав запросил с Цимисхия вдвое больше: выкупить все болгарские города, всё население их, и даже дать каждому русскому воину в отдельности солидный подарок. Это показалось Цимисхию более, чем дерзостью. Ярость свою он скрыл под усмешкой пренебрежения. В присутствии дворцовых дам продекламировал он из послания Фотия, который когда-то писал о русских, нападавших на Константинополь:

«О, город, царствующий почти над всей вселенной, какое войско, ни обученное военному искусству и составленное из рабов, глумится над тобою, как бы над рабом. О, город, украшенный добычами многих народов, какой народ вздумал обратить тебя в свою добычу! О, город, украшенный, воздвигнувший множество памятников победы над врагами Европы и Азии и Ливии, как теперь простёрла на тебя копье варварская и низкая рука, поднявшись поставить памятник победы над тобою…»

Дамы были в восторге. Похвалам василевсу, умеющему красиво выражаться, не было конца. Цимисхий любил риторику вообще, античных классиков в особенности. Но когда он удалился к себе и поразмыслил, благоразумие заговорило. Он призвал сановников и долго внушал им, что вторжение варваров в страну сейчас таит в себе грозную опасность. Следует сперва попытаться задобрить князя Святослава, обещав ему подарки и добычу в том размере, в каком ему хотелось. Но если сейчас и это его не удовлетворит, то на этот раз и припугнуть его, сделать вид, что он не страшен, и если понадобится это, то намекнуть, что ромеи нисколько не боятся его и хоть сейчас же готовы к войне.

Сановники ещё сильнее презирали варваров, чем сам василевс и уж, конечно, ещё более недооценивали их. Поэтому они утрировали всякое его пожелание и намерение. Он советовал им выказывать независимость, они проявили дерзость. Он советовал им одеться поопрятнее, они надели одежды роскошные. Он советовал им для внушительности взять телохранителей, они взяли с собою целый отряд дворцовой стражи.

Василевс и в самом деле отправил Святославу большие дары и велел сказать, чтобы русы поскорее ушли из Болгарии. Святослав не взял даров. Он ответил, что и не думает уходить с Дуная.

Послы передали это Цимисхию. Тогда Цимисхий опять отправил послов и уже приказал не предлагать мир, а требовать.

Византийские послы прибыли в Доростол шумно, торжественно. На улицах люди толпами глазели на них, гарцующих на конях в драгоценной упряжи.

Святослав уже знал о их приезде и нарочно принял их на крыльце, по-домашнему, сидя в кресле, сплетённом из ивовых прутьев. С ним сидели Калокир и Свенельд. Увидя князя в рубашке у стола и рядом Калокира, послы приняли ещё более холодный и надменный вид. Богато и неуместно нарядно выглядели они подле простого дома. Нужно было быть очень осведомлённым в этикете, чтобы по окраске каёмок или по ширине рукавов туники точно определить место каждого сановника в длинной лестнице титулов и чинов. На одеждах, кроме того, были знаки и вовсе непонятные: концентрические круги, звезды, ромбы, квадраты, изображения зверей. С нескрываемым любопытством Святослав разглядывал эти изображения и обращался к Калокиру за разъяснениями. Они, - символы эти, - были очень хитрые, по ним можно было угадать ранги, должности, даже степень расположения василевса к сановнику.