Из тьмы веков - Идрис Базоркин

Калой молчал.

— Крови не будет на том, кто когда-нибудь заставит остановиться его собачье сердце!.. — заключил Хасан-хаджи.

Калой был потрясен. Он никогда не видел Хасана таким гневным. Не оборачиваясь, принял он из рук Орци свою берданку. И тихо ответил Хасану-хаджи.

— Не все то, на что надеется старшина, исполнится… Третьей жены у него не будет…

Взглянув на Калоя, Хасан-хаджи подумал: «Гойтемир, это мой тебе второй удар!» А вслух сказал:

— Калой, хорошо ты сделал, что приоделся! Все девушки на тебя заглядываются. Но теперь ты уже не торопись. К тебе придет самая лучшая!

Народ во дворе расступился, встал по обе стороны лестницы. Подвели сильную, красивую лошадь, покрытую красным войлочным чепраком.

Друзья Чаборза и близкие Зору приготовились стрелять, как только появится невеста.

Считалось, что верховодить в семье будет тот, чья сторона выстрелит первой. И, зарядив берданку, Калой не спускал глаз с дверей башни, чтобы опередить гойтемировцев.

А в это время сквозь толпу женщин и девушек, заполнивших дом, Батази пробиралась к Зору, чтобы проститься.

Люди вышли из комнаты — мать должна была сказать дочери последние заветные слова.

Зору стояла вся в белом — от высокого курхарса, над которым она палкой поддерживала шелковый платок, до пола, где шлейфом стелилась ее черкеска. В строгом лице не было ни кровинки. Жестом она опять удержала около себя Дали. За дверями шумели голоса, слышались возгласы.

— Девочка моя… — дрожащими губами проговорила Батази. — Я желаю тебе счастья… И если что в доме отца было не так, прости нас сегодня обоих!..

Зору держала Дали за руку, точно боялась остаться одна. Она негромко спросила у матери:

— Я сделала все, что ты хотела?..

— Да… конечно! — растерянно прошептала Батази.

— А ты видела его в нашем дворе?

Батази поняла, о ком спрашивает дочь.

— Видела, видела… Он, как брат, ухаживал за всеми!

— Чту имя моего отца, — сказала Зору. — Прощаю ему все. Люблю его сердце. А тебя… Да превратит Аллах мне в яд молоко, которым ты вскормила меня! Отныне на этом и на том свете — говорю перед Богом — нет у меня матери!

Батази свалилась на пол. Зору стояла с поднятым лицом, плотно закрыв глаза, сомкнув губы, судорожно сжимая руку Дали.

— Открывай! — сказала она.

Потрясенная Дали кинулась к двери.

Первым в комнату ворвался радостный, счастливый парень, которому доверили вывести невесту. Он повел Зору вдоль стен ее комнаты. Прикасаясь, она простилась с ними. Повел вокруг очага и направился к выходу.

— Выкуп! Выкуп с него! — визжали женщины, хватая парня за полы черкески. Под общий смех он ловко отбивался и отругивался, обзывая их ведьмами и обезьянами.

Но одна из старух все же поймала его за полу и рывком разодрала на нем черкеску до самого пояса…

— На счастье молодым! — кричали женщины.

Калой первым увидел белую фату невесты и спустил курок. Берданка грохнула с оглушительной силой. Вслед за ней раздались запоздалые выстрелы других. Калой первым пожелал счастья своей Зору в ее новой жизни.

Родственник Чаборза вскочил на коня. Зору усадили прямо со ступенек позади него, на чепрак. Она взялась за пояс парня, и они тронулись под бесконечные пожелания доброго пути.

Гойтемировцы торопливо прощались с Пхарказом, Хасаном-хаджи и другими стариками. Эгиаульцы группами вскачь присоединялись к свадьбе, чтобы проводить гостей за околицу. Невесту с девушками окружила гарцующая молодежь. Калой подошел к Иналуку.

— Передай нашим, — сказал он, — я видел человека. Ночью мы должны собраться в Пимате. Из аула выезжайте в разное время и в разные стороны.

Они разошлись.

Сам Калой тотчас же сел на Быстрого, посадил на круп Орци и уехал на свое поле.

Хлеба дозревали. Он осторожно объезжал террасы, направляясь к скале Сеска-Солсы. Втроем они поднялись на ее вершину.

Выехав из Эги-аула, гойтемировцы уже не торопились. Главное было сделано: невеста с ними, — значит, можно веселиться.

Они джигитовали, останавливались, танцевали со своими девушками и ехали дальше. В тот момент, когда Калой и Орци поднялись на вершину, свадьба тронулась в путь.

Калой хорошо видел белую фигуру на крупе коня за парнем в черной черкеске.

Вот десятки лошадей вошли в реку. Она вспенилась вокруг них, забурлила. Полы черкески Зору слились с белой пеной реки и стали бесконечными, как сама река.

Зору знала: еще поворот — и Эги-аул скроется из глаз.

Она оглянулась. В лучах заходящего солнца мирно высились серо-белые башни. На окраине паслись коровы, за которыми столько лет босой девчушкой бегала она. А еще дальше, среди желтеющих пашен, — скала Сеска-Солсы. На вершине скалы стояла золотая от солнца сосна, а под нею — мужчина, ребенок и конь…

Зору увидела их. Они поднялись, чтобы проститься с нею навсегда.

Она взмахнула рукой… И никто, кроме нее, не увидел, как в ответ на далекой скале поднялась на дыбы лошадь…

Эги-аул скрылся за поворотом.

Поздно вечером в просторной башне аула Пимат собрались Калой, Иналук и четверо парней из Эги. Поужинав вместе с хозяином, они на лошадях спустились в долину Терека.

Из темноты их окликнули. Они отозвались. Человек велел ехать за ним. Ехали недолго. Остановились в густой заросли барбариса. Здесь их ждало еще несколько спешившихся всадников. Не называя друг другу имен, поздоровались за руку.

— Слушайте! — разнесся негромкий призыв. Собравшиеся стали в круг, и один из них заговорил:

— Почта[98] должна была ночевать высоко в горах, на станции. Но начальник решил ехать. Наши люди видели их уже в десяти верстах отсюда. Впереди два стражника, позади большой комбой, человек десять-двенадцать. В середине — сильжан[99], запряженный четверкой. Наверху кучер и стражник. Внутри офицер. Много или мало — но будут деньги, лошади… А может быть, денег будет и много… Комбой большой, и они торопятся. Все ли согласны?

Согласились все.

Он продолжал:

— Я вижу у тех, что присоединились к нам с гор, кремневые ружья. Это дрючки. Плохое оружие. У наших у всех винтовки. Дело будем делать так: у большого моста справа и слева от дороги сядут две засады. Они пропустят сильжан и не пропустят комбой. Сильжан обязательно поскачет вниз. Там устроим завал и засаду. Люди из засады нападут на сильжан, захватят деньги и лошадей. Отходить каждой группе отдельно к Чубатому дереву. Не шуметь. Убитых и раненых не оставлять. Хотите что-нибудь спросить?

— Кому идти к мосту, а кому к завалу? — спросил Иналук.

— Скажу на месте, — ответил главарь, — курить нельзя. Разговаривать нельзя. Лошадей в кусты. Если на дороге покажутся другие подводы — пропускать. Завал ставить на дорогу только после того, как послышатся выстрелы на мосту.

Было за полночь, когда главарь рассадил засады, указал людям, где будут стоять их кони, научил класть бревна на дорогу — и исчез в темноте.

Наступило ожидание.

Два часа спустя на мосту раздались выстрелы. Калой, двое эгиаульцев и один из местных выскочили из-за камней и уложили поперек дороги бревна, укрепили их валунами.

Не успели они справиться с этим, как послышался конский топот. По дороге неслись два всадника. Наскочив на завал, один из них полетел вместе с лошадью, второй чудом уцелел и умчался.

И тотчас же показался дилижанс. Подпрыгивая на камнях, он гремел и чуть не переворачивался. Четверка летела карьером. Кучер, стоя, нахлестывал лошадей. Из открытой дверцы с револьвером в руке до половины высунулся почтовый чиновник.

На завале кони осели, запутались в постромках и повалились друг на друга. Кучер упал. Карета остановилась.

Чиновник спрыгнул на дорогу и выпалил наугад.

В тот же миг что-то сжало его руку с невероятной силой. Он оглянулся. Человек, перед которым он сам себе показался ребенком, как игрушку, забрав у него револьвер, бросился к карете.

Чиновник в ужасе пополз с дороги и исчез в кустах.

Горцы вытаскивали из дилижанса мешки, связывали их попарно и навьючивали на лошадей.

— Пошли! Пошли! Пошли! — торопил их главарь. И через считанные минуты на месте нападения остался лишь перевернутый дилижанс, смертельно испуганный чиновник в кустах да кучер, который стонал и охал от ушибов На рассвете абреки сошлись в условленном месте и приступили к дележу добычи.

В мешках оказались письма, деловые бумаги и деньги. Оценили стоимость лошадей. На них нашлось много охотников.

Когда все было поделено поровну и каждый получил свою долю, Калой достал из кармана револьвер и предложил оценить и его.

Но главарь полюбовался им и вернул его Калою.

— Оружие мы оставляем тому, кто его добыл, — сказал он. — Горцы, вы с нами в деле впервые. Хочу вам сказать: мы не воры. Царские войска, его люди забрали у нас земли и поделили их между собой. А мы заставляем их оплачивать то, что они присвоили себе. Мы грабим казну, городских богачей, помещичьи и княжеские стада и живем. Кто это принимает, тот наш. Кто думает грабить любого, тот должен искать иных друзей. Мы считаем это справедливым. Кто из вас захочет быть с нами, всегда найдет путь к нам через нашего друга в Пимате.