Князь Святослав - Николай Кочин

В это же время Калокир, острейшей ненавистью возненавидевший прежнего своего друга, освободил из заточения Льва куропалата, сосланного Цимисхием в Македонию. Лев Фока, богач и вояка, сразу отрезвевший от несчастий, тут же вскоре набрал войско, и тоже стал угрожать Цимисхию в Азии. Святослав, подойдя к Константинополю, верный своим заветам, отправил посланцев к Цимисхию, чтобы предупредить его о своих намерениях. Он велел сказать василевсу: «Иду на вас!»

Многие из русских воинов выказали охоту побывать во дворце ромейского царя. Князь отобрал самых молодых и решительных. Сами слова: «Иду на вас!» передать поручено было Улебу. Послам запрещалось вступать с царём в какие-либо переговоры. Их одели как можно проще в пику ромейской помпезности. И Святослав дал строгий наказ не торопиться с отъездом из Царьграда, а приглядеться там к порядкам и вызнать настроение жителей. Князь сказал:

- Может случиться и так, что вы нас встретите на улице Царьграда и к тому времени научитесь быть для нашего войска хорошими проводниками.

Узнав о приезде русских послов, и думая, что Святослав захотел мира, Цимисхий заранее решил, что удовлетворится только одним: уходом князя с Балкан. Для крайнего случая он позволил себе снизойти до небольшой подачки русским на дорогу, и до некоторых уступок и льгот русским купцам: торговля с Русью прекратилась, и это болезненно переживалось ромеями, которые привыкли к русским товарам: исчезли незаменимые льняные ткани, меха, изделия из серебра с филигранью, зернью и чернью, воск, мёд, береста, орехи и т. д.

Как это всегда бывало у ромеев, прежде чем принять послов самому, царь велел этих варваров «в рубахах кожевников, с болтающимися на бёдрах мечами» поразить великолепием и богатством столицы. Послов водили по городу, показывали храм святой Софии, Вуколеон, Большой дворец, форумы, рынки, переполненные товарами и снедью и, наконец, повели, обалдевшими от увиденной роскоши и неслыханных чудес, на ипподром.

В холщёвых рубахах и широких штанах сидели русские послы среди роскошно одетых сановников и, конечно, дивились на царьградские диковины. Они увидели бег колесниц, сопровождавшийся рёвом зрителей. Возницы были одеты в одежды голубого, зелёного, красного и белого цвета. Зрители поощряли их или топали, освистывали неудачников, словом, вели себя очень вольно. Потом выступали акробаты, борцы, фигляры, фокусники, дрессировщики, наездники. Наездники мчались во весь опор на отличных конях, стоя и размахивая мечами, показывая приёмы владения оружием. Конатоходцы бегали по канату, натянутому на значительной высоте, с завязанными глазами стреляли из лука. Дрессированные медведи ходили по арене цирка, изображая пьяниц, заставляя зрителей покатываться от смеха. Трюки атлетов сменялись танцами, фокусами, сценками из ромейского быта.

Улеб был в восторге, он забывался, что находится в цирке и иногда советовал артисту или хвалил или порицал его.

- Эй ты, разиня! - кричал он. - Ворона тебе влетит в рот, не заметишь.

А бегунов, которые были впереди, поощрял:

- Молодец! Вот это ловко, вот это сила… Ещё наддай! Видишь, догоняют, шалопут.

Сановники в испуге отодвигались от него.

Вот принесли две корабельные мачты и укрепили их к земле. Вершины их соединили канатом. По мачте вскарабкался акробат, встал на самой её вершине, перевернулся на руки и поднял ноги вверх. Дрожь прошла по спине Улеба. Он вскочил с места, подбежал к мачте и, растопыря руки, завопил:

- Упадёшь, дурак! Братцы, не дайте ему погибнуть, ловите!

Но никто не двинулся к мачте, и многие засмеялись. На глазах потрясённого Улеба тот вдруг сорвался с места, перевернулся в воздухе и на лету ухватился за канат голенью и вдруг принялся вертеться колесом. Сердце Улеба замерло, он даже перестал кричать, только зажмурился, этого волненья он не знал даже тогда, когда шёл с рогатиной на медведя.

- Эти греки - чисто черти. Какие диковин у них нет, недаром и у нас завелись люди ихней веры.

Акробат-смельчак поднялся на канат, пробежал по нему бегом, а потом встал одной ногой, другую поднял и начал скакать. Ему подали лук и стрелы. Держась на одной ноге, он натянул лук, пустил стрелу, пролетевшую над головами зрителей, попал в цель.

- Хорош! - закричал Улеб. - Стрелок хоть куда! Давай к нам.

Он наступил на полу длинной одежды сановника и поставил на его лысину локоть. Улеб был зачарован. Как ни старался чиновник снять с лысины локоть Улеба, ничего не выходило. Сановник вздохнул и больше не противился. Кто знает, какую роль будет играть этот нахал-варвар в жизни Византии. Много было славян на высоких постах и при дворе.

Когда акробат спустился с каната и стал собирать деньги, Улеб бросил ему горсть номисм. Это не позволяли себе и знатные зрители. Слух о русских щедрых послах распространился на ипподроме. А сановник, которому Улеб колотил по лысине, даже был польщён. Всадники, стоявшие на конях, на всем скаку успевали улыбнуться Улебу. И чтобы доставить ему удовольствие, один из наездников на всем скаку спрыгнул с лошади на землю, уцепился за хвост, повис, изловчился, вскочил на круп, нырнул под брюхо, очутился с другого боку и уже нёсся во весь дух, держась за холку. Сам черт не так ловок!

Улеб бросил ему монеты. И не слезая с лошади, наездник головой свесился вниз и собрал монеты. После того один чудак поставил шест на голову, а на шест сосуд с водой, и так бегал по арене и вода не проливалась. А другой чудак подбрасывал вверх деревянный шар, ловил его спиной, локтями, ногами… Много было всяких чудес. После представления артисты окружили русских послов, перезнакомились. Артисты сказали, что если бы они были не циркачи, то пригласили бы послов на чарку, а так не решаются, потому что циркачей в быту презирают.

- Вот и дураки, - сказал Улеб, - пошли выпьем.

- Ни один вельможа никогда не одарял нас таким вниманием, - заметил канатоходец, прижимая руку к сердцу.

Улеб пригласил артистов в харчевню «Хорошая еда», где собирался люд поскромнее. Там Улеб пил больше всех, но хмелел меньше всех. Он пел песни, обнявшись с комедиантами, а ромеи ему подпевали, сгрудившись около столика, и пили на дармовщину. В полночь они дошли до дворца, оглашая воздух нескромными припевками.

Во дворце у каждого посла была богато обставленная комната со слугою. Но фактически они жили в одной комнате, спали на полу, ложиться на роскошные постели они не решились. Внесли в комнату конские потники, вместо перин; а вместо подушек, спали на сёдлах. Царские слуги были в отчаянии. Им нечего было делать, и они думали, что ими недовольны. А еду, которая подавалась с царской кухни, они отдавали слугам, потому что она им не нравилась. Оливковое масло, которое подмешивалось ко всем кушаньям, вызывало в них тошноту. Рыбный соус, любимое блюдо ромеев, который они употребляли даже в бараниной, вызывал в них отвращение.

Рицинат, столь ценимый в Романии, заслужил у послов насмешку. Запах смолы заставлял их вспомнить свои сосновые леса и дёготь, которым они смазывали кожи и колеса телег. Послы весело шутили, дескать, ромеи, видно, находят нужным смазывать дёгтем и свои внутренности. Они закупили на рынке дичину, пшено, велели сварить всё это в корчагах с луком: хлебали щи и уминали мясо и кашу с салом. Всё это порождало во дворце массу анекдотов. Весёлые эпиграммы придворных поэтов переходили из уст в уста. И даже сам Цимисхий хохотал до колик в животе, когда ему передали, что маринованную рыбу послы приняли за падаль и обиделись, говоря:

- Мы на Руси никогда не ели эту стервятину и даже смерды не давали её дворовой собаке.

Царь приказал варить для них мясо и кашу в неограниченном количестве, и послы были очень довольны.

Наконец василевс их принял. Послов ввели в Священные палаты, как водилось, под руки. Их вели с таким расчётом, чтобы они могли походя обозреть всю безумную роскошь дворца и вдоволь надивиться на красоту убранства. И послы действительно были очень изумлены этим обилием комнат, коридоров, переходов, блеском золота, обилием шёлковых тканей, драгоценных камней. В палате трофеев они увидели множество дорогих одежд, доспехов, вещей, которые были взяты во время походов у неприятеля. Послы прикладывали ладони к прекрасным мозаикам, гладили их, опасливо осматривали руки после того, как коснулись блестящих украшений: трав, цветов, деревьев, всяких причудливых узоров. Яркость красок, ласкающих глаз, приводили их в неописуемый восторг, они любовались ими с чисто детской наивностью. И останавливались перед каждой дверью, расписанной золотом, убранной резной слоновой костью, пытаясь разгадать замысловатую тайнопись орнамента.

Их сознательно задержали перед входом в Священные палаты, чтобы они тут увидели хитро устроенные часы и золотые органы в то время, когда наверху певчие дивными голосами воздавали хвалу несравненному могучему василевсу. Царь между тем то и дело посылал своих царедворцев, чтобы они узнавали и докладывали ему о поведении и настроении послов. Как они тщетно ищут певчих, скрытых от глаз на хорах, как с раскрытыми ртами смотрят на плафоны, как ходят точно угорелые вокруг воркующих органов, ощупывают пурпурные занавеси.