Возвращение Прославленных (СИ) - Цы Си

Потом Пинар закончила курсы стенографии, и её взяли секретарём в Королевское геологическое общество, где она и проработала всю жизнь. Ей было интересно ездить в экспедиции, она с удовольствием помогала в исследованиях. Но с не меньшим удовольствием потом возвращалась в свой дом в Пензансе, где ей никто больше был не нужен. Так прошла её жизнь.

Пинар открыла глаза. Призрак мамы исчез, растворился вместе с воспоминаниями. Мама сошла с ума. От тревог, от жизни. Но сама Пинар, почему её так тянуло встать в камин? «Ты тоже так сделаешь…», — вспомнила она слова матери. «Я точно больна, у меня жар», — потрогала Пинар свой лоб. Он был горячий. Женщина пошла на кухню, выпила таблетку аспирина и, проверив замки на дверях, поднялась к себе.

Закуталась в одеяло, слушая, как дождь отстукивает дробь по черепице, и постаралась заснуть. Но всё тело ломило, Пинар никак не могла найти удобной позы. Сон не шёл. «Кручусь, как больная собака на лежанке, — сердито думала она, — мне бы сейчас хоть немного покоя. Почему его нет? Что меня так тревожит?» Ответ неожиданно пришёл сам. Ей нужен был платок матери. Прямо сейчас. Нет, сейчас же!!!

Пинар вышла из спальни и прислушалась. В доме было тихо. Но вдруг снизу раздалось шуршание, потом звук тихого щелчка и сердце Пинар остановилось.

Но нет — это кукушка из часов прокуковала два раза.

Пинар шла по коридору крадучись, тихо ступая на менее скрипучие половицы пола в шерстяных носках с забавными помпонами. Ей казалось, что в доме кто-то есть. Она почти была уверена в этом.

Неторопливо спустилась по лестнице, медленно, уняв дрожь в руках, отдёрнула штору в гостиную. И… ничего. Одинокий фонарь за окном качало от ветра, от этого блики дождя играли на оконном стекле и по стенам прыгали тени. Тепло, тихо. И одиноко.

Пинар выдохнула и решительно прошла в коридор, щёлкнув выключателем, сняла со стены раму, один из крючков не поддавался, тогда она без колебаний дёрнула за деревяшку, рама развалилась и мамин платок выскользнул. Она подхватила его, ткнулась в него лицом, как это делала в детстве, потом повязала его на шею. На душе стало ясно и спокойно.

И вдруг Пинар поняла, где находится вторая плитка с камина, та, отколотая. Женщина явственно увидела её в сарае, на одной из полок, заваленную мусором и покрытую толстым слоем пыли. Пинар посмотрела за рыдающее окно, поёжилась, но засунула ноги в калоши, накинула плащ и решительно открыла входную дверь.

Она думала, что просто откроет дверь сарая, постоит на его ступеньках, глядя в черноту, ведь там темно, а у неё нет работающего фонаря. Постоит и побоится зайти. Но нет. Ноги сами несли её… Как она нашла эту плитку в кромешной темноте? В любом случае, домой она вернулась быстро. Держа в руках холодный квадрат плитки.

На ней тоже были медные буквы. Две. Но понять их она не могла. «Решу завтра», — подумала Пинар. Она поднесла плитку к камину и поставила её к сестре. Та легко вошла в углубление и заняла своё место, будто была здесь всё время. Женщина старательно протёрла ладонью плитки, полюбовалась — вот теперь всё замечательно!

И довольная Пинар отправилась спать. В сон она провалилась, как в детстве, так же, как прыгала в океан. Мгновенно. Маленькой она разбегалась, и смело бросалась в воду, одним махом погружаясь в прибрежные волны. От них перехватывало дыхание, и кожа покрывалась мурашками.

Но в эту ночь ей не дано было выспаться.

Сначала ей снился сон, который тревожил с юности. В нём она опять шла по коридору с Максом в руках. И снова горела мама. Но только во сне Пинар, мать всегда была большой птицей, у которой горели перья, и она постепенно исчезала, взвившись и оседая пеплом в комнате. И Пинар стояла зачарованная в гостиной, пока на неё сверху сыпалась серая зола. Она смотрела на свои руки, покрытые пеплом и говорила: «Холь. Это холь». И каждый раз от этого просыпалась.

Проснулась Пинар и сейчас. От этого слова. Сорочка на ней промокла — видимо, температура спала, хотя женщину до сих пор знобило. Пинар встала, нащупав ногами тапки. Подошла к окну. Над миром: городом и океаном сияло чистое ночное небо. И только на горизонте было видно, как молнии сшивают грозовые тучи с океаном. Полная луна подсветила пальмы в саду. Они загадочно махали разлапистыми веерами листьев. А Пинар трясло и тянуло вниз, в гостиную. Теперь уже неумолимо. Она больше не сопротивлялась. Женщина открыла дверь и даже не вздрогнула, увидев мать.

Та стояла, бледная, прозрачная. На ней были какие-то светлые лохмотья, сквозняк шевелил их, и они напоминали перья. Мать двинулась по коридору и поманила за собой. «Сошла с ума, так сошла с ума, — смирилась про себя Пинар. — А что плохого в сумасшествии? Зато я вижу маму». И Пинар отправилась за духом матери. Та спустилась к камину и вошла в него. Она обернулась и, снова поманив Пинар, исчезла. Растворилась. И тут же, как во сне, с потолка посыпался пепел. Пинар глубоко вздохнула. И вступила в камин.

Тут же, безо всякого видимого источника, на ней вспыхнула одежда, потом кожа. Пинар чувствовала, как огонь сжигает её. Но ей не было больно. Она даже испытала облегчение и в пустой голове появилась мысль: «Наконец-то». Женщина смотрела на свои руки, потом, когда испепелились мышцы, разглядывала собственные кости. Но и они в итоге быстро истлели и осели пеплом на каминные кирпичи. Пинар исчезла.

…Утро заглянуло в гостиную и осветило лежащее тело женщины. Она свернулась клубком в камине, только рука свешивалась на пол, по которому скакали узкие солнечные лучи. Вдруг рука женщины дрогнула. Она подняла голову, с удивлением посмотрела на собственные пальцы, потом ощупала тело. Пинар медленно встала. Её мучила жажда, и она, качаясь, двинулась на кухню, где выхлебала целый ковш воды. А потом подошла к зеркалу. Кожа была светлой, на ней не было следов от огня, но там, где одежда касалась тела, оно горело как от лёгкого ожога, словно солнечного. В голову Пинар пришла мысль, которой она удивилась: когда буду гореть в следующий раз, надо раздеться.

Там, где кожа женщины была свободной, она была посветлевшей, помолодевшей и налитой силами. Эти же силы Пинар чувствовала внутри. Но случилось ещё кое-что. Пинар знала. Знала с этой минуты много нового. Она знала рецепты снадобий и то, что у неё есть ведьмина сумка, которая лежит в подвале. Нужно только пойти и взять. Знала, что она визидарка, хоть и не понимала до конца значения этого слово. И она знала, что сейчас…Прямо сейчас…за ней…

Тут в дверь постучали. И она додумала: «Придут… Придут те, кого она долго ждала, но не догадывалась об этом до последней минуты».

Женщина открыла дверь, за которой стояла группа из восьми странных людей. Две девушки, мужчины и одна девочка, с не по возрасту умным взглядом. Она мгновенно, с порога, оглядела всё, что могла увидеть в доме Пинар. И было видно, что от неё ничего не ускользнуло.

— Здравствуйте, Пинар. Я — граф Леонар Жобен. Можно войти? — улыбнувшись, спросил у неё, мужчина с модной бородкой клинышком в костюме с тростью в руке.

Пинар стояла, обескураженная, натягивая на себя кофту, которую схватила по дороге к двери. Она молча отошла, пропуская группу в комнату.

— О, — подошёл к камину и уважительно потрогал его Леонар, — я читал недавно о таком. В «Летописи визидаров».

Пинар вздрогнула, услышав слово, которое пришло ей этой ночью в голову.

— Визидаров? Такие существуют? Я думала, что сошла с ума, — сказала она.

— Нет. Вы в своём уме. Разве вы не знаете, что из рода фениксов? Офхоль с иврита. Птица из пепла.

— Офхоль? — с удивлением переспросила она.

— Ну да, — удивился уже он её реакции. — Вот же у вас над камином надпись. Он указала тростью на плитки, — вот, оф и холь…

Она с минуту не знала, что сказать, смотрела то на девушек, то на ребёнка, то переводила взгляд на темнокожего мужчину, который ходил и светил по углам каким-то фонарём, внимательно вглядываясь в тени.

— Понимаете, я ничего этого не знала. До сегодняшней ночи, — торопливо стала говорить Пинар, — мой мозг разрывается от новой информации.